Тимьян и клевер

– Любовь застилает тебе глаза, – тихо произнесла она. – Любовь к людям, которые оставили тебя, которые никогда о тебе не вспомнят. Ты раздаёшь себя по глотку, чтобы утолить их жажду. Но если раньше ты был источником, то теперь стал чашей. Тебя осушат и оставят пустым. Ты не вернёшь былого. Но то, что есть, можешь ещё сохранить.

Она говорила, и сердце у Киллиана заходилось от боли, рвалось из грудной клетки, точно живое. Тисовая веточка на шнурке, под рубашкой царапала кожу – хрупкая, сухая, омертвелая.

Айвор выслушал сестру до конца – и улыбнулся так, словно знал свою судьбу до последнего вздоха и принимал её.

– Сохранить, да… Вот только зачем?

Она отшатнулась, как от пощёчины, и отвернулась, отталкивая брата.

– Довольно. А ты, Киллиан Флаэрти, – голос у девочки стал ниже и огрубел, – отыщи свою Шевонн сам. Она среди моей свиты. Дозволяю тебе получить от каждой девы один танец или один поцелуй. После скажешь, которая из них Шевонн. Угадаешь – так и быть, отпущу её к матери.

Сказала – и как сквозь землю провалилась, оставив после себя лишь горсть сухих тисовых листьев-иголок на затянутом инеем полу. Холод отступил, и снова накатил густой запах цветов, но на сей раз отчего-то с примесью дымной горечи и прелой травы. Девицы белом вдруг точно оттаяли и, словно кокетливые фермерские дочки, что у колодца строят глазки заезжему офицеру, принялись прятаться друг за дружкой, хихикая и меняясь местами с такой скоростью, что голову повело. Широкие кружевные юбки и шлейфы метелью стелились по воздуху.

– Целовать этих красавиц не вздумай, – снисходительно посоветовал Айвор, поглядывая на компаньона из-под ресниц, и стряхнул иней с корсажа. – Замёрзнешь. Ну, что ж, удачи, мой прелестный друг.

– Ты уходишь? – встрепенулся Киллиан. Изморозь у него под ногами потемнела, превращаясь в жирные хлопья пепла. – Разве не поможешь мне?

– Ты и сам справишься, – усмехнулся компаньон и вдруг по-кошачьи повёл носом. – А мне пора, гм, повидаться со старыми приятелями, – добавил он, боком отступая и оглядываясь по сторонам… и врезался на полном ходу в широкоплечего верзилу.

Да так и замер.

– Какой сюрприз, дорогой кузен, – вкрадчиво произнёс верзила. Тембр у него оказался низкий, пробирающий до костей. Багровые, как загустевшая кровь, длинные волосы стояли дыбом, ещё порядочно добавляя росту. С головы до ног незнакомец был облачён в красное и серое, точно угли просвечивали сквозь остывающую золу. Запах терпкого дыма и сырой листвы стал нестерпимым. – Прячешься от меня? Ну-ну.

Улыбка Айвора из весьма бледной превратилась в ослепительную.

– Прячусь? О, не льсти себе. Кстати, как дела в Эн Ро Гримм? Дым и тление, предательство и смерть? Всё так же текут реки крови? Занятное, думаю, зрелище, опиши-ка его в письме, прочитаю как смогу, лет через тридцать. А теперь – прошу простить, мне пора. У Эйлахана чудное вино.

Он попытался проскользнуть мимо верзилы, но тот легко перехватил его и крутанул на месте, как легкомысленную великосветскую прелестницу.

– Так я тебя и отпустил, дорогой кузен. У меня к тебе разговор. Ты забрал кое-что моё, а на место вернуть забыл… Ну-ка, постой!

Айвор снова вывернулся, но кузен размашисто шагнул и сцапал его сильной ручищей поперёк груди. Киллиан успел только заметить, как на мгновение улыбка компаньона превратилась в оскал – и втиснулся между двумя фейри.

Эн Ро Гримм склонил косматую голову и уставился на смертного нахала, сощурив пламенеющие глаза. Айвор резко выдохнул куда-то в плечо. Воздух сделался тягучим, плотным. Киллиан сглотнул, но не отступил и даже не ссутулился, пускай тяжесть давила страшная.

– При всём уважении, сэр, – обратился он к верзиле, – вы ведёте себя грубо. Мой компаньон ясно дал понять, что не желает вашего общества. Посему настаивать на приватной беседе в высшей степени невежливо.

– Оу, – усмехнулся Эн Ро Гримм, глядя поверх его головы на Айвора. – Тебя защищает человечек, маленький кузен?

Киллиан набрал воздуха и признался, мысленно попрощавшись с Фэй, с Нив и с дорогой матушкой:

– Прошу прощения, сэр, но я сейчас забочусь не о благополучии моего компаньона, а о вашем здоровье. Не сомневаюсь, что вы исключительно могущественны, беспощадны и навеваете ужас даже на заправских храбрецов. Однако я не встречал ещё никого, кто с таким самодовольным лицом загнал бы Айвора в угол и не оказался бы потом сам в том углу. Начинаю думать, что это такая нехорошая примета. Понимаю, сэр, сейчас вы скажете, что с вами ничего подобного не случится, – предупреждающе поднял руку Киллиан, заметив, что верзила хочет заговорить. – Но вынужден вас огорчить: они все утверждали нечто подобное. Поэтому мой компаньон с вами никуда не пойдёт, – он развернулся и продолжил: – Не думал, что когда-либо скажу это, Айвор… Но тебя, кажется, приглашали пропустить бокал-другой вина? Вот и ступай.

Эн Ро Гримм резко втянул воздух; на впалых щеках проступил румянец пятнами…

«Ну, теперь мне конец», – успел подумать Киллиан. И тут грянул громовой хохот – с двух сторон.

– Благодарю за… за заботу, о мой рыцарь, – смахнув с ресниц слёзы от смеха, Айвор проскользнул мимо компаньона. – Давно меня так галантно не оскорбляли… или не делали таких изощрённых комплиментов? И, да, кузен, – обратился он к верзиле, улыбаясь уже искренне и светло. – Я поговорю с тобой… А вот и музыка. Ты ведь любишь скрипки? – и Айвор кокетливо протянул кузену руку.

Издали донеслась дрожащая скрипичная мелодия; видимо, проснулись королевские музыканты.

– Горячо и страстно, – усмехнулся Эн Ро Гримм, осторожно прикоснувшись к лилии, украшавшей волосы Айвора. – Надо выкрасть человечьего скрипача.

Верзила подхватил Айвора за талию и закружил в танце – только юбки взметнулись. А Киллиан рассеянно проводил парочку взглядом.

«Похоже, они ладят лучше, чем пытаются показать», – пронеслось в голове.

Мысль эта была ему странно неприятна.

– Ой, какой тёплый, – послышался вдруг звонкий девичий голосок, и спину обожгло холодом, как если бы за шиворот просыпался полный ковш ледяной крошки. – Ой, сестрицы, а дайте-ка его мне первой!

– Нет, мне!

– Мне, мне отдайте!

Снежные кружевницы, которые только мгновение тому назад стыдливо прятались, обступили Киллиана толпой и принялись толкать его и щипать, точно на прочность испытывая. От прикосновений кожа немела, сперва ненадолго, но с каждым разом ощущение становилось сильнее.