Тиран Золотого острова

Я, представитель иной культуры, оказался не в состоянии впасть в зимний анабиоз, как пристало порядочному человеку. Столько всего сделать, оказывается, нужно за то время, что мой островок отрезан от мира штормовым морем. Тут ведь нет множества привычных мне элементарных вещей. В местности, где выращивают виноград, не делают изюм! Едят иногда виноград, который засыхает на ветке, но засушить его на зиму пока не догадались. Огурцов тут нет, а в Малой Азии они известны, дынь и арбузов в глаза не видели, хотя их выращивают в Египте вовсю. Они не такие сладкие, но все же лучше, чем ничего. Нет кур, нет абрикосов и, черт побери, грецких орехов нет тоже! Вот ведь подлость, живу в Греции, а грецкого ореха нет. Он еще ползет сюда через Иран из Киргизии и Туркмении. Капуста — это не привычный мне кочан, а беспорядочно торчащие в разные стороны листья, а морковка здесь цвета несвежего покойника, и по вкусу напоминает репу. Несладкая вообще.

В общем, планов громадье, и теперь не только я, весь Сифнос больше не спит зимой. Сотни людей облепили холмы, выкладывая каменные террасы, насыпая корзины землей и таская их к местам, где будут разбиты новые поля. Новые поля — это новое зерно, а зерно — это жизнь. Потому-то люди пели, работая. Террасы здесь знают давно, да только немного их. Такой метод земледелия разовьется позже, когда Темные века сменятся веками менее суровыми.

Эта земля станет моей. Она войдет в теменос, хозяйство царского дворца, и я заселю ее освобожденными рабами, создав что-то вроде совхоза. Тут уже есть дамосы, общины крестьян, но они платят лишь небольшую подать. Теменос же — это мое и только мое. Мне воинов чем-то кормить нужно. Именно это я и объяснил коретерам, старостам здешним, которые почесали затылки, а потом погнали мужиков на работу. Они с первого раза поняли, что если у меня не будет своего зерна, то им придется отдать свое. И это новое знание придало им трудового энтузиазма.

В холмах у меня недостатка нет, и самый близкий к городу, что смотрит широченным пологим склоном прямо на юг, на глазах покрывается кольцами каменных стен. Эти стены невысоки, а камни, усеивающие его, идут в работу все без остатка. Кладку ведут на сухую, и лишь изредка, там, где склон особенно крут, используют глину вместо раствора. До конца зимы у меня будет полноценное поле, которое я засею просом и ячменем, злаками, не боящимися засухи. А еще я посажу тут виноград, открыв местным очередную эпическую истину. Ведь шпалер они не знают тоже, позволяя винограду виться вокруг стволов олив и палок, воткнутых в землю. Тут растят лук и чеснок, репу и редьку, бобы и чечевицу. Если исхитриться и подвести туда воду, то урожаи будут просто на загляденье. Да! Кстати, об урожаях!

Я пошел к первой голубятне, которую выстроили неподалеку от города. Высокая башня из камня и грубых горшков напоминает вставшего на дыбы ежа. Во все стороны торчат короткие жерди, выполняющие роль насестов. И судя по запаху и кучкам птичьего дерьма вокруг нее, процесс пошел. Птицы производят готовое органическое удобрение, богатое нитратами. Бери и пользуйся. Дать лишь ему перепреть, иначе сожжет все к чертям.

— Голубь — это не только ценное дерьмо, — бормотал я, — но и триста грамм диетического легко-у-сво-я-е-мого — тьфу ты, еле выговорил, — мяса.

Вода… Вода… Нужно построить еще две цистерны в акрополе, которые будут наполняться зимними дождями. А еще на Сифносе есть несколько мелких родников, расположенных в горах, и я намерен использовать этот ресурс по максимуму. На востоке острова вполне можно еще одно поселение разбить, место самой природой защищено. Там и бухта неплохая имеется.

Неподалеку от порта укладывают камни основания храма. Их скрепят свинцовыми скобами, а потом зальют расплавленным свинцом же, для надежной фиксации. В День, Когда Рождается Новое Солнце, я принес жертвы и заложил первый камень фундамента. Здесь не бывает морозов, основание — скала, а потому и сильно заглубляться нет причины. Зато трясет острова регулярно. Опасные тут места, бедствие идет за бедствием. Помнится, в реальной истории Сифнос резко обнищал, когда его шахты затопило водой после очередного землетрясения. Из богатейшего острова Эгейского моря он очень быстро превратился в ничем не примечательную кикладскую дыру, каких десятки. Хорошо, что я до этого не доживу. Мне без здешнего золота и серебра просто петля.

