Тим Бёртон. Интервью: Беседы с Марком Солсбери

«Бэтмен» принес «Оскара» художнику-постановщику Энтону Фёрсту, однако фильм критиковали за то, что местами он «слишком мрачен». Многие критики почувствовали также, что Джокер интересует Бёртона больше, чем главный герой картины.

Это неправда, но с персонажами неизменно возникают подобные проблемы. Сходным же образом критиковались Адам и Барбара Мейтленд за то, что они якобы скучны, с чем тоже никак нельзя согласиться. Образам Бэтмена и Джокера присуще одно важное отличие: Джокер — экстраверт, а Бэтмен — интроверт. В таких случаях, как ни пытайся, не сумеешь уравнять их энергетику, вывести некий баланс, поскольку имеешь дело с персонажем, который всегда стремится остаться в тени. Если бы эти двое стояли на улице, Бэтмен все время старался бы спрятаться, Джокер же лез бы из кожи вон, чтобы привлечь к себе внимание. Конечно же, Бэтмен интересовал меня ничуть не меньше, просто этот герой — такой, какой он есть, и Джокер — такой, какой есть. Так или иначе, но я дал этим тенденциям проявиться до конца. Некоторые зрители это поняли, но многие, очевидно, подумали, что суть фильма в Джокере, однако немало было и таких, кто запал скорее на Майкла в роли Бэтмена. Актер сумел передать какую-то едва уловимую грусть своего героя, словно тот размышляет: «Только взгляните на этого парня. Ему приходится сражаться, прыгать, как клоун, а я остаюсь в тени». Бэтмен как бы наполнен этим скрытым, затаенным чувством, и оно очень ему подходит.

Довольно забавная вещь — баланс тьмы и света, я еще больше запутался в этом. Со вторым фильмом о Бэтмене было совсем странно: мне приходилось устраивать грандиозные пирушки для прессы, где ты видишь тьму-тьмущую людей: каждые шесть минут — новое лицо, и все становится похожим на шутку. Это было как на «Скрытой камере» [56] . Один гость подходил ко мне и говорил: «В этой картине гораздо больше света, чем в предыдущей», а следующий, напротив, утверждал, что последний фильм намного темнее. Совершенно шизоидное ощущение, я же никогда не думал о таких материях, как тьма и свет. Мне всегда казалось, что их даже разделить нельзя, настолько тесно они переплетены. Думал так в детстве и до сих пор продолжаю. Порой наблюдаю нечто, вовсе не считающееся странным, и нахожу это чрезвычайно подрывным, пугающим и мрачным. А иногда зрители посмотрят снятую мной картину и говорят: «Настоящая чернуха», — а мне так вовсе не кажется. Все это напоминает концовку «Винсента», когда говорили — хорошо бы, мол, чтоб Винсент остался в живых, встал бы и пошел, взяв папу за руку. А мне это казалось куда мрачнее моего варианта финала, который более красив и соответствует умонастроению героя, — собственно, весь фильм об этом. Речь идет о человеческом духе, и прибегать здесь к буквализму — значит делать концовку фильма, по существу, более мрачной. Вот почему ощущения темного и светлого полностью открыты для интерпретаций.

56

«Скрытая камера» (Candid Camera) — цикл юмористических передач телекомпании Си-би-эс, шел в 1948—1967 гг.

Во время съемок «Бэтмена» Бёртон встретил Лену Гизеке, немецкую художницу, на которой и женился в феврале 1989 года, когда завершал монтаж фильма в Англии.

«Эдвард Руки-ножницы»

 После грандиозного успеха «Бэтмена» Бёртон считался самым перспективным молодым режиссером Голливуда. «Уорнер бразерс» хотели, чтобы Бёртон снимал продолжение «Бэтмена», но вместо этого он решил взяться за «Эдварда Руки-ножницы» — фильм, замысел которого долго вынашивал: с самого детства Бёртон всячески обыгрывал образ человека с ножницами вместо рук. Хотя режиссер снял три предыдущих своих фильма на «Уорнер бразерс», он понял, что они не восприимчивы к идее его новой картины, и стал искать другую киностудию, которая дала бы ему свободу делать фильм таким, каким он хотел его видеть, и вскоре нашел ее. То была студия «XX век Фокс», в то время возглавляемая бывшим режиссером Джо Ротом.

«Уорнеры» просто не поняли идею фильма, впрочем, это было и к лучшему. Я знал, что они не хотят снимать его, а я стараюсь работать с людьми, которым нравится делать то же, что делаю я. Даже сейчас всякий раз пытаюсь оценить: хотят ли люди участвовать в съемках только из-за того, что режиссер — я, или им по-настоящему нравится эта работа. Мне очень помогает, если они как-то реагируют на предложенный материал, — ведь снимать фильм чрезвычайно трудно. Так что я только выиграл от отказа «Уорнеров». Голливуд — странное место: он очень консервативен, что просто удивительно для сообщества, где можно встретить великое множество фриков и аутсайдеров.

Хоть я и прошел всю студийную систему с самого низа, сам я этого не чувствую, как, впрочем, и те, кто тут работает, — иногда они как-то озабоченно смотрят на меня, словно спрашивая, что это он там собирается делать. Но в этом скрыты и немалые возможности: здорово, когда работаешь внутри некой системы и находишь способы в чем-то подчинить ее себе. Здесь есть какое-то извращенное очарование.

Джонни Депп в роли Эдварда Руки-ножницы

Еще в ту пору, когда Бёртон готовился снимать «Битлджус», он поручил молодой романистке Каролине Томпсон написать сценарий фильма «Эдвард Руки-ножницы». Их представил друг другу агент, который решил, что они могли бы поладить. И он оказался прав: в Томпсон Бёртон нашел родственную душу. Позднее Каролина напишет сценарий еще к одному давно лелеемому замыслу Бёртона — «Кошмару перед Рождеством».

Я прочитал ее книгу «Впервые рожденный», о жертве аборта, вернувшейся к жизни. Хорошая вещь: главная ее тема социологическая, но там есть и элементы фантастики, очень удачные. Люблю такие сочетания.

Чувства, которые пробуждает эта книга, близки к тому, что я хотел бы выразить в «Эдварде Руки-ножницы». Я не самый общительный из людей, особенно если нужно сформулировать мысли, берущие свое начало в чувстве, поэтому был счастлив познакомиться с Каролиной. Ее идеи созвучны моим, что меня очень устраивало: концепция фильма у меня давно сложилась и приобрела символическое значение — она не была чем-то таким, что можно было бы критиковать и анализировать, по крайней мере, мне этого не хотелось. Я нуждался в человеке, который понимал бы самую суть замысла, чтобы обойтись без обсуждения проекта на уровне психологии начальной школы. Я бываю порой достаточно загадочен, но Каролина все же понимала меня.

Я заплатил ей несколько тысяч долларов, чтобы она написала сценарий, студия вообще не имела к этому никакого отношения. Иногда хорошо представить киностудии готовый продукт в комплекте: «Вот вам сценарий, господа, вот сам фильм. Будете брать?» На этот раз не было больших споров — так легче добиться толку в любом деле. Мы дали им две недели на размышление, чтобы сказать определенно «да» или «нет». Я был полон решимости следовать этим путем и впредь, чтобы никто не мог навязать мне каких-либо изменений.

Эдвард Руки-ножницы

Как ни странно, идея возникла из рисунка, сделанного мною давным-давно. То был всего лишь образ, который мне нравился. Он возник подсознательно и был связан с персонажем, который хочет прикасаться к предметам, но не может, он несет в себе одновременно созидательное и разрушительное начало — само воплощение противоречия. Все это в огромной степени связано с чувством. Этот образ нашел свое выражение и, так сказать, вышел на поверхность в подростковом возрасте. Подобное ощущение характерно именно для тинейджеров и связано с проблемой общения. Я, например, чувствовал, что просто не в состоянии общаться с людьми. Словно твой образ и восприятие тебя другими людьми противоречат твоей внутренней сути — это случается достаточно часто. Думаю, что многие в той или иной степени испытывают подобные чувства: разочарование и грусть, когда твои эмоции не находят выхода. Итак, общей идеей был некий образ и его восприятие.

Эдвард в пригороде

Помню ощущение своего детства: насколько же ограничено пространство для признания! В очень раннем возрасте вас учат: нужно подчиняться определенным правилам. По крайней мере для Америки характерна ситуация, с которой приходится сталкиваться с первого школьного дня: этот ученик способный, а тот — не очень, один — хороший спортсмен, другой — нет, один странный, другой нормальный. С самого начала ребенка относят к той или иной категории. Именно это дало сильнейший импульс к созданию фильма. Помню, сижу в школе и слышу, как учитель говорит: дескать, вот этот парнишка глуп. На самом же деле он вовсе не глуп, а наоборот — гораздо умнее и задорнее многих других, просто он не соответствует представлениям этого учителя о хорошем ученике. Так что, мне кажется, этот фильм — своего рода протест против подобной категоризации. Я попал в число странных, потому что был тих, погружен в себя. Разбить людей на категории очень легко, даже в Голливуде. Сплошь и рядом мне приходится сталкиваться с актерами, которых зачислили в драматические, поэтому, мол, они не способны сделать то или другое. Не знаю, почему так происходит, ведь никому не нравится подобная предвзятость. Все это очень прискорбно, поскольку подрывает у людей веру в себя. Если кто-то отнес тебя к определенной категории, тебе и самому начинает казаться, что на другое ты не годен. Особенно часто такое бывает, если человек замкнут или его воспринимают не похожим на других.

На первый взгляд «Эдвард Руки-ножницы» кажется еще одной разработкой Бёртоном темы Франкенштейна. Эдвард — незаконченное творение его создателя (отца), который умирает, прежде чем ему удается завершить свой труд. Пег Боггз (Дайанн Уист), дама, продающая косметику фирмы «Эйвон», забирает Эдварда из замка на вершине холма, где он живет в одиночестве, в свою семью, обитающую в выписанном в пастельных тонах пригороде. Здесь он становится для соседей источником фантазий, сплетен, негодования, обожания, похоти. Их расположение он пытается завоевать фигурной стрижкой кустов, выполненной в необузданно китчевой манере, диковинными прическами и замысловатыми скульптурами изо льда.