Тимур. Тамерлан

Слышал я также, что с того дня ежегодно в Москве отмечают преславное избавление от орд Тамерлана, яко великий праздник Сретенья Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, и тому уже девятое лето свершилось. И звонят колокола по Руси Святой, да не слышит их раб Божий Александр, подвизавшийся при дворе царя-нехристя Тамерлана, Хромца Железного, писарем и псом послушным. Увы мне, в чужбине обретающемуся, и поделом мне, отступнику несмелому, мысленно лишь молящемуся Богу Живому, а изустно исторгающему молитвы басурманскому…

Глава 31 Царская забава — расправа

В дверь мирзы Искендера громко постучали. Рука его, сжимающая кадям, вздрогнула, и только что написанные волшебными чернилами слова запрыгали перед глазами, медленно, слишком медленно истаивая. Вновь раздался грозный стук. Зубы Искендера сжались, сердечный настрой, вызванный описанием чуда с жеребёнком и самобичеванием, таял вместе с буквами родной кириллицы: «…изустно исторгающему молитвы басурманскому…» Искендер сильнее стиснул зубы, и, несмотря на то, что зловещий громкий стук в деревянную дверь его шатра повторился в третий раз, бывший рязанец, а ныне «правая рука Тамерлана» начертал окончание фразы: «…Богу Аллаху». Отложив калям и рукопись в сторону, он закрыл крышкой пузырёк с волшебными чернилами и пошёл открывать дверь.

— Мирза Искендер, — обратился к нему стоящий за дверью юзбаши Ослан, — хазрет приказал срочно доставить вас к нему.

— В чём дело? — спросил Искендер.

— Там всё узнаете, — проговорил юзбаши довольно грозно. — Да, и прихватите с собой чернила и то, на чём обычно пишут.

— Пишут обычно на бумаге, — с долей ехидства промолвил Искендер. «Видать, старый хрыч собирается писать кому-то письмо. Уж не китайскому ли императору?» — подумал он, собираясь.

Юзбаши тем временем вошёл в его шатёр без спроса и нагло рассматривал интерьер.

— Кстати, — сказал он, — чуть не забыл! Колчан добродела приказал ещё прихватить язык того азербайджанца.

— Не добродела, а добродетели, — поправил Искендер.

Язык Сулейманбека хранился у него в склянке с крепкой египетской аракой. А что делать! Ведь хазрет приказал хранить его. Взяв склянку, Искендер сунул её в тот же ларец, где уже лежали бумаги, перья, калямы и пузырьки с чернилами. Приказ Тамерлана прихватить с собой язык Сулейманбека сильно насторожил Искендера. Что бы это могло означать? Он получил доказательства, что азербайджанец не клеветал? Но не станет же он пришивать неудачливому доносчику язык на прежнее место!..

Теряясь в догадках и дурных предчувствиях, мирза в сопровождении юзбаши Ослана был доставлен пред очи «колчана добродетели». Вид Тамерлана пуще прежнего испугал мирзу — хазрет был сильно не в духе, чёрные кисточки бровей сдвинуты к переносице, в глазах — кровавый отблеск.

— Искендер, ты нужен мне, — промолвил он, увидев мирзу. — Встань за моей спиной и записывай всё, что происходит.

— Слушаюсь и повинуюсь, — сглотнув, выдавил из себя Искендер, устроился за спиной государя и открыл свой ларец.

Тем временем Тамерлан приподнял вверх левую руку и обвёл взглядом присутствующих, что означало только одно — он будет вещать и все обязаны стараться не проронить ни слова.

— Наше веселье несколько омрачилось после того, как багатур Яз-Даулат не поймал остриём своего копья обручальное кольцо моего внука Искендера, предназначенное для моей невестки и будущей внучки, очаровательной Баштык. Такого ещё никогда не случалось на царских свадьбах. Яз-Даулат считается одним из лучших копейщиков моего великого воинства, и я не верю, что он не мог выполнить упражнение, коему обучены все чагатаи. Во всяком случае, можно найти сотни ловкачей, которые без труда ловят кольцо остриём копья. Но я не могу и заподозрить Яз-Даулата в собственном злом умысле, потому что он происходит из барласов, как и я сам. А барласы никогда и нигде ещё не подводили меня. Поэтому я хочу лично и прямо сейчас допросить Яз-Даулата, чтобы выяснить, кому придётся висеть на этой виселице, кто своим болтающимся в петле видом восстановит наше веселье.

