Тьма надвигается

Пришла очередь Сидрока багроветь. Но то, что он собирался ответить, умерло у него на губах, потому что в дверь постучали.

– Леофсиг, верно, – промолвил Эалстан. – Впустишь его?

Сидрок вышел. На лице его читалось облегчение. Эалстан был только рад избавиться от него, прежде чем дошло до кулаков. Конберга – тоже. Сестра тяжело вздохнула.

– Силы горние, – заметила она, – я жалею порой, что дяде Хенгисту некуда больше податься. Он-то неплохой человек – хороший, правду сказать, но Сидрок…

Она закатила глаза.

– Они наша родня, – промолвил Эалстан.

– Помню, – ответила Конберга. – С тем же успехом это мы могли ютиться у них. – Она снова вздохнула. – Но он такой…

Сестра сжала кулаки. Она способна была надрать братишке уши до того самого дня, когда пару лет назад решила для себя, что девушке драться неприлично. Удастся ли ей это сейчас, Эалстан не знал, но проверять вряд ли осмелился бы.

– Он у нас все знает, – заметил юноша с насмешкой. – Не веришь – его спроси.

– Он хочет все знать. – Конберга еще крепче сжала кулаки и выпалила яростным шепотом: – По-моему, он пытается подглядывать за мной, когда я одеваюсь.

Эалстан развернулся к дверям, и на лице его, верно, отразилась убийственная ярость, потому что сестра ухватила его за плечо.

– Нет, не надо! Я не уверена. И доказать не могу. Просто… кажется.

– Гнусность какая! – буркнул Эалстан, но расслабился немножко. Конберга отпустила его. – А мама знает?

Сестра покачала головой.

– Нет. Я никому не говорила. И тебе не надо было, да только надоел он мне до смерти.

– Не диво, – заметил Эалстан. – Если бы отец знал, он бы из Сидрока дух вышиб. Силы горние, если бы дядя Хенгист знал, то сам бы из него дух вышиб. – Что сделал бы с кузеном Леофсиг, он говорить не стал. Об этом думать было страшно – дело могло кончиться членовредительством. Смерть и увечье с приходом войны он начал воспринимать куда серьезней, чем прежде.

– Тш-ш! – обронила Конберга. – Идут.

Эалстан кивнул – за порогом кухни слышались шаги.

В присутствии Леофсига Сидрок вел себя потише, чем при Эалстане: старший из братьев, будучи уже взрослым мужчиной, внушал юноше уважение, которого младший еще не удостоился.

Сейчас Леофсиг выглядел изнуренным донельзя.

– Плесни вина, сестренка, – пробормотал он. – Промочу глотку, а потом в баню схожу ополоснуться. Вода будет холодная, но это неважно. Мама с папой уж точно не захотят, чтобы я вонял на весь дом, как сейчас.

– Мама с папой рады, что ты с нами, несмотря ни на что, – заметила Конберга, наливая ему кружку. – И я тоже.

Эалстан, как брат Леофсига, мог позволить себе покрутить носом со словами «А я вот не уверен». Леофсиг всего лишь шутливо хлопнул его по плечу. Но когда Сидрок хохотнул на пробу, оба брата глянули на него так, что у того обнаружились срочные дела где-то в другом месте.

Кружку кислого красного вида Леофсиг осушил в три-четыре глотка и утер губы рукавом – настолько грязным, что винные пятна уже не могли ему повредить.

– Хорошо! – выдохнул он. – Только в сон после вина тянет, а мне еще в баню надо заглянуть.

– Ты себя вконец загоняешь, – встревоженно заметила Конберга. – Ты знаешь достаточно, чтобы быть при отце помощником счетовода. Не понимаю, почему ты гнешь спину на дорожных работах.

– Да, я знаю достаточно, чтобы помогать отцу, – и достаточно, чтобы этого не делать, – ответил Леофсиг. – Для начала, у него не столько работы, чтобы требовался помощник. Во-вторых, он в своем деле мастер; он даже альгарвейцам в Громхеорте бухгалтерию ведет. Не забывай, многие знают, что я вернулся, но молчат. И пусть молчат. А если отец потащит меня помогать ему в бухгалтерию альгарвейского губернатора, например, тут уже скрыть мое бегство не получится.

– Это все так, – признала Конберга со вздохом. – Но мне тошно смотреть, как ты на костяк исходишь.

– Не бойся, от меня еще много осталось, – утешил ее брат. – Помнишь, каким я вернулся из лагеря? Вот тогда от меня точно кожа да кости оставались. А сейчас я всего лишь потом провонял, да и это поправимо.

Он чмокнул сестру в щеку и вышел из кухни.

Конберга снова вздохнула.

– Лучше бы ему пореже на улицу выходить. Сколько бы мы ни платили рыжикам, они схватят его, когда не смогут больше делать вид, что ничего не замечают.

– Он тебе только что сказал то же самое, – напомнил Эалстан. Конберга скорчила ему гримасу. Особенной радости это юноше не доставило – он понимал, что сестра его в чем-то права. – Если он станет торчать все время дома, то будет себя чувствовать медведем в зверинце.

– Я предпочту видеть его живым медведем в клетке, чем медвежьей шкурой перед кроватью какого-нибудь альгарвейца, – ответила Конберга.

Эалстан печально покосился на нее; больше ему ничего не оставалось – слишком ловко та использовала против брата его же фигуру речи.

Метафорический медведь вернулся полчаса спустя, чистый и мрачнее тучи.

– Альгарвейцы повесили на площади перед банями каунианина, – сообщил он, прежде чем Эалстан и Конберга успели спросить, что случилось. – Одного из тех, что бежали вместе со мной.

Следующим утром Леофсиг отмечался у бригадира, подумывая, не стоит ли ему податься в бега. Если рыжики как следует обработали каунианина, перед тем как повесить, или если тот проболтался сам, пытаясь спасти шкуру, новые хозяева Громхеорта с легкостью могли схватить беглеца.

Но если бы схваченный каунианин заговорил, с тем же успехом альгарвейцы могли ночью вломиться к Хестану в дом и уволочь закованного в кандалы Леофсига. А раз этого не случилось, тот посчитал, что каунианин не выдал никого – а может, рыжики просто не знали, о чем спрашивать.

Во всяком случае, солдаты в юбках не целились в него из жезлов и не выкликали его имени. Некоторые – те, что подружелюбней, – кивнули молодому рабочему. Бригадный надсмотрщик выдал очередной перл скверного фотвежского: