Тьма надвигается

И снова посол ответил не сразу. Хадджадж понимал, отчего: ункерлантец только теперь осознал, что, следуя приказам из Котбуса, может навлечь на себя беду. Но и ослушавшись приказов из Котбуса, он не мог не навлечь на себя беду. Ансовальд трепетал. Хаджжадж благодушно улыбался.

– Я поторопился, – проговорил Ансовальд со вздохом. – Можете забыть о том, что я говорил, если только вопрос не встанет снова.

Это означало: «Если только конунг Свеммель не решит, что готов оскорбить альгарвейцев». Вот теперь Хадджаджу с трудом удалось скрыть изумление. Готов ли Свеммель пойти на подобный риск? Министру часто приходило в голову, что ункерлантский конунг безумен, но никогда прежде – что Свеммель может быть глуп.

Хотелось бы ему, чтобы состояние рассудка конунга Свеммеля не значило для Зувейзы так много. Куда приятнее и проще было бы полагать это проблемой одного лишь Ансовальда. Но, увы, если Ункерлант подавится, икаться будет Зувейзе… а Ункерлант шел туда, куда прикажет конунг.

А еще Хадджадж хотел бы немного – а лучше бы посильней – сбить с Ансовальда спесь и самодовольство. Но и это было невозможно, если не рисковать тем, чего он уже добился от ункерлантца.

– Пусть будет как вы пожелаете, ваше превосходительство, – промолвил он. – Правду сказать, за прошедший год мы навидались – весь Дерлавай навидался войны. И я всем сердцем желаю, чтобы мы увидали ее конец.

Ансовальд на это только хмыкнул. Что означал сей звук, Хадджадж не взялся бы судить. То ли скепсис – войну с Ункерлантом Зувейза проиграла, и можно было ожидать, что она жаждет реванша. Или Ансовальд знал, что его конунг намерен воевать с Альгарве? При всем дипломатическом мастерстве Хадджаджа он не знал, как задать этот вопрос, не вызвав подозрений, которые лучше было бы не будить.

– Думаю, – промолвил Ансовальд, очнувшись, – что на сегодня мы сделали все, что могли.

То есть напугали друг друга. Ансовальд намеревался напугать Хадджаджа. Но не думал пугаться в ответ. «Что ж, – мелькнуло в голове у министра, – в жизни не все выходит как рассчитываешь». Он поднялся на ноги.

– Думаю, вы правы, ваше превосходительство. Наша встреча была, как всегда, весьма поучительна.

Когда он выходил, ункерлантский после еще обсасывал эту мысль с таким видом, словно та изрядно горчила. Вернуться в общество соплеменников было для Хадджаджа удовольствием, вернуться во дворец – удовольствием еще большим, а содрать кафтан через голову – наибольшим из всех. Разоблачившись с наслаждением, Хадджадж отправился докладывать о своем разговоре с ункерлантцем царю Шазли.

Но там его поджидало разочарование.

– Разве не помните, ваше превосходительство? – спросила дворцовая служанка. – Его величество выехали на соколиную охоту.

Хадджадж хлопнул ладонью по лбу.

– Забыл, – сознался он.

Прислужница уставилась на него. Министр понимал, почему: считалось, что Хадджадж ничего не забывает, и впечатление это соответствовало действительности в достаточной мере, чтобы отступления от правила становились примечательны. Министр воззрился на нее в ответ – а посмотреть было на что. Лениво – ну, не вполне – он прикинул, каково было бы провести с ней ночь. Лалла в последнее время начала обходиться ему слишком дорого, чтобы окупать доставленное удовольствие.

Хадджадж решительно откинул подобные мысли. Он еще жаждал плотских радостей, но не столь страстно, как в былые годы. Теперь он мог осознать, что есть долг превыше удовольствий. Бросив на служанку последний тоскливый взгляд, министр направился обратно в свой кабинет.

Он подумывал воспользоваться хрустальным шаром, но в конце концов отказался от этой мысли. Вряд ли чародеи из ункерлантского посольства могли подслушивать его разговоры, но убедиться в обратном Хадджаджу особенно не хотелось бы. Довольно будет бумаги, чернил и доверенного курьера.

«Ваше превосходительство», – вывел он, а затем кратко пересказал свою недавнюю беседу с Ансовальдом. Министр уже посыпал документ песком, когда в дверях возник Шаддад.

– Как у тебя это получается? – поинтересовался Хадджадж, перевязывая письмо лентой и закрепляя сургучную печать. – Появляться именно тогда, когда ты нужен.

– Понятия не имею, ваше превосходительство, – ответил секретарь. – Рад слышать, однако, что вы находите мои услуги пользительными.

– Более чем пользительными, как ты и и сам прекрасно знаешь, – поправил Хадджадж. – Если будешь так любезен, что доставишь это письмо в простом футляре…

– Разумеется, – ответил Шаддад. – Полагаю, – секретарь лишь слегка раздул ноздри, высказывая свое мнение, – вы сочтете необходимым, чтобы я оделся…

– Собственно говоря, нет, – возразил министр иностранных дел Зувейзы, отчего Шаддад улыбнулся радостно и довольно. – Без оберток, – продолжал Хадджадж, – ты будешь не так приметен, а бывают времена – и сейчас они наступили, – когда благоразумие становится наимудрейшей политикой. Просто отнеси это письмо альгарвейскому послу, будь так любезен.

Улыбка Шаддада стала шире, переходя в хищный оскал.

– Как прикажете, ваше превосходительство.

Чтобы вернуть Дагульфу одолженный точильный камень, Гаривальду пришлось пробраться через огромную грязную лужу.

– Спасибо, – буркнул он, стоя на пороге. – Здорово кстати пришлось, серп как новый стал.

Шрам на щеке превращал улыбку Дагульфа в глумливую гримасу.

– Да, в страду тупым серпом не помашешь, – заметил он. – И так работа не из легких, так что ж ее – еще тяжелей делать?

– Ага, – согласился Гаривальд. – Неплохо пошло, да… если бы еще дожди зарядили хоть на пару деньков поздней.

– Если б! Кто б не хотел… – Прищурившись, Дагульф глянул сквозь пелену дождя на барак, который они с Гаривальдом помогали строить. – Было б не так скверно, – продолжил он, понизив голос, – когда б не пришлось кормить всю зиму зэков, и стражу, и этого бестолкового пьяницу-колдуна.

– Тогда бы мы горя не знали, – поддержал Гаривальд. Плечи его под тяжелой накидкой поникли. – Было б лучше, когда бы они – ну хоть охранники – помогли с урожаем. Отработали содержание, можно так сказать.

Дагульф хохотнул – коротко, горько и резко.

– Ты только губу не раскатывай, вот что я скажу.

– Какое там! – фыркнул Гаривальд. – Ленивые поганые ублюдки только и знают что брать. А как попросишь дать, так удавятся скорей.

– Зато мы теперь на эфирной связи с Котбусом. – У Дагульфа эта мысль вызывала скорее омерзение, чем восторг.

– О да, и правда! – согласился Гаривальд. Если он испытывал восторг по этому поводу, то скрывал его так усердно, что и сам не знал об этом. – Теперь, если Ваддо взбредет в голову мысль, он говорит, что это из Котбуса приказали, так что нам остается только кивать. Здорово, правда?