Тьма сгущается

— Точно. Вот нагуляемся с корзинами по лесам да полям. — Сидрок ухмыльнулся. — А ты, верно, опять вернешься домой с корзиной той каунианской девки… если не сунешь ей в корзинку свой грибок.

Он расхохотался в голос.

«Это тебе будет стоить еще одного зуба», — решил Эалстан про себя, а вслух сказал:

— Она не из таких… так что придержи язык.

На самом деле он весьма надеялся, что вновь повстречает Ванаи. И если она окажется «из таких» — ну, немного, понятное дело, самую чуточку, — то он будет вовсе не против.

К этому времени они уже добрались до самого школьного порога. Эалстан приготовился провести еще один день за никому не нужными занятиями. Терпеть надоедливых учителей было, впрочем, куда как проще, чем сносить выходки Сидрока.

И Эалстан терпел. Когда его вызвали к доске читать наизусть стихи — читал. Он-то заучил на память все четыре строфы редкостно слащавого опуса двухвековой выдержки и без запинки отбарабанил первую. А вот Сидрок, которому попалась третья, запутался и был выдран розгами.

— Вот же подлость! — жаловался он на перемене. — Первую-то я знал! Ну вот почему меня вместо тебя не вызвали?

— Не повезло, — отозвался Эалстан.

Третью строфу он помнил не хуже первой и поменяться местами с двоюродным братом был бы не против, но упоминать об этом при обиженном Сидроке не стоило.

До конца дня спина Сидрока больше не страдала, отчего настроение его несколько улучшилось к тому времени, когда юноши направились домой. Эалстана, с другой стороны, снедала непривычная хандра. Должно быть, настроение его явственно отображалось на лице, поскольку Сидрок — не самый внимательный человек на свете — в конце концов поинтересовался:

— И кто же спер у тебя последнюю горбушку?

— Никто, — буркнул Эалстан, обводя взмахом руки исстрадавшийся Громхеорт. В наступившие в городе тяжелые времена старинный оборот приобрел новое, буквальное значение. — Просто… не знаю… серое все такое, измызганное, на глазах разваливается. Я все вспоминаю тот день, когда мимо проезжала фортвежская конница, и сравниваю. В толк не возьму, как все это еще терпят?

— А что делать? — отозвался Сидрок. Они прошли немного в молчании. Потом Сидрок со злостью отпихнул с пути камушек. — Может, поэтому я не прочь был бы вступить в бригаду Плегмунда, — признался он. — Хоть так удрать… отсюда.

Он развел руками, в точности как двоюродный брат.

Эалстан так удивился, что ничего не ответил. Ему в голову не могло прийти, что кузен способен приглядеться к себе так пристально, а тем более — что у Сидрока может найтись хотя бы на вид разумная причина стремиться в ряды альгарвейской армии. Он не перестал от этого думать, что бригада Плегмунда — ответ неверный, но теперь он, по крайней мере, осознал, на какой вопрос пытается сам себе ответить Сидрок: «Как мне убежать от себя?» Потому что Эалстан и сам часто задавал себе этот вопрос.

Альгарвеец-жандарм на перекрестке вскинул вверх обе руки, останавливая движение.

— Всем стоят! — заорал он на скверном фортвежском.

— Что-то мы сегодня застреваем всякий раз, — проворчал Сидрок в обычной своей манере.

Эалстан кивнул. Он без особой радости уступал когда-то дорогу солдатам родной страны; пропускать части оккупационной армии было и вовсе противно.

Но альгарвейцев-то в показавшейся процессии было немного: охранники с жезлами наперевес. Вдоль по улице мимо застывших на углу юношей брели пленные ункерлантцы. С первого взгляда их можно было перепутать с единоплеменниками Эалстана: такие же смуглые, крепко сбитые, носатые да сверх того — изрядно небритые, отчего они еще больше походили на бородатых фортвежцев.

Сидрок погрозил им кулаком.

— Знаете теперь, каково нам пришлось, ворюги проклятые!

Некоторые ункерлантцы покосились на него, будто поняли, о чем кричит этот мальчишка, — возможно, так и было, потому что говоры северно-восточной части Ункерланта мало отличались от фортвежского. Большинство же молча ковыляли мимо. Щеки их ввалились, взгляды были пусты. Что довелось им пережить?.. Так или иначе, пленным придется перетерпеть еще немало.

— Как думаешь, что рыжики с ними станут делать? — полюбопытствовал Эалстан.

— Да какая разница? Чтоб они вовсе пропали, подлюки! — ответил его двоюродный брат. — По мне, так пусть альгарвейцы им всем глотки перережут, а волшебную силу на зарядку жезлов пустят или там еще на какую пользу.

Он снова погрозил ункерлантцам кулаком.

— Не будет такого, — заявил Эалстан. — Иначе ункерлантцы возьмутся резать глотки альгарвейским пленникам — и что тогда начнется? Вернутся кровавые времена заката империи, вот что.

— По мне, так ункерлантцы лучшего не заслуживают. — Сидрок чиркнул большим пальцем по кадыку и, прежде чем Эалстан успел возразить, добавил: — По мне, так и рыжики лучшего не заслуживают. Чтоб их обоих силы преисподние побрали!

Эалстан отчаянно замахал руками: в нескольких шагах стоял альгарвейский жандарм. Но тот хотя и не мог не услышать подрывные речи, недостаточно владел фортвежским, чтобы понять их. Мимо прошли замыкающие колонну пленники и последние конвоиры. Жандарм взмахнул рукой, словно дворянин, милостиво снисходящий к мольбам черни, и Сидрок с Эалстаном ринулись через улицу вместе с толпой фортвежцев, собравшейся на перекрестке, пока шла колонна пленных.

— Что ты все рвешься в бригаду Плегмунда, если так уж рыжиков не любишь? — поинтересовался Эалстан у брата.

— Я же не ради альгарвейцев туда собираюсь, — отозвался Сидрок. — А ради себя.

— Не вижу разницы, — признался Эалстан. — И зуб даю, королю Мезенцио тоже никакой разницы не будет.

— Это потому, что ты олух, — любезно ответил Сидрок. — Если хочешь сказать, что король Мезенцио еще больший олух, спорить не буду.

— Знаешь, что я тебе скажу? — прищурился Эалстан. — Из нас двоих я не самый большой олух, вот что.

Сидрок сделал вид, что собирается врезать кузену в глаз. Эалстан сделал вид, будто уворачивается. Оба расхохотались. Они продолжали обмениваться оскорблениями, но уже не всерьез, как в последнее время, когда брошенное в сердцах слово могло отравить душу на долгие годы. Оба словно вернулись в убежавшее детство, и это было так весело.

Когда они постучали в дверь Эалстанова дома, оба еще продолжали обмениваться шутливыми проклятиями, задыхаясь от хохота. Отворившая им Конберга так и застыла на пороге, подозрительно оглядывая юношей.

— По-моему, вы оба по дороге в корчму заглянули, — заметила она — Эалстан не мог понять, всерьез или в шутку.

Сидрок шумно дыхнул ей в лицо.

— Ни капли вина, — объявил он. — И даже пива!

Конберга сделала вид, что ее шатает.

— Это верно. А вот когда ты в последний раз чистил зубы?