Храм не будет уж слишком большим. Святилища Хаттусы, Вавилона и Египта много, много больше. Само основание — это прямоугольник сто шагов на пятьдесят, на котором разместят простейшую дорическую колоннаду, преддверие, центральный зал-наос со статуей божества и сокровищницу-адитон. Мне ничего другого и в голову не приходит. Да и зачем что-то придумывать, если все придумано до нас. Или после нас… Я немного запутался. Остается только один немаловажный вопрос: а кто мне всю эту красоту неземную простроит? Мои рыбаки и козопасы? Очень смешно.

Холодный ветер налетел с моря, задрав полы ультрамодного плаща, существующего пока в одном экземпляре. Местные смотрят на меня выпученными глазами, но во взглядах самых умных из них появляется понимание и зависть. Они впервые увидели штаны, рукава и пуговицы. И да, эринии меня побери, носки они тоже увидели впервые. На улице примерно плюс восемь-плюс десять, а зимние ветры порой пробирают до самых костей. Народ тут закаленный, но кто бы знал, сколько людей в такую зиму сгорает как свеча, выплевывая свои легкие в надсадном кашле. Сколько детишек умирает от пустячной простуды! Сердце кровью обливается, когда видишь, как сжигают тело очередного малыша, подцепившего какую-то хворобу. Младенцев и вовсе умирает так много, что их даже не принято любить. Привязанность появляется позже, когда дитя подрастает. Такая вот броня для сердца матери, которое иначе разорвалось бы от горя.

Что-то мысли дурные в голову лезут. Пойду-ка я домой, тут и без меня работа кипит. Я заказал жене свитер, надо посмотреть, как идут дела. Здешняя торговля — это почти исключительно предметы роскоши и металл. Ни на чем другом не заработать потребные триста-пятьсот процентов. Вот и удивим рынок…

* * *

— Господин мой! Посмотри, как получилось!

Креуса разложила передо мной тонкий, почти прозрачной вязки джемпер с не по-здешнему длинными рукавами. Тут ходят с голыми руками, укрываясь сверху плащом, а беднякам и это недоступно. Им приходится закаляться, порой против своей воли. Шерсть дорога, лен намного дороже, а крашеную ткань и вовсе могут позволить себе только люди весьма состоятельные. Особняком стоит пурпур, самая ценная из красок. И вот ведь подлость какая. Ушлые мореходы из Библа, Тира и Сидона ловят эти раковины именно здесь, в Эгейском море, устраивая на островах мелкие фактории.Надо будет с этим покончить. Производство пурпура мне тоже не помешает.

Задумался я что-то не к месту, а Креуса смотрит на меня с нетерпеливым ожиданием. Она, как маленькая девочка, ждет похвалы и теперь жадно ловит мой взгляд. Я надел свитер, который изрядно жал мне под мышками, посмотрел на рукава, которые слегка отличались по длине, и произнес:

— Великолепно! Ты у меня самая искусная мастерица на свете!

— Правда? — она даже на грудь мне бросилась и прижалась крепко, чего в царских семьях не водится. Любовь — нечастая штука там, где людей сводят волей отцов.

— Правда, правда, — погладил я ее по голове. — Сажай рабынь, пусть вяжут. Это даже у нас продать можно, а уж где-нибудь в Вилусе и Фракии и вовсе с руками оторвут.

— У нас сегодня на обед пироги! — посмотрела она на меня сияющими глазами. — В Трое делали так иногда, по обычаю хеттов. Я заказала формы из глины и приказала сложить печь. Получилось очень вкусно. На островах скудно питаются, а это не пристало царю.

— Пирог! — обрадовался я. Это же царское угощение, особенно здесь, где едят совсем просто. Хлеб, рыба и оливки. И впрямь хочется изысков хоть иногда.

Креуса не подвела, и вскоре по мегарону разнесся одуряющий запах свежей выпечки, который выбил из меня потоки слюны. Служанки вынесли на стол закрытые пироги с подрумяненной корочкой. Один — с сыром и зеленью, а второй…

— А этот с чем? — спросил я, теряясь в догадках.

— Мясо голубя, — пояснила Креуса. — Я приказала наловить их, посадить в клетку и откормить. Я слышала, что в Угарите и у хеттов голубей разводят так, как мы разводим уток и гусей. Я решила попробовать.

— Неплохо, — ответил я, выплевывая в кулак мелкую косточку, которая попалась в начинке. — Очень неплохо. Займешься этим?