Тьма века сего
Шрифт:
Около тысячи простых бойцов и рыцарей успели вырваться и даже не отступить — удрать, неуправляемо, врассыпную. Их не преследовали, окружали и сжимали оставшихся.
Где-то еще пытались противиться чьи-то клинки, но уже катился над лесистыми отложистыми холмами и распростертым меж ними полем победный клич, и последние островки отчаянного, безнадежного сопротивления затихали, и поднимались руки, открывая ладони, дрожащие от напряжения…
Дождь все так же падал — неспешно, равнодушно, смешиваясь с кровью на телах и земле, смывая жирную грязь с живых и мертвых. Фридрих запрокинул
Где-то кто-то кричал, громко стонал, кто-то откровенно, не по-мужски, плакал навзрыд, вдалеке захлебывалась ржанием чья-то лошадь, но после грохота битвы мир вокруг казался тихим. Просто в этой тишине кто-то кричал и плакал…
— Мы победили!
Он медленно открыл глаза, опустив голову, и с трудом собрал взгляд на рыцаре перед собой. На его доспехи было страшно смотреть — с такими повреждениями он должен был лежать где-то там, в этом ворохе порубленных и измятых тел, а не лихо гарцевать на пышущем жаром жеребце, не улыбаться из-за поднятого забрала, не салютовать окровавленным мечом…
— Мы победили! — еще громче крикнул фон Хоэнцоллерн и засмеялся — хрипло, сорванно, но искренне, с неприкрытой радостью. — Что за похоронный вид, мы, черт возьми, победили, кайзер Фриц!
Маркграф запнулся, запоздало устыдившись непрошенной фамильярности, и Фридрих растянул улыбку в ответ:
— Да. Мы победили.
— Эх, какая была возможность красиво пасть! — снова засмеялся маркграф. — Слава, почести семье, а то и песню, может, сложили бы… Но не судьба!
— Придется слушать песню о своих подвигах лично, — с напускным сожалением согласился Фридрих.
Тот громко, неприлично заржал и, развернув коня, устремился к тому, что прежде было правым флангом, перекрикиваясь по пути с кем-то из уцелевших.
— Вы победили, — негромко сказал голос справа, и Фридрих, не оборачиваясь, качнул головой:
— Нет, Линхарт. Он все сказал верно. Мы победили.
Бессменный адъютор фон Тирфельдер не возразил, не согласился, лишь молча двинул коня так, чтобы быть чуть впереди, и вокруг снова воцарилась тишина, в которой кто-то кричал и плакал…
Истошно кричащая лошадь умолкла — кто-то прервал ее мучения или смерть пришла, наконец, сама. Редели и становились тише и людские крики, и все слышнее — дождь, шлепавший по раскисшей земле и барабанящий по доспехам…
Невдалеке сгрудившиеся в подобие отряда легионеры разом обернулись к всаднику в миланском доспехе, кто-то крикнул что-то неразборчивое, и десятки глоток подхватили его крик, воздев оружие над головами. Фридрих распрямился, послав ответный салют, и крик повторился — торжествующий, зычный, и теперь можно было разобрать «Победа!» и «Жив!»…
Выждав два мгновения, Фридрих опустил руку с мечом, ставшим вдруг тяжелым, как бревно; медленно, не сразу попав, убрал его в ножны и тронул коня, неспешно двинувшись вперед, переступая через тела, взметая руку в приветственном жесте всякий раз, как справа или слева, или впереди слышалось снова нестройное ликующее «Heil Kaiser Fritz!», и снова растягивая улыбку в ответ на
усталые, порой слегка безумные, но непритворные улыбки. Смертельно хотелось сползти с седла и упасть прямо в эту холодную грязь, вытянув гудящие ноги и руки, и чтобы вода так и бежала на лицо, и чтобы тишина оставалась рядом, и холодный воздух вливался в горящие легкие… Нельзя. Надо быть здесь, в седле, выситься над этим ковром из убитых и раненых, чтобы видели — Император жив.Император жив. Главная фигура, без которой эта победа мало чего стоит. Пали сотни и сотни других, но Император жив…
Убит почти весь отряд, прикрывающий его в этом бою. Погиб верный пес Хельмут. Никогда больше не будут хорохориться и скабрезно шутить повесы Эрвин и Матиас. Остался лежать с рассеченной головой младший брат герцога фон Виттенберга. Потерял почти всех врученных ему богемцев Жижка. Никогда не встанут сотни пеших и конных, чьих имен и лиц он не знает или не помнит.
Но Император жив…
Островки разбитой армии медленно дрейфовали по бескрайнему полю, уже не щетинясь сталью, поблеклые и притихшие, окруженные имперскими легионерами, поодиночке в полукольце конвоя двигались люди в некогда украшенных дорогих доспехах — безоружные, без шлемов, пешие.
Слева вдруг кто-то крикнул остерегающе, заскрежетало сталью о сталь, загремело, чей-то голос рявкнул «Да держите ж его, сукины дети!», кто-то зарычал, как раненый зверь, и вновь загремел металл, столкнувшийся с металлом — совсем рядом, в нескольких шагах…
Фридрих остановился и развернулся, но увидеть, что происходит, не смог — фон Тирфельдер вмиг оказался на пути, заградив происходящее, и выжившая четверка телохранителей встала рядом живой изгородью. Он недовольно дернул поводья, подавшись в сторону от своего адъютора, и столкнулся с взглядом глубоко запавших глаз — взглядом, полным ненависти и отчаяния.
Рыцарь в помятом толедском доспехе стоял на коленях в кровавой грязи, низко согнувшись — четверо легионеров с трудом удерживали его за руки, вывернув их за спину, и на сидящего в седле врага он смотрел исподлобья, все еще пытаясь подняться. Двое наступили ему под колени, прижав подошвами ноги к земле, и рыцарь снова издал хриплый рык, попытавшись стряхнуть с себя навалившихся солдат.
— Хватит прятаться за спинами своих псов! — выкрикнул он сипло. — Имел наглость явиться на нашу землю, убивать наших детей — имей и смелость смотреть нам в лицо!
— Я бы не стал… — начал фон Тирфельдер тихо, и Фридрих молча тронул коня, подвинув его с пути и выехав на два шага вперед.
Рыцарь перестал вырываться и замер, тяжело дыша, все так же глядя снизу вверх с неприкрытым отвращением. Несколько мгновений прошли в молчании, и Фридрих кивнул:
— Отпустите.
— Ваше… — опасливым шепотом начал адъютор, и он повторил громче и настойчивей:
— Отпустите.
Легионеры переглянулись, с сомнением бросив взгляд на человека в своих руках, и медленно, нехотя отступили назад. Рыцарь одним движением вскочил, метнулся вперед, фон Тирфельдер и легионеры схватились за рукояти мечей, и Фридрих вскинул ладонь:
— Стоять!
Замерли все — замер напряженный, как тетива, адъютор, замерли хмурые легионеры, застыл на месте рыцарь в толедском доспехе, все так же тяжело дыша, сжимая кулаки, и, кажется, было слышно, как скрипят его стиснутые зубы…