Тьма египетская

— Негр? — сказал молодой гиксос с непонятной интонацией, то ли утверждая, то ли спрашивая.

На свету Мериптах выглядел странно. Вычерненная умелым человеком кожа смотрелась достоверно, но вот черты лица вызывали удивление. У обыкновенного негритёнка не могло быть такого носа и таких губ. И глаз тоже. Это были совершенно египетские глаза. Да, если присмотреться, мальчик действительно был особенный и стоил денег, предлагаемых за него, и стоил нервной торговли.

Воины порядка обменялись несколькими фразами на своём варварском языке. Молодой, бывший одновременно и старшим, высыпал купцовы монеты за пазуху вонючей куртки и поманил толстым пальцем Мериптаха за собой. Вердикт надо было понимать так — в спорной ситуации всё достаётся казне. Так вершился суд повсюду на землях, подвластных Аварису, и подвергшиеся ему должны были радоваться тому, что отделались только тем, чем отделались.

Небамон, проведший всё разбирательство в некоем окаменении, поднял руку и хрипло бросил вслед воинам:

— Это мой сын!

Молодой гиксос обернулся, явно заинтересованный. Посмотрел внимательно на конфискованного мальчика, потом на Небамона.

— Сын?!

Полководец Птаха кивнул с мрачной сдержанностью. При желании даже стыд можно было разглядеть в этом движении. Гиксос и разглядел. Округлое лицо его разъехалось в довольной улыбке. Смысл радости объяснить было просто. Простые воины Авариса, жители лошадиных спин, знали, с каким презрением относится к ним египетское население, не говоря уж об аристократии. Называет нечистыми, прокажёнными, шакальей кожей. Отдельная, специальная часть презрения основана на том, что обитатели гарнизонов вынуждены для удовлетворения обычных мужских потребностей спать с самыми дешёвыми шлюхами, поставляемыми именно чёрным племенем. Ритуальные блудницы, даже из храма Мина, отказываются делить ложе с вонючими всадниками. Узаконить же изнасилование мужних жён и законных дочерей Аварис не мог, ибо это убиение всякого порядка.

А тут выясняется, что довольно знатный на вид господин, поставленный над целой процессией, держащий в руках трость с дорогим набалдашником и свитки с храмовыми печатями, стоящий в позе привыкшего командовать, признается, что у него есть сын от чёрной наложницы. Это, кстати, сразу же объясняет и странный облик чернокожего мальчика — благородная египетская кровь играет под шкурой грязного дикаря.

Оба спешенных гиксоса одновременно поняли комизм ситуации и бешено расхохотались. Египетский аристократ пал ниже простого всадника шаззу. Он не просто спал с негритянкой, он не просто дождался от неё потомства, он вслух объявил об этом. Что скажут его подчинённые? Сердце всадников полностью удовлетворено видом униженного пешехода.

Молодой гиксос взял за шею Мериптаха и толкнул в объятия к его опозоренному, но счастливому отцу.

Вечером того же дня Небамон резко свернул в сторону от «большой пыли», ему более не хотелось подобных испытаний. Некоторое время двигались точно на восток, оставляя за спиной красный диск, садящийся на тупые острия горной ограды. Ночевали в сыром, душном ивняке, постукивая палками по столам деревьев, чтобы отпугнуть змей. Жарили пойманных по дороге водяных поросят.

Отец!

Понятно, что Небамон воспользовался подсказкой купца, чтобы сбить с толку безлошадных гиксосов, но от слова этого пошла неприятная рябь по душе мальчика. Что-то мучитель но забрезжило в мутноватых глубинах.

На рассвете повернули к югу. И Мериптах окончательно отказался от попыток самостоятельно сообразить — куда они всё же направляются. Край низкорослого ивняка и заброшенных дамб тянулся бесконечно. Впереди бежали два местных крестьянина на худых, как ивовые ветки, ногах — проводники. Во время привалов они сидели в сторонке и грызли побеги лотоса. Когда им дали по куску вяленого мяса, они униженно благодарили. День опять уже клонился к концу, когда стало заметно, что проводники ведут себя не совсем обычно, они начали метаться вправо-влево, тихо переговариваться. Заблудились? Ищут удобное место для ночлега? Оказалось, ни то ни другое. Они искали скрытую в зарослях пристань. Скрытую так хорошо, что даже им мудрено было на неё выйти сразу.

