Тьма (сборник)

Я поглядел на Виллануэву, потом на женщину и брови поднял: дескать, кто такая? Словами спрашивать не стал, а то ляпну чего невпопад, и всем худо станет.

– Наблюдательница, – коротко отвечает Виллануэва.

Остальное и без слов понятно: занимайся, парень, своим поганым делом и придержи вопросы, если они не касаются непосредственно дела. Я опять смотрю на женщину, а она пялится прямо на меня. Руку, что воротник держит, она чуть разжала, но спохватилась и снова пальцы в кулак. А я-то все равно успел заметить следы у нее на шее, сбоку. Лиловые, почти черные. И тут, хотя она и молчала, у нас вроде как разговор получился. Открылись эти… линии коммуникации, как их называют те, кто в дурках работает. Ох, не знает она, что со мной такие штучки делать опасно. Должно быть, сиделка, училка или социальный работник. Этих хлебом не корми, дай открыться первому встречному. Их этому учат – устанавливать контакты. Может, правда, и не социальный работник. Просто чья-то мамаша. Внешне не особо на мамку тянет, но сейчас поди разберись.

– Когда? – спрашиваю я Стинера.

– Как только вы соберетесь и выедете в аэропорт. Внизу ждет такси, а в секторе регистрации вы получите билет, выписанный на ваше имя.

– То есть на Сомса? – говорю я, поскольку Сомса они мне приклеили, если хотите знать.

– Собирайтесь, вылетайте, делайте все, что нужно, и возвращайтесь, – говорит Стинер. – И никаких отклонений от маршрута, иначе все кончится. Даже не пытайтесь отклониться.

Он поворачивается к двери, потом останавливается.

– И вы знаете: если вас поймают во время или после задания…

– Помню, помню. Я тут сам по себе. Ничего про вас не знаю, ничего никому не скажу, и дело закрыто.

Мне смешно, но я держусь и не улыбаюсь. Мальчишкой он насмотрелся разной хрени вроде «Миссия невыполнима». Пай-мальчики любят такие фильмы. Думаю, потому это на себя примеряют. Не все, но кто-то точно.

Виллануэва бросает мне деньги, они свернуты в трубку и перетянуты резинкой. Стинер и женщина уже вышли.

– На расходы, – говорит он. – Там на ваше имя взята напрокат машина Деньги уйдут в основном на ее оплату. Никаких попыток завести карточку. Только наличные, поэтому следите, чтобы вас не ограбили. Правила безопасности вы знаете.

– Правила? – Я морщу лоб, будто вспоминаю.

Здорово я его поддел!

Виллануэва старается не злиться на меня, но дверью хлопает громче, чем надо.

Время я не теряю. Сразу же лезу в шкаф и достаю саквояж. Все на месте, но проверить не помешает. Не завидую тому, кто в такой заварушке окажется с пустыми руками. Я серьезно. Так, начинаю проверку: слесарная ножовка, молоток, разделочный нож, йодированная соль, бензин для зажигалок, спички, бутылочка святой воды с распылителем, четыре деревянных палки, заостренных с одного конца, дюжина четок – все благословленные. И еще – пара серебряных штучек Не какая-то там посеребренная нержавейка, а настоящее серебро. И рубашки. Их я никогда не запихиваю в ванну. Спросите, как меня не прихватывает в аэропорту их служба безопасности? Сам не знаю. Но пока все гладко. У меня ж нет с собой оружия. Эту публику из пушки не убьешь. А багаж у меня вечно проверяют.

Полет – просто сказка. На самолеты грех жаловаться – меня всегда отправляют первым классом и стараются, чтобы рядом никого не было. На вечерних рейсах это получается, а сегодня весь салон первого класса – мой. Целый выводок холодных и горячих стюардесс. Они принуждают себя быть любезными со мной. (Разве я не вижу?) В чем дело? Сам не знаю и знать не хочу. Но вообще-то мысля эта зацепила: чего девки морды воротят? Запах чуют или глаз моих боятся? Виллануэва как-то сказал: во мне есть что-то такое, другие пугаются. Но я ж ни к кому не пристаю. Сижу себе, клипы смотрю, развалясь в кресле. Видели бы вы, как эти красотки радовались, когда самолет приземлился.

Иду к прокатной стойке, беру свою машину. Приятная штучка: не лимузин, конечно, но и не малолитражка. И телефон есть. Сажусь за руль и еду в город. Город этот мне знаком. Бывал здесь, выполнял задания компании. Но, когда надо, они посылают меня в разные города.

