Тьма сгущается

Ругать кудесников не имело никакого смысла — бедняги и так из кожи вон лезли. Ведь именно их стараниями великое множество альгарвейских драконов не донесли свой смертельный груз до столицы.

И вдруг маршала осенило:

— А наши драколетчики используют бумажные ленты, чтобы дурить их лозоходцев?

— Об этом вам лучше у них и спрашивать, ваше превосходительство, мы к этому никакого касательства не имеем.

— Так я и сделаю, — кивнул Ратарь. «Именно так я и сделаю. Если только не позабуду.» И чтобы в самом деле не забыть, он быстро нацарапал на клочке бумаги пару фраз. Сколько там уже было записей! И каждый раз он давал себе слово, что не оставит ни одну без внимания. Но события развивались так быстро, что все новые и новые проблемы не оставляли времени на решение старых.

Несмотря ни на что, лозоходцы держались бодрячком, и это подняло маршалу настроение: до тех пор, пока солдаты уверены, что они победят, армия будет побеждать и дальше. Хотя о каких победах можно говорить, когда альгарвейцы наступают по всем направлениям и рвутся к Котбусу! И если сейчас армии Ункерланта не удастся, наконец, остановить вражескую орду и отбросить их вспять, воевать можно будет еще долго, но боевой дух упадет, а где нет надежды, там…

— Ваше превосходительство, — отвлек маршала от тревожных мыслей Морольд, — нам бы побольше кристаллов да ядрометов, чтоб этих тварей с лету сбивать. У рыжиков-то связь много лучше нашей налажена, и это сразу в бою сказывается.

— Я знаю. — Маршалу даже не пришлось лезть в кармашек ремня за своей шпаргалкой: это он уже записывал. И не раз. — Нам столько всего требуется! А кудесников, чтобы обеспечить этим всем, у нас слишком мало.

Услышав это, лозоходцы посмурнели, да и самому маршалу доставляло мало удовольствия сообщать своим солдатам о подобном положении на фронте. Но лгать им он тоже не мог. Пусть этим занимаются газетчики, это их обязанность — сохранить лицо государства, как бы плохо ни шли дела. Но прекраснодушную ложь вешали на уши горожанам, чтоб не сеять панику. А солдаты, по глубокому убеждению маршала, должны были знать, как обстоят дела на самом деле.

Сменив лошадь на отдохнувшую на заставе, маршал поскакал к Котбусу. Его сопровождал лишь один ординарец. Ратарь обошелся бы без всякого сопровождения, но даже мысль о подобном тут же поставила бы на уши весь штаб: не по рангу разъезжать ему в одиночку, как простому солдату. Единственное, что ему удалось отстоять, это выбор своего сопровождающего. Он предпочитал, чтобы спину ему прикрывал опытный ветеран, а не сановный выскочка, рвущийся в бой по поводу и без повода.

На подъезде к Котбусу они встретили направлявшийся к восточным рубежам отряд бегемотов. Стадо вздымало огромные клубы пыли: каждое животное тащило за собой еще и волокушу, на которую была сгружена его боевая броня и прочий боекомплект. Сами бегемоты были покрыты настолько толстым слоем буро-коричневой пыли, что понять, кто из них какой масти, было просто невозможно. Кое-кто из сидевших на их спинах солдат махал маршалу на прощание. Тот, кашляя, махал им вслед. В эдакой пылище все стали одинаковыми — буро-коричневыми, — и сейчас маршал армии Ункерланта ничем не отличался от простого солдата.

Ратарь проехал мимо туши мертвого дракона. Пожилой мужчина, слишком старый, чтобы призываться в армию, деловито снимал с нее упряжь. Маршал угрюмо усмехнулся: ункерлантский мужичок никогда не побрезгует стянуть что плохо лежит. И ведь оправдается, мерзавец: мол, сберег, чтоб рыжикам не досталось.