Когда-то пристань была обустроена очень хорошо, выложена камнем и могла принять одновременно, наверное, до десятка кораблей с зерном, теперь это был небольшой пятачок на берегу, со всех сторон сдавленный натиском ивовых кустов. К вбитым в расщелины меж каменными плитами швартовочным кольям было привязано всего три чахлых рыбацких лодки. Увидев незнакомых людей, хозяева собирались было удрать, бросив на берегу свой лоснящийся улов, но не успели. Даже будучи безоружными, люди Небамона, с помощью одного лишь умения действовать слаженно, всё пресекли и всем овладели. Дрожащие рыбаки пали ниц перед господином с жезлом храмового писца в руках. Они выразили свою полную покорность и готовность служить, радуясь тому, что их не только не убивают, но даже и не бьют.

Господин приказывает отвезти его самого и его людей?

Конечно, они отвезут.

Пусть господин только скажет куда.

Небамон ответил им не сразу, сначала он велел отвести подальше Мериптаха, дабы он не услышал название места и не сделался тем самым врагом самому себе с этим знанием.

С расстояния в двадцать шагов сын князя Бакенсети хорошо разглядел, какое впечатление произвели на лодочников слова Небамона. Не прямо ли в Дуат предложил он им отправиться на их жалких рыбацких корабликах? Вид предъявленного им кошелька подействовал на лодочников мало. За кошельком последовал меч. Меч не обрадовал их, но убедил.

Утра ждать не стали, доверились ночному, холодному солнцу. Лодки бесшумно лавировали по лениво волнующейся воде меж чёрными и серебряными стенами камыша. Вздохи бегемотов катились им вслед. Плескались рыбины, вышвыривая вверх фонтаны белых или невидимых брызг. Гребцы орудовали то шестами, то вёслами, пробираясь меж камышовыми и земляными островами с торчащими из вершины купами пальм. Да, вёсла и шесты, и ни одной попытки поставить парус или отдаться речному течению. Это означает что? Они плывут по стоячей воде. Где может быть столько стоячей воды? Фаюмское озеро. Оно так же, как и Мемфис, расположено на запад от реки. Сколько дней они в пути? Мериптах попытался вспомнить, что рассказывал учитель Неферкер об этом великом оазисе, чуде Черной Земли. Из воспоминания выходило, что, если двигаться на юг столько, сколько двигался Небамон со своим отрядом, как раз достигнешь берегов Фаюма. Но как понять эти камышовые лабиринты? Учитель ничего не рассказывал на этот счёт. Да, кроме того, третьего дня пересекали ведь какие-то каналы или рукава. С запада на восток, или наоборот? Мериптах снова отмахнулся от своих попыток сориентироваться в пространстве, которое к тому же он представлял себе весьма смутно.

Высадились на берег ещё в полной темноте. Высадились в месте глухом, просто на глиняную проплешину в камышах, спугнув пару дремавших там зубастых рептилий. Лодочники, едва избавившись от опасных путников, бежали в хлюпающую тьму. Мериптах внимательно осматривался: что тут страшного, в этом месте? Заросли как заросли, обычные ночные звуки плавают и бродят вокруг. Тянет падалью — чья-то туша истлевает в камышах. Тяжело прополыхала мимо тень потревоженного грифа. Один из солдат Небамона объявил волнующимся шёпотом, что нашёл тропу.

Вперёд!

Тропа почти не петляла, в нескольких местах пришлось прошлёпать по мелким лужам, и это было, как оказалось, последнее препятствие на пути к таинственной цели. Появление отряда из камышовой чащи совпало с появлением солнца над правым виском, и Мериптах увидел перед собою невысокую, локтей в пятнадцать, стену с тёмными деревянными воротами. Стена выходила из акациевой пены справа и пряталась за строем пальмовых стволов в левой стороне. Что она огораживает и сколь она длинна, сказать было никак нельзя. Перед воротами был вытоптан в траве большой белый блин, вокруг него торчало несколько странных, островерхих кожаных палаток, дотлевала пара кострищ. Гривастые лошадки, привязанные к пальмовым стволам, стоя спали, подрагивая шкурой, чтобы отогнать утренних кровососов.

Всё это Мериптах успел рассмотреть за те несколько мгновений, в которые сохранялась перед воротами тишина после появление из камышей Небамонова отряда. Далее спокойное наблюдение сделалось невозможно. Раздался неприятный низкий крик, прогундосил невидимый рог, из палаток стремительно, как птицы, вырвавшиеся из силков, стали выскакивать солдаты, на бегу перекликаясь и становясь в оборонительный порядок. На стене показались шлемы лучников, там тоже раскатывались быстрые, нервные команды.

Всё это были несомненные гиксосы.