Не гоню; пятьдесят пять миль – нормальная скорость. Смотрю на адрес. Почти самый центр – восточнее на пару кварталов. Особняк… как ее… Викторианской эпохи. Средних размеров домик. Местечко-то, похоже, преображается. Я помню эти дома: стояли старье-старьем. А теперь богатенькие их покупают, ремонтируют. Как же, им по телику и в журналах талдычат: сейчас модно любить старые дома и делать эту… реконструкцию.

Я еду по улице, смотрю на богатые домишки, прикидываю, что в них и что бы я сделал, если бы мог. Возни было б куда меньше. Но я… в общем, я с компанией заключил сделку. Отдал им свою свободу и теперь прилип, пока им это надо. Стинеру, Виллануэве и тем, кто за ними. Но если кинуть меня, все изменится, и они крупно пожалеют.

Вылезаю из машины, звоню в дом Никого. Так я и думал. Чего ж, подожду, не впервой. Фильмы посмотрю. Могу подумать, чем займусь, когда все сделаю и вернусь обратно… Да почти тем же, чем здесь. Стинер зовет это процедурой, а у меня это – новый способ поиграть. Нет, уже не такой и новый. О таких штучках я думал и раньше, когда был… слово сейчас вспомню… Ну да, свободный художник – вот это как называется. Кое-какие свои художества я успел провернуть, потому компания и взяла меня к себе. А так меня бы быстренько стрельнули в затылок, и никаких тебе похорон.

Около четырех утра они появляются. Я издали (по походке) чую: эти – из нужного мне дома Я таких всегда чую. Сам не знаю почему. Наверное, человеческому монстру легче почуять нечеловеческого монстра. Малость нервничаю. В общем-то зря: делать это проще, чем об этом думать. Но я все одно нервничаю.

Мне сказали: их двое. Двое и идут. На их пути фонарь. Что за черт? Вы меня за идиота держите? Чего ж этот умница Стинер и мачо Виллануэва не сказали мне про ребенка? Потом я успокаиваюсь: ребенок – тоже из этих. Мальчишке лет десять. Может, двенадцать. Я достаю бритву, слегка чикаю себе по коже в волосах, выдавливаю кровь, чтоб текла по лицу. Они как раз дошли до крыльца. Тут я вылезаю из машины.

– Умоляю, помогите! – кричу я не слишком громко, но они слышат. – Меня ограбили. Забрали все: документы, кредитные карточки, наличные. Хоть одежду оставили.

Они останавливаются, смотрят, как я к ним бегу, и, понятное дело, сразу видят кровь. Тут бы каждый струхнул, кроме них (и, само собой, меня). Подбегаю и падаю почти что им под ноги (нарочно зацепился за выбоину).

– Можно от вас позвонить? Я боюсь здесь оставаться. Машина не заводится, а они могут вернуться и прирезать меня.

Взрослый наклоняется и помогает мне встать.

– Идемте скорее в дом. Мы позвоним в полицию. Я окажу вам помощь. Я врач.

Кусаю губы, чтобы не захохотать. Врач он! Таким только по живому мясу резать или зубы дергать. Кровь продолжает течь. Я слизываю ее языком. Взрослый и мальчишка возбуждаются до крайности и быстро ведут меня в дом.

Приятный домик. Все сделано под то время, даже обои. В журнале такие видел. Как же их называют? Вот память! А, вспомнил, блокированные! Я успеваю глянуть на их гостиную, а «врач» уже тащит меня наверх. У него там медикаменты. Может, и вправду. Саквояж я тащу с собой. Удивляют меня они. Увидели кровь и забыли про все. А если подстава? Известный способ влезть в чужой дом. Я как-то спросил Виллануэву: сколько ж им надо выпить крови, чтобы больше ни капли не вмещалось? Он ответил, что они могут пить до бесконечности, была бы кровь. А этим двоим торопиться надо. Скоро рассвет. Я рассчитываю управиться с ними раньше, но, если не получится, рассвет мне только на руку.

Они такие возбужденные, что я тоже возбудился. Смотрю на мальчишку и взрослого. Другой на моем месте заорал бы во все горло и дал деру, потому что он совсем рехнулся. Я про мальчишку. Он готов прыгнуть на меня. Но для меня он никакой уже не мальчишка. Я же сказал, нет тут мальчишки. Они оба одинаковы: один ростом повыше, другой пониже.

Дерьмово, если он не допрет, кто я, прямо здесь, на лестнице. Похоже, он увидел, что я его раскусил.

– Нас обманули! Нас обманули! – орет он и локтем норовит въехать мне по морде.