Тиран

— Рэйми, Рэйми, проснись, — проговорил он. Но я не могла ответить. Потому что уплывала все дальше и дальше, и до меня доносились лишь отголоски его мольбы. А потом отдалилась настолько, что перестала слышать и это.

Мне исполнялось девять. Это был день моего рождения. Мама вышла и выставила меня дурой перед всеми моими друзьями. Она снова напилась и только что закончила рассказывать, что никому не нужна толстая жена, поэтому никто не должен есть мой торт. Она ушла в дом, пока Надин заканчивала нарезать торт на кусочки, но никто из моих друзей не взял ни кусочка. Выбранная нами песня закончилась, и если до этого мы по очереди выбирали треки, то после никто не встал, чтобы поставить новую песню.

Мой отец появляется у задней двери. Он одет в костюм. Я всегда видела его только в такой одежде. Не думаю, что он носит что-либо еще. Даже пиджак снимает очень редко. Однажды мы отправились на ярмарку, где он выступал с речью в поддержку будущих фермеров Америки, и там снял пиджак. После чего передал своей ассистентке, и она держала его в руках как корону королевы Англии. Рукава рубашки были закатаны. Это так сильно меня озадачило, что после окончания речи я спросила отца, не заболел ли он.

А он рассмеялся и взъерошил мои волосы так, что они начали торчать во все стороны, а потом упали на лицо. В то утро моя мать настояла на выпрямлении моих локонов, и во время процедуры мне обожгли кожу головы. По ее словам я должна была выглядеть как точная копия идеального политического образца.

— Так лучше, — сказал он, прежде чем сбежать со сцены к ожидающим его представителям прессы.

Мой отец открывает дверь, ведущую на задний двор. В руке у него большой букет желтых роз. Предполагаю, что они для моей матери, но большинство ночей они даже не спят в одной комнате. И прошло уже несколько месяцев после последней ссоры, а ни один из них так и не потрудился извиниться. Они больше не ругаются.

Просто игнорируют друг друга.

Лучше бы они ссорились. Потому что в этом случае они хоть как-то общаются, пусть и напряженно.

Я сижу на краю бассейна в тишине, пока Надин пытается поднять настроение моих одноклассников и друзей, а отец улыбается и подходит ко мне.

— С днем рождения, Принцесса, — произносит он и вручает мне цветы.

— Это мне? — спрашиваю я, убирая челку с глаз.

— Ну, это же твой день рождения, не так ли?

— Да, — отвечаю грустным голосом, потому что чувствую себя побежденной.

— Теперь тебе девять, а это уже немало. Хотел купить тебе еще одну мягкую игрушку, но решил, что цветы станут гораздо более подходящим подарком для такой молодой леди, как ты. — После этих слов отец вдохнул аромат цветов, а затем резко отстранился, закрыл глаза и начал кашлять. Я хихикнула. — Люди всегда говорят, что они пахнут очень хорошо. Но я думаю, что их запах ужасен. — Он рассмеялся, увидев мою улыбку, и вручил мне букет. — Но, тем не менее, они для тебя, моя милая девочка. — Зеленая оберточная бумага стала скользко в моей влажной руке, которая оказалась недостаточно большой, чтобы обхватить стебли. Отец отдал мне цветы, но сумел поймать их прежде, чем они упали в бассейн. После чего вновь протянул мне букет, и я вдохнула аромат цветов, но не закашлялась. Тут же решила, что запах роз — мой любимый.

Я полюбила эти цветы.

— Почему все на вечеринке выглядят так, словно только что попытались сбить ослика, а тот лягнул их? — спрашивает он. Я смотрю, как мои друзья молча сидят за столом. Не хочется рассказывать, как мама полностью испортила мою вечеринку, но мне и не приходится, потому что открывается раздвижная стеклянная дверь, и она выходит в черном бикини и широкополой шляпе. Бокал по-прежнему у нее в руке, только на этот раз он наполнен до краев.

— Марго, — произносит мой отец предупредительным тоном.

— Что? — громко шипит она.

Отец встает, хватает мою мать за локоть и ведет ее обратно в дом. Его челюсти плотно сжаты, и могу сказать, что он разговаривает сквозь зубы, почти не шевеля губами.

— ЛАДНО! — Доносится из дома сопровождаемый грохотом крик. Проходит несколько минут, но он не возвращается на улицу. Я просто сдаюсь и собираюсь сказать друзьям, что им пора домой, пока все не стало хуже. Но дверь открывается, и мой отец выбегает из дома. Не в костюме. Не в пиджаке. Не в галстуке. Нет. Мой отец. Сенатор до мозга костей. В черных купальных шортах. И все.

Без рубашки.

Мой. ОТЕЦ. Без рубашки.

— БОМБОЧКА! — кричит он, прыгает с края бассейна и взлетает в воздух, прижимая колени к груди, после чего врезается в воду, посылая брызги через край, образовавшаяся волна окатывает меня и стол для пикника, за которым сидят мои шокированные друзья.

Но после этого поступка все хохочут.

— Теперь посмотрим, у кого получится лучший всплеск, — говорит мой отец, вставая на ноги и стряхивая воду с черных волос. — Надин, мы с тобой будем судьями. Победитель получает дополнительный торт!

— Мама сказала, что мы не должны его есть. Потому что от него толстеют.

— Ну, твоя мать может... — Он закрывает рот, переводит дыхание и продолжает. — Она сказала это, потому что не любит торты. Но она многое теряет. Кроме того, все же знают, что калории торта, съеденного в день рождения, не учитываются. Это же элементарно. Правильно, ребята? — спрашивает он. Мои друзья оживляются и начинают кричать. Отец садится на бортик, свесив ноги в бассейн, пока мои друзья выстраиваются в очередь, чтобы продемонстрировать свою лучшую бомбочку.

— Рэйми, ты первая. Покажи класс! Семья Прайс известна во всем мире своими навыками делать бомбочку, поэтому не подведи меня!

Я прыгаю первой и выныриваю из воды под аплодисменты и возгласы.

— Видите? А что я говорил, ребята? Это у нее в крови!

После окончания соревнования ассистентка моего отца заходит к нам через боковые ворота и сообщает о предстоящей телеконференции, на которую он опаздывает. Произнеся очередное поздравление и поцеловав меня в макушку, отец затягивает полотенце вокруг талии и уходит.

Я смотрю в сторону стола, за которым мои счастливые друзья уплетают торт и спорят о том, у кого был лучший всплеск. Розы стоят в центре стола, а старое, выкрашенное в серый цвет, ведро служит им в качестве временной вазы.

Сегодня лучший день в моей жизни, и хотя мой отец стал его частью менее чем на час, это было самым запоминающимся временем, которое мы когда-либо вместе проводили.

Потому что этот час не касался политики, ценностей, кампании, моей мамы, нашей светской жизни и всего того, что обычно было на повестке дня… Он был посвящен только мне и моему дню рождения.