Улицы Котбуса были пусты — встречались лишь редкие прохожие, и то в большинстве своем женщины. Проезжая рыночную площадь, маршал видел длинную очередь за грушами и сливами. А к единственной торговавшей свежими яйцами женщине с угрюмым лицом хвост выстроился просто непомерный. Наверняка тем, кто в конце, уже ничего не достанется.

У входа в штаб маршала уже ждал его адъютант, майор Меровек.

— Ваше превосходительство, конунг Свеммель требует вашего немедленного присутствия!

— Конунг всегда должен получать то, что ему требуется, — меланхолически заметил Ратарь. — Но зачем именно я ему потребовался и именно сейчас, а, майор?

Меровек помотал головой, и маршал подавил скорбный стон. Вот и гадай теперь, что от тебя надобно: совета ли испросят, наградят ли, голову ли снимут?

— Я немедля отправляюсь к его величеству.

В приемной маршала, как обычно, обыскали. Но телохранители действовали аккуратно и без хамства, что Ратарь принял за доброе предзнаменование. А в приемном покое рядом с ним даже не выставили стражу. Это было уже совсем добрым знаком.

— Заходи, заходи, — мрачно проворчал конунг и, после того как маршал ритуально простерся пред своим господином и исполнил все приличествующие случаю церемонии, продолжил, будучи на крайней точке кипения, хотя злился он вовсе не Ратаря: — Известно ли тебе, что подлая клика королишки Мезенцио учинить изволила?

Со времени прошлой аудиенции Мезенцио успел провести немало операций в отношении Ункерланта. Но, похоже, речь идет о чем-то совершенно свеженьком — с пылу с жару.

— Нет, ваше величество, — совершенно искренне ответил Ратарь.

— Эта сволочь посадила на царствие в Герборне фальшивку! Венчанный на царствие король герцогства Грельц, ты ж понимаешь! — обиженно фыркнул его величество.

Ратарь вздрогнул: хуже этого Мезенцио ничего не мог придумать — как бы ни бился. Слишком многие в этом герцогстве до сих пор, несмотря на то что прошло уже триста с лишком лет, не могли смириться с решением Коронного союза, отдавшим его Ункерланту. Если Мезенцио восстановит древнее королевство, то они с восторгом перейдут под покровительство Альгарве. А точнее, войдут в него якобы на правах свободной страны.

— И кого же из местной аристократии Мезенцио выдвинул на роль короля? — с усилием выдавил Ратарь.

— Герцога Раньеро, имеющего несчастье быть племянником королишки, — злобно засопел Свеммель.

Маршал остолбенел.

— Мезенцио объявил королем Грельца альгарвейца?

— Именно это он и сделал. Ему, понимаешь, никто из местных жополизов не приглянулся. Рылом не вышли.

— Силы горние хранят нас! — выдохнул Ратарь. — Лучших сторонников, чем оскорбленные жители Грельца, на чей трон усадили узурпатора-иноземца, нам и не измыслить!

Он едва успел прикусить язык, чтобы не сказать «еще одного узурпатора-иноземца», что вряд ли могло понравиться конунгу Свеммелю.

— Ой ли, — безразлично процедил конунг, и тон его немедленно сообщил маршалу, что он только что совершил огромную ошибку, а секундой позже его величество разъяснил ему, какую именно. — Но оскорбление есть оскорбление. И превыше его может быть лишь мерзкий изыск Мезенцио усадить иного альгарвейца на иной трон. А именно — на трон Ункерланта!

— Но он и в Елгаве провернул тот же трюк — там он посадил на трон своего братца Майнардо, — осторожно начал Ратарь. — Альгарвейцы всегда были выскочками.

— Это да, — согласно кивнул Свеммель. — Ежели елгаванцы столь бесхребетны, дабы склонить выю свою пред бесталанным Майнардо, то участи иной они и не заслуживают. Ункерлантцы же во веки вечные не примут альгарвейца на царствие!

Маршал с тревогой вслушивался в интонации своего конунга. Уж кому как не ему знать, что, когда его величество хитро щурит глазки, жди беды. Вот только гроза, что собирается сейчас в глубине державных глаз может обрушиться в равной степени и на врага, и на друга, на правого и виноватого.