Тишина
Шрифт:
Несмотря на боль, он погрузился в свою женственность. Почувствовал яичники. Ощутил тяжесть женской походки, упругость шага, легкое покачивание бедер. Она открыла дверь. Во дворе их встретил порыв ветра.
— Это черт знает что, — сказала она.
— Ты очень убедительно выглядишь, — отозвался он. — Очень по-мужски. За дверями стоит мой чемодан. Возьми его в руки. Иди так, как будто он тяжелый. Когда женщины и мужчины несут что-нибудь тяжелое, их походка похожа. Приподними чемодан, чтобы он частично заслонял тебя. Садись на заднее сиденье и не разговаривай с ними.
— Это плохо кончится.
— Это обречено на успех. Это архетип успеха. Как в «Фиделио». [86]
— По другую сторону я больше никогда тебя не увижу.
— Ты сбежишь от них. Ты убедишь африканку и Франца Фибера. Они мои верные помощники. Вы возьмете машину. И заберете меня в Государственной больнице. Через час.
86
Опера Бетховена (1814).
Синяя Дама, похоже, ждала их. У бассейна. За кустами. Прислушиваясь к воде. И вот они оказались перед ней.
Она оглядела их. Впервые за все время он услышал, что она потеряла равновесие и действительно потрясена. Но почти мгновенно тишина восстановилась.
Она не будет кричать. Вот сейчас она повернется, пересечет двор и позовет Мёрка, никак не нарушая всеобщего спокойствия. Как только она повернется, он завяжет ей рот платком. Это будет еще один шаг к этическому упадку — применение грубой силы по отношению к пожилой даме и настоятельнице монастыря. Но другого выхода у него просто нет.
Она посмотрела мимо Каспера прямо на Стине. На ее мужскую одежду и стрижку «под пажа».
— Каспер Кроне, — сказала она, обращаясь к Стине. — У входа вас ждут двое полицейских. Стине, пройдите к воротам, там стоит патрульная машина. Они обещали подвезти вас до города. Да пребудет с вами Господь!
6
Перед входом стояли две машины: полицейская патрульная и гражданская «рено». У патрульной машины стояли двое полицейских. Он пошел к «рено». Преодолевая порывы ветра. Из «рено» вышли два монаха.
Посмотрев на них, он услышал двоякую реакцию. Смесь удивления и сочувствия из-за носового платка и слез. И трепетание пробужденных инстинктов, которые такая женщина, как он, должна вызывать у мужчин, если они не певцы-кастраты и не ангелы.
Они открыли ему дверь, он сел на заднее сиденье.
Стине вышла из здания, прикрыв лицо лацканом пиджака. Мёрк следовал за ней, рядом шла Синяя Дама, она и обратилась к полицейским.
— Я попросила его закрывать лицо, — объяснила она. — Его надо оградить от возможных контактов с прессой. Нам не нужно, чтобы его кто-нибудь узнал.
Машина, где сидел Каспер, завелась и выехала на шоссе.
Он погрузился в сиденье, отдавшись изнеможению, которое часто поджидает нас в машине. Он вспомнил погружение в сон в «вангарде» в детстве, прикосновение руки матери к щеке. Ему хотелось, чтобы она была сейчас здесь, рядом с ним, разве это стыдно — скучать по матери, когда тебе сорок два и ты идешь по tightrope [87] над пропастью? У него болели все суставы. У кого бы нашелся кофе, нашелся бы арманьяк, нашлось бы немного органической химии, чтобы не заснуть.
87
Туго натянутой проволоке (англ., цирк.).
Ничего этого не было. Вместо этого началась молитва. Молитва — это бумажный кораблик бодрости, скользящий по мирскому потоку усталости.
Он мог бы сдаться. Мог бы сказать, кто он такой. Его бы отвезли в Аудебо. Он мог бы погрузиться в сон. Подождать, пока они разберутся с его делом. Они бы сдержали свое обещание. В ноябре он бы уже выступал в Центральном цирке. Первого апреля — в цирке Бенневайс в Беллахойе.
Он услышал голос Максимилиана. Голос донесся до него сквозь тридцать лет. Молодой голос, словно время — лишь акустический фильтр, который мы ставим, чтобы не сталкиваться с тем фактом, что все звуки присутствуют всегда и повсюду. В речи Максимилиана он слышал диалектную окраску — детство отца прошло в Тендере.
«Я решил, что, если у меня когда-нибудь будет ребенок, я не буду будить его ночью. Я отнесу его на руках из фургона в постель».
Улица Люнгбювай кончилась, они пересекли круглую площадь Вибенсхус.
Он обратился к двум спинам перед собой, прижимая платок ко рту и давясь слезами.
— Мы даем вечные обеты, — начал он. — Становясь монахинями. Полное послушание. Никакой собственности. Никакой сексуальности. Последнее — хуже всего. Вот почему я плачу. Представьте себе мое положение. Женщина, которой чуть за тридцать. Полная жизненных сил.
Спины перед ним застыли, как будто спинно-мозговая жидкость начала коагулировать.
— Люди извне нас не понимают. Вы знаете вульгарные истории о монахинях и матросах. Все это неправда. В действительности о чем мы мечтаем, лежа на жестком матрасе, положив руки на одеяло, — так это о двух статных полицейских.
Звучание их стало меркнуть, как у тех, кто вот-вот упадет в обморок. На мгновение их контакт с окружающей действительностью ослаб.
— Здесь налево, — сказал Каспер.
Они повернули налево, на Блайдамсвай.
— Теперь сюда, — сказал он.
Машина повернула к главному входу Государственной больницы.
— Остановитесь здесь.
Они остановились.
— Я сбегаю в киоск, — сказал он. — Принесу пару бутылочек «Баккарди». И пачку презервативов.
Он вышел из машины. Согнулся навстречу ветру. Услышал, как за его спиной «рено» отъехала от тротуара. Услышал, как машина медленно удаляется. Двигалась она неровно, рывками.
7
Тяжелые занавеси были задернуты, жалюзи закрыты, единственный свет в комнате происходил от плоского монитора компьютера и от ночника, стоящего рядом с кроватью. Лицо Максимилиана Кроне было похоже на кожаную маску, на лицо человека из Граубалле. [88] Глаза его были закрыты. За прерывистым дыханием Каспер слышал работающее на пределе сердце. Из-под одеяла торчала ступня, лодыжка была покрыта стазами.
88
Хранящиеся в музее «Моэсгор» в г. Орхусе останки человека, жившего около двух тысяч лет назад.
Больной открыл глаза.
— Сделки были зарегистрированы на Хестемёллестрэде десять минут назад. Это означает переход права собственности. Аукцион состоялся.
Максимилиан нащупал золотые очки на столике рядом с кроватью. От плеча до ладони рука была тощей и морщинистой, словно птичья лапа.
Он надел очки и посмотрел на Каспера. На наряд монахини.
— Я рад, — сказал он, — что ты тут, у моего смертного одра, показываешь себя с лучшей стороны.
— Я только что сбежал от полиции.