К Тамерлану подвели оплошавшего Яз-Даулата. Вид у него был виноватый, но не трусливый. Он готов был с честью понести любое наказание.

— Успокойся, Яз-Даулат, — сказал ему Тамерлан. — Я прекрасно помню, как ты сражался в битве при Анкаре и при взятии Алеппо. Я не причиню тебе никакого вреда за твою промашку. Но ты должен сообщить мне, кто именно подговорил тебя промахнуться.

Тут на мужественном лице багатура выразилось недоумение, красноречиво свидетельствующее о том, что никто его не подговаривал, просто он сам оплошал, раньше времени осушив пару бокалов вина. Его молчание несколько затянулось, и Тамерлан заговорил снова:

— Ты молчишь, поскольку не в твоих правилах быть доносчиком. Так я подскажу тебе, кто подговорил тебя, и клянусь Аллахом, этому человеку уже недолго осталось тосковать по верёвке.

Суровые глаза Тамерлана побежали по лицам присутствующих, и всякий, на ком хоть на миг задерживался страшный взгляд кровавого царя, испытывал невольное содрогание. И каждый на этот краткий миг чувствовал себя с головой виноватым, хотя прекрасно знал, что не он подговорил Яз-Даулата не поймать кольцо.

Заглянув через плечо, Тамерлан покосился на мирзу Искендера, тот моментально побледнел от ужаса и, чтобы не затрястись всем телом, принялся старательно обмакивать калям в чернила.

— Визирь Хуссейн Абу Ахмад! — громко вымолвил наконец Тамерлан, и все в один голос ахнули, настолько это было чудовищно. Хуссейн Абу Ахмад, человек преклонного возраста, происходивший из знатной самаркандской фамилии, занимал один из самых высоких постов в государстве. Он был визирем провинций и народа, а следовательно, в согласии с соответствующим параграфом «Тюзык-и Тимур» [150] , считался главным из семи визирей, отвечающим за все административные и юридические дела в стране. Невозможно было поверить в то, что он способен подговаривать кого-то ошибиться при ловле кольца на свадьбе Тамерланова внука.

150

«Тюзык-и Тимур» («Уложение Тамерлана») — полный свод государственных постановлений, правил строения и обустройства армии, военной тактики и стратегии, правил обращения с жителями присоединённых к империи территорий, постановлений о поборах с населения. Сюда же входило и собственно завещание Тамерлана. В параграфе «Служебные обязанности визирей» говорится о том, что диван (верховный совет государства) должен состоять из четырёх главных визирей — визиря провинций и народа, военного визиря, визиря по делам имуществ, визиря императорского двора — и трёх визирей-интендантов для пограничных областей.

И прежде всего не мог поверить своим ушам сам визирь. От внезапно охватившего его ужаса он улыбнулся глупой улыбкой, затем обмяк и, будто мышь, загипнотизированная коброй, встал перед государем.

— Ну что, не ожидал, что твой заговор откроется так быстро? — спросил Тамерлан в зловещей тишине.

— Я ничего не понимаю, хазрет, — пролепетал визирь. — Пусть багатур Яз-Даулат подтвердит или опровергнет ваше обвинение.

— Что?!! — взревел гневный вершитель судеб. — Никто не смеет ни подтверждать, ни опровергать сказанное мною. Я знаю имена всех заговорщиков, связанных с тобою. Мне известно, сколько именно денег ты украл из казны, особенно во время моего похода на Рум, когда ты остался в Самарканде сразу на двух должностях — и визиря провинций и народа, и начальника всего дивана. Ты сам назовёшь мне сумму или хочешь, чтобы я назвал её?

— Но я не помню точную сумму… — пробормотал Хуссейн Абу Ахмад, понял, что погиб окончательно, и рухнул как подкошенный, распластавшись перед грозным Тамерланом. А Тамерлан, презрительно усмехнувшись, велел позвать Мухаммеда Аль-Кааги. Того довольно быстро нашли и привели. Вид у Мухаммеда был если и не сказать, что испуганный, то весьма взволнованный.

— Дорогой Мухаммед, — обратился к нему Тамерлан. — Я тут намереваюсь повесить троих негодяев, оказавшихся неверными по отношению ко мне. Одного я уже нашёл, мне нужно только, чтобы ты свидетельствовал против него. Итак, мне стало известно, что визирь Хуссейн Абу Ахмад подговаривал тебя соблазнить одну из юных жён моего гарема и за это предлагал много денег. Скажи, это так?