Тьма Египетская

— Хорошо! — согласился он наконец, в ответ на ее предложение. — Хорошо, пускай по-твоему! Но… как ты думаешь, не лучше ли будет приготовить старика постепенно, сроднить его мало-помалу с мыслью о твоем выходе замуж за меня?

— Каким же образом? — недоуменно пожала плечами Ольга. — Ведь четыре месяца назад ты уже делал предложение и получил отказ?

— Да, но об этом отказе, кроме нас троих, никто в городе не знает, — подхватил Каржоль. — Ведь еще тогда старик согласился дать мне слово, что отказ останется между нами, и он ведь не болтун, насколько я его знаю; стало быть, новое согласие на брак ни пред кем не поставит его в неловкое положение: почему де сперва отказал, а теперь вдруг согласился? И ведь в сущности, — продолжал граф, — вся эта его антипатия ко мне просто глупа и совершенно беспричинна. Ее то вот и надо прежде всего постараться как-нибудь побороть, рассеять, а для этого, мне кажется, следует действовать исподволь и нет надобности открывать ему всю правду.

— Без этой правды он не согласится, — уверенно возразила Ольга. — Только страх огласки и скандала может заставить его не перечить нашей свадьбе. Я то ведь, поверь, лучше тебя его знаю!

— Хорошо! — согласился Каржоль и на это. — Пусть так, но только, что касается завтрашнего дня, то уж извини: ни завтра, ни послезавтра я решительно не могу этого сделать.

Тень недоверия и подозрения, что уж не отвиливает ли граф от женитьбы, смутно дрогнула в какой-то жилке над бдовями Ольги. Она окинула его испытующим взглядом и спросила, почему это он не может?

— О, Боже мой! — возразил он со вспышкой некоторой досады. — Ведь жениться, полагаю, не то что надеть пару перчаток! Для этого мне прежде всего необходимо устроить свои дела, и дела весьма важные, на которых строится все благосостояние моей дальнейшей жизни! Не могу же я вести мою жену на неопределенное и необеспеченное положение в будущем!

— У меня есть свои сто тысяч, — заметила Ольга.

— Покорнейше благодарю! — иронически поклонился граф. — Они при вас и останутся! Неужели мне нужны ваши деньги! Уж не думаете ли вы, что я на них хоть сколько-нибудь рассчитывал?.. Сто тысяч, моя милая, в наше время не есть еще нечто существенное; сто тысяч годятся разве жене на одни лишь ее тряпки, а нам надо жить, и вот потому-то, как честный человек, я и обязан сперва позаботиться об обеспеченных средствах к жизни. Для этого мне потребуется около двух недель времени, не более. Но что такое две недели! Ведь ровно ничего не стоит переждать их! Ведь в две недели ничто еще не успеет у тебя обнаружиться, и никто ничего не заметит. Бога ради! — нежно стал он пред ней на колени, сжимая ее руки. — Я умоляю тебя, ради нашего же собственного, общего блага, не торопись ты пока с этим делом! Дай мне этот срок, и тогда я сделаю все что хочешь, все что ты прикажешь.

Ольга не успела сказать на это ни да, ни нет, как в прихожей раздался вдруг чей-то громкий, порывистый звонок.

Это было так неожиданно, что оба они вздрогнули и всполошились, наскоро хватая и пряча Ольгины вещи: перчатки, платок, соломенную шляпку… Решительно невозможно было не только предположить, но даже и понять, кто и зачем мог быть в такую пору. Каржоль, ради предосторожности, предложил Ольге удалиться в его спальню, из которой он рассчитывал, в случае надобности, провести ее по небольшому боковому коридору в диванную, откуда уже можно было незаметно вывести ее сквозь стеклянную дверь на террасу в сад, а из сада дорога домой уже не представила бы никаких затруднений. Едва Ольга скрылась за портьерой, он поспешил к двери кабинета, и чутко насторожил под ней ухо, в расчете — не узнает ли предварительно, хотя бы по голосам, что там такое? Но едва успел он это исполнить, как двери осторожно приотворились, и камердинер Каржоля, видимо озадаченный и даже смущенный чем-то, не без таинственности вызвал его в прихожую. Там, на пороге раскрытой половинки наружных дверей, первое что бросилось графу в глаза — была женская фигура, под вуалью и с узелком в руках. По общему очертанию он узнал в ней Тамару.

