Тимьян и клевер

И, конечно, Киллиан тотчас же понял, кто перед ним.

– Мне теперь… – Голос изменил ему – прозвучал хриплым карканьем; кровь прихлынула к лицу. – Мне теперь звать тебя «леди Айвори»?

– Зови, как тебе будет угодно, – рассмеялась леди и поманила его рукой. – Но не медли. Время уже позднее, а дорога до Лондона не близкая. Если тебе повезёт – увидишь эту вашу королеву Элеонору. Говорят, она красавица.

– Когда ты так говоришь, то это похоже на насмешку, – ответил Киллиан, не в силах отвести взгляд от точёного профиля. – И всё-таки, почему ты… – он уткнулся взглядом в вырез платья и почувствовал, что язык присыхает к нёбу, да так и не договорил.

Айвор снова улыбнулся – и за шиворот безжалостно втащил компаньона в карету.

– В кошку я недавно превращался, ветром был, туманом тоже… Так почему бы мне не обернуться прекрасной девой? Почти как в старые добрые времена, когда дочки у лордов были слишком уж осторожными, чтобы пойти на прогулку с незнакомым красавцем фейри.

Киллиан мысленно посочувствовал обманутым дочкам лордов и позволил себе усомниться вслух:

– Вот прямо-таки девой?

И – получил щелчок по носу:

– А это, очаровательный мой друг, уже грубость.

Скамья была устлана мягким мхом. Киллиан присел на самый краешек, чтоб видеть, что творится снаружи. Но как только карета взмыла в небо, он прикусил губу и отодвинулся подальше. Тёмная земля далеко внизу да редеющие огоньки Дублина, который постепенно исчезал из виду, – немного больше, чем мог вынести человеческий разум. Айвор фыркнул по-девичьи и накрыл руку компаньона своей, изящной и нежной.

– Не смотри вниз, – посоветовал он. – И представь, что вокруг не облака, а туман.

Лошадиные копыта звонко цокали по небесной дороге, словно по городской мостовой. Звуки эти навевали сонливость; Киллиан сам не заметил, как опустил голову на плечо к компаньону. А когда очнулся, то вокруг уже было светло и шумно – горели яркие фонари, доносились издали разговоры и смех. Карета катила по подъездной аллее, а над заснеженным парком нависал дивной красоты беломраморный дворец.

– Приехали, что ли? – сонно осведомился Киллиан. Несмотря на привычку к чудесам, ему с трудом верилось, что можно так быстро добраться из Дублина в Лондон – в далёкий город за большой водой, где ветер пахнет заводской гарью, люди на улицах одеваются ярко и пышно, и даже голуби воркуют с чудным тягучим акцентом. – И куда нам теперь?

– Туда, где музыка, разумеется, – дёрнул плечиком Айвор. Карета подкатила к крыльцу, остановилась, и дверцы распахнулись. – Выйди и подай мне руку. Джентльмен ты или дитя?

Глядя на нежную, точно яблоневый цвет, кожу в вырезе платья, Киллиан готов был согласиться и на «дитя» – если б от этого только ноги перестали подгибаться. Рука у Айвора оказалась тёплой и сильной; тонкие пальцы могли бы легко раздавить грецкий орех или человеческий сустав, но сейчас они прикасались едва ощутимо.

Чем выше, тем сильнее делался аромат цветов – сладковато-душный, пионовый, нежный розовый, щекочущий лилейный, благородно-сырой фиалковый… У дверей стояли, крест-накрест преградив вход серебряными алебардами, два рыцаря в зелёных шелках и чуть поодаль – седой круглолицый распорядитель с напомаженными усами, подвитыми вверх. Завидев издали новых гостей, он подобрался, расправил плечи; за напыщенностью позы проступал страх перед чудом, присущий людям с нечистой совестью.

– М’лорд, м’леди, позволите ваше приглашение! – провозгласил уверенно распорядитель, горделиво выступая вперёд.

Киллиан всегда робел с исполненными достоинства слугами в богатых особняках, а здесь королевские вензеля на пуговицах и вовсе застили разум. Но растерянное, суетливое «сейчас, сейчас» так и не слетело с языка. Айвор скосил взгляд, понимающе усмехнулся – в женском обличье это задевало сильней обычного – и слегка сжал пальцы на локте. Киллиан опомнился и небрежно протянул человеку приглашение. Тот почтительно принял золочёный листок бумаги, пробежал его глазами и возвратил.

– И ещё одно, прошу великодушно простить, – понизив голос, произнёс распорядитель. – Цветы. Условия Её величества таковы, что…

Айвор не дал ему договорить – рассмеялся и отколол с корсажа тонкую веточку тимьяна с тремя багряными цветками. Распорядитель замер с приоткрытым ртом. На одутловатом лице читалось замешательство: принять ли оскорбительно скудный дар, рискуя вызывать неудовольствие королевы Элеоноры, или возразить могущественной леди из народа фейри, которая вполне может дерзкого человечка превратить в треснутый глиняный кувшин… Но тут наконец заговорили рыцари в зелёном. 

– Щедрый дар, о Тис-Хранитель, – сказал тот из них, что стоял справа, снимая шлем. По плечам рассыпались золотистые кудри.

– Воистину щедрый! – зазвенел чистый, высокий голос, и Киллиан с удивлением осознал, что второй страж – женщина. Глаза её, тёмно-синие, как зимнее небо ввечеру, сияли сквозь прорезь в шлеме. – Береги его, человек, – обратилась воительница-фейри к распорядителю. – Твоей королеве оказана большая честь.

Они расступились, освобождая проход. Киллиан зашагал вперёд, в темноту – всё быстрее и быстрее, а Айвор скользил рядом, улыбаясь загадочно. Юбки его шелестели чуть слышно, как набегающая на берег волна.

– А что это? – долетел вслед испуганный возглас распорядителя.

– Три дня лета! – крикнул Айвор весело и звонко, не оборачиваясь. – Три дня лета посреди зимы! – и вдруг сорвался на бег, увлекая компаньона за собою.

Запах цветов сделался густым, как мёд. И, когда полумрак рассеялся немного, стало ясно, почему. Плети одичалых медовых роз свисали с высоких сводов, укореняясь во фресках, слабо различимых в сумраке. Лесные фиалки покрывали пол столь густо, что нога утопала в них, точно в пышном ковре. Справа и слева словно реки колыхались – сирень и жасмин, пионы и левкой, бальзамин, ворсянка, герань, тысячелистник и таволга, маки и незабудки, ландыши, астры и полынь… Словно все цветы, какие есть в лугах и лесах, очутились вдруг во дворце, и не мёртвые, срезанные, а живые.

Киллиан уж почти задохнулся от бега, когда сумрачные, наполненные оглушительным ароматом анфилады остались позади. Ударил в лицо яркий свет, холодный, как луна поздней осенью, приливной волною накатили звуки – шелест ткани, смех, шёпот, всё невесомое, призрачное – как вечернее эхо, как мираж над облаками. Поначалу глаз улавливал лишь движение, что-то яркое и красивое, как если бы вихрь закружил в тумане опавшую листву. Невидимая толпа расступалась перед Айвором и смыкалась за его спиною. А когда он остановился, точно спала пелена с глаз.