Титан. Фея. Демон

Но где система совсем рассыпалась, так это в обозначении родственных связей, норм поведения, нравов и еще массы вещей, где у людей с титанидами было совсем мало общего. В песнях титанид все эти представления становились для Сирокко пустым звуком. А порой она переводила их для себя и для Габи в виде сложных дефисных конструкций вроде "та-которая-моей-задоматери-передо-орто-родная-сестра/брат" или "чувство-праведной-ненависти-к-ангелам". В языке титанид такие конструкции обозначались всего одним словом.

Так Сирокко столкнулась с тем фактом, что чужая мысль в ее голове так и оставалось чужой мыслью. Пока ей эту мысль не разъясняли, ничего с ней поделать она не могла; словарь подробных ссылок не содержал.

Последней сложностью, вызванной прибытием лекарши и компании, стал вопрос имен. Слишком много имен оказались в одном и том же ключе, отчего первоначальная система Сирокко рухнула. Габи выпевать имена не могла, и Сирокко пришлось подыскивать другие земные обозначения.

Раз уж ее сразу потянуло на музыкальную почву, то в том же духе она решила и продолжать. Самую первую свою знакомицу она нарекла Волынкой До-диез, поскольку имя ее звучало немного похоже на моряцкую волынку. Си-бе-моль сделался Банджо Си-бемоль. Лекарша стала Колыбельной Си-бемоль, рыжеватая блондинка — Мазуркой Соль-минор, пегий — Кларнетом Си, голубой — Фокстротом Соль. А желто-оранжевую зебру Сирокко сделала Шарманкой Ре-минор.

Удобства ради Габи одним махом отбросила обозначения ключей. Чего Сирокко следовало ожидать с самого начала.

* * *

Походный госпиталь оказался длинным деревянным фургоном на четырех колесах с резиновыми шинами, куда при необходимости легко впрягались две титаниды. Фургон был снабжен пневматической подвеской и тормозами трения, что управлялись целой системой рычагов. Ярко-желтая древесина, вроде свежей сосны, была чудесным образом отполирована до зеркального блеска. Не менее чудесным образом фургон был собран без единого гвоздя.

Уложив Билла на громадную койку в середине фургона, Сирокко и Габи устроились рядом. Вместе с ними там осталась и Колыбельная, титанидская лекарша. Аккуратно сложив под собой ноги, она заступила на свой пост у одра болезни — напевала Биллу целебные песни и влажной тряпочкой вытирала ему лоб. Остальные титаниды прохаживались неподалеку, за исключением Волынки и Банджо, которым пришлось остаться со своими стадами. Титаниды держали около двухсот четвероногих животных вполне коровьих размеров — с тонкими и гибкими шеями метров трех в длину. По шеям шел ряд копательных когтей, а на самых концах находились сморщенные рыльца. Кормились животные, зарываясь шеями в землю и высасывая молоко из ильных червей. Единственный глаз располагался у самого основания шеи. Так что, даже уйдя под землю с головой, они прекрасно видели, что творится на поверхности.

Габи несколько возмущенно поглядывала на одну из земляных коров, словно не желая признавать существование подобного чудища.

— "У Геи день на день не приходится", — заключила она, процитировав титанидскую поговорку, которую ей как-то перевела Сирокко. — Такая тварь не иначе как после недельного запоя может в голову прийти. Так как там насчет раций? А, Рокки? Можем мы на них взглянуть?

— Сейчас узнаю. — Сирокко пропела пегому Кларнету вопрос, можно ли им взглянуть на переговорное растение, но на последнем слове осеклась.

— Они их не собирают, — сообщила она Габи. — Они их выращивают.

— Почему же ты раньше не сказала?

— Потому что не знала. Черт побери, Габи! Поймешь ты, в конце концов, или нет? Хотя ладно. Это слово переводится как "семя растения, которое передает песнь". Вот смотри.

Предмет, примотанный к концу кларнетовского жезла, оказался продолговатым желтым зерном. Зерно было гладким и ничем не примечательным — если не считать единственного светло-коричневого пятна.

— Здесь оно слушает, — пропел Кларнет, указывая на пятно. — Только не касайтесь, иначе оно оглохнет. Оно пропоет вашу песнь своей матери, а та, если пожелает, пропоет ее миру.

— Боюсь, я не вполне понимаю.

Кларнет указал куда-то Габи за спину.

— Вон там есть одна, у которой еще остались дети.

И он прогарцевал к разросшейся в низине кучке кустарников. У каждого куста из земли торчал конусообразный побег. Ухватив конус за кончик, Кларнет выдернул растение из земли — и целиком, вместе с корнями, принес назад к фургону.

— Нужно спеть семенам, — объяснил он. Потом снял с плеча латунный рог и наиграл несколько танцевальных фраз на пять четвертей такта. — А теперь нагните ваши уши… — Тут он в замешательстве осекся. — В смысле, сделайте что-нибудь, чтобы лучше слышать.

И полминуты спустя они услышали звуки рога — хриплые, как в древнем Эдисоновом цилиндре, но вполне различимые. Кларнет напел обертон, который растение вскоре повторило. Дальше наступила пауза — а затем обе темы прозвучали одновременно.

— Вот видите? — широко улыбаясь, пропел Кларнет. — Она слышит мою песнь и ценит ее.

— Прямо-таки концерт по заявкам радиослушателей, — заметила Габи. — Но что, если диск-жокей чью-то песню играть не захочет?

Сирокко, как смогла, перевела вопрос Габи.

— Чтобы хорошо петь, нужна практика, — заверил ее Кларнет. — Зато они очень добросовестны. Мать передаст быстрее, чем пробегут твои четыре ноги.

Сирокко стала переводить, но Кларнет ее перебил.

— Семена хороши и для постройки глаз, что видят в темноте, — пропел он. — С их помощью мы можем просматривать колодец ветров и узнавать о приближении ангелов.

— Похоже на радар, — заметила Сирокко.

Габи недоверчиво на нее смотрела.

— Ты что, собираешься верить всем россказням этих не в меру образованных кляч?

— Давай не поверим. Давай ты мне популярно расскажешь, как работают эти семена, раз электроника тут ни при чем. А может, тебя больше телепатия устраивает?

— Честно говоря, магию проглотить легче.

— Хорошо, пусть будет магия. А по-моему, в этих семенах всякие кристаллы и микросхемы. И если можно вырастить органическую рацию, почему нельзя вырастить радар?

— Рацию вырастить можно. Причем только потому, что я ее собственными глазами увидела. Увидела и больше, кстати, видеть не желаю. А радар вырастить нельзя.

* * *

Радарная установка титанид располагалась под навесом в передней части полевого госпиталя. Руби Голдберга она порядком бы озадачила. Состоял радар из орехов и листьев, от которых к горшку с почвой шел ряд толстых медно-красных побегов. Колыбельная пояснила, что в горшке с почвой сидит червь, вырабатывающий "существо силы". Еще там имелась полочка радиосемян, соединенных с клубками тонюсеньких стебельков. Соединенных, судя по всему, не как попало, ибо на каждом семени вокруг контакта со стебельком виднелось множество сочащихся соком укольчиков — очевидно, пробных. Попадались на глаза и другие хитрые фигульки, все до одной растительного происхождения — к примеру, лист, что светился, когда на него падал луч света от еще одного растения.