— Tout est decouvert!.. On nous a ecoute… Sauvez moi! [106] — едва успела проговорить она задыхающимся голосом, как Каржоль успел остановить ее.

— Тсс… У меня посторонние! — предупредил он шепотом, указывая на дверь кабинета. — Я сейчас их спроважу, — продолжал он. — Войдите пока сюда, налево, в столовую, и подождите меня одну минуту… Только тише, Бога ради!

И введя Тамару в комнату, он плотно запер за ней дверь, а сам поспешил к Ольге.

106

Все открыто!.. Нас подслушали:.. Спасите меня! (фр.)

Слегка держась за портьеру, девица Ухова сторожко, что называется, начеку стояла на пороге спальни и кабинета, готовая каждое мгновение отпрянуть внутрь и спрятаться за драпировкой от постороннего глаза. На ее лице выражалось не одно лишь сильно возбужденное любопытство и опасение за себя, но и тревожное чувство ревнивой подозрительности.

— Уходи, Бога ради, скорее!.. Сию минуту! — быстро подходя к ней на цыпочках, прошептал Каржоль умоляющим голосом.

— Там женщина? — подозрительно спросила Ольга.

— Какая женщина!?.. Где?!.. Что это тебе чудится! — досадливо проговорил встревоженный граф. — Умоляю тебя, уходи Бога ради!

— Нет… Я слышала там жснский голос… Ты сейчас говорил с женщиной.

— Ольга, не дури! — строго остановил он девушку. — Уходи, говорю тебе! Пощади и себя, и меня… Иначе ты рискуешь страшно скомпрометировать себя.

— Нет, я не уйду. Скажите, кто там? Кто эта женщина?

— Фу, ты, Господи! — схватился он за виски. — Женщина!.. Компаньон мой только что вернулся из Петербурга, с важнейшими известиями… Нам надо сейчас же переговорить о деле.

— Из Петербурга… Ночью?.. Да на каком же это поезде? — с явным недоверием спросила Ольга.

— Ах, да не на поезде!.. Он с поезда сперва тут в одно имение проехал, а теперь из имения сюда… На лошадях.

Барышня Ухова сомнительно качнула головой.

— Кто ж этот компаньон ваш с таким женским голосом? И что это за дела в три часа ночи?

— Ольга! — отчаянно метнулся граф, почти теряя всякое терпение. — Это глупо, наконец!.. Мне некогда объяснять вам подробно, завтра узнаете; завтра скажу вам все, но теперь уходите: ведь человек там стоит, ждет… Я просил его обождать лишь одну минуту… Ну что он может подумать!.. Это наконец не деликатно с вашей стороны… В какое положение вы меня ставите!.. Я должен чуть не выгонять вас…

А Ольга, словно наслаждаясь этим неприятным, безвыходным его положением, с улыбкой смотрела на него каким-то странным, не то явно недоумевающим, не то явно презрительным взглядом, и не трогалась с места.

— Да уйдете ли вы, наконец! — в бешенстве прохрипел Каржоль сквозь стиснутые зубы. — Это черт знает что такое!..Что же вы хотите, чтобы я насилие употребил над вами, что ли?

— Насилие?.. А ну-ка, попытайтесь!.. Я закричу! — возразила та вызывающим тоном.

Граф обессиленно опустил руки и тоскливо огляделся вокруг, словно ищучи, где же, наконец, и в чем найти ему свой камень спасения.

— Извольте, оставайтесь, если вам хочется, — вздохнул он, как бы сдаваясь. — Только сидите же смирно, не выдайте вашего присутствия ни малейшим шорохом… Позвольте затворить дверь, и помните, что если вас застанет здесь утро, то я не виноват в этом… А для большей предосторожности замкните, пожалуйста, дверь на ключ.

— Зачем это? — возразила Ольга.

— На всякий случаи. Неравно компаньон не вздумал бы заглянуть в спальню.

— Да разве вы намерены долго сидеть с ним?

— Не знаю: это не от меня зависит… Извините, однако, мне некогда… Прощайте.

И граф решительно затворил за собой дверь. «Сиди же коли так, черт тебя возьми!»— злобно подумал он и, захватив в прихожеи шляпу да надежную трость с кастетом, осторожно, чтобы не слышала Ольга, замкнул дверь из кабинета в прихожую, опустил ключ к себе в карман и, рассчитывая вернуться домой минут через десять-пятнадцать, внушительно шепнул человеку: