Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Из своего дома та Урсула исчезла за полгода до того, как здесь появилась эта… — неуверенно заметил фон Вегерхоф. — И сие тоже можно расценивать по-разному. D'une part [110] , это достаточное время, чтобы пешком дойти до Грайерца, часто и подолгу задерживаясь где-то в пути. И кто знает, с кем она могла в эти месяцы знаться, насколько эти душеведства — ее собственные, а насколько нет, и кто мог вложить в ее голову эти мысли…

— D'autre part [111] , — возразил Курт, — теперь, помимо наших предположений, у нас есть и кое-какие факты. И я не верю, что женщина, обладающая такой силой, всю свою жизнь сидела в глуши и варила каши, или что сила эта в ней проснулась внезапно.

110

С

одной стороны (фр.).

111

С другой стороны (фр.).

— Как показала практика, Гессе, мы все еще многого не знаем о таких дарованиях, и можешь ли ты поручиться, что ее талант не был спящим и не проснулся после душевного потрясения?

— Что-то одно из этого могло бы иметь место — или вложенные в голову сложные идеи, или сила, или ее внезапность… Но не всё сразу. И — вот еще. Ты был рядом со мной, пока эта дрянь все еще пребывала во мне и пыталась перекроить мое тело. Я так и не спросил, а сам ты так и не сказал, но я по твоему постному лицу вижу, что в голове у тебя с той минуты варится нечто неприятное. Итак, что ты тогда чувствовал? Это была магия крови или нет?

— Скорее да, чем нет, — поморщившись, точно от вони, не сразу отозвался стриг; Курт кивнул:

— Вот тебе и еще один факт. Можно ли ее постигнуть до такой степени за каких-то полгода даже одаренному? Таким образом, — подытожил он, не услышав ответа, — мы тут имеем Каспара в юбке.

Фон Вегерхоф снова вздохнул, не ответив, и Курт невесело хмыкнул:

— Вот так и решишь, что прежние методы-то подейственней были. Если б всю эту компанию, как во времена оны, сразу согнали на костер — попалась бы вместе с ними и наша одаренная хозяюшка, и ее приятели с тягой к поварским изыскам… Да, знаю, — не дав стригу возразить, отмахнулся он, — как раз она бы и не попалась, скорей всего, да и не стала б она в те самые прежние времена вот так лезть на глаза. В нынешнем положении вещей есть и свои положительные стороны.

— Мартин, — тихо сказал фон Вегерхоф, снова не ответив.

Дверь распахнулась, едва не ударившись о стену, и инквизитор почти влетел внутрь — хмурый, как дождливое небо; остановившись на пороге, он бросил взгляд на Курта за столом, на бумагу и чернильницу перед ним, и закрыл за собою дверь — уже спокойно и неспешно.

— Как самочувствие? — уточнил он, пройдя к столу и усевшись напротив, и Курт изобразил нарочито бодрую улыбку:

— Как у пережеванного и сплюнутого куска мяса. Но на доклад к высшему начальству уходить раздумал… А у тебя что? Как я понимаю, наша матушка Урсула исчезла в неизвестном направлении?

— Да, — болезненно дернул углом рта Мартин. — Точнее, во вполне известном, но да, исчезла. И выходит, ты подставился зря… Никогда себе не прощу нашу задержку.

— Брось, уверен — вы спешили, как могли. Тут, скорее, следует упрекнуть меня за самонадеянность: я не допустил мысли, что эта женщина способна на нечто подобное, хотя по опыту должен был рассчитывать на худшее.

— Я не хотел заострять внимания, ибо тебе и так досталось, — кивнул фон Вегерхоф, — однако, раз уж ты сам о том заговорил, Гессе… Когда мы говорили «задержать до нашего прихода», это означало «говорить с ней о молитвенных правилах, чистке котлов и ранней весне». Это не означало «вести провокационные беседы, явным образом давая понять, что ты такой умный и всё о ней понял».

— Да, мальчишество, самодурство, лихачество, пора поумнеть, знаю, — серьезно сказал Курт, к стригу даже не обернувшись. — Ошибся. Не рассчитал. Сглупил. Был неправ. Но сейчас песочить меня и предаваться скорби — делу не поможет… Она зашла в лагерь перед тем, как исчезнуть? Выяснил, зачем?

— Пообщалась с Гейгером. Что любопытно, его она с собой не взяла, отчего он теперь пребывает в бездне страдания и уныния.

— Первое ожидаемо, — заметил стриг, — а вот второе удивительно. Быть может, они повздорили накануне?

— Если верить Гейгеру — нет. Он тешит себя мыслью, что Урсула не пожелала втягивать его с собою в неприятности… Кто их знает, этих малефиков, а тем паче женщин. Быть может, он и прав. В конце концов, с ее стороны это было очень рискованно — не уйти сразу, а задержаться в лагере для разговора с ним, для этого должны быть очень важные причины, а влюбленной

женщине, будь она хоть трижды малефичка, причина «попрощаться с возлюбленным» вполне может казаться предельно важной.

— Совсем не исключаю… Куда она ушла из лагеря? — спросил Курт и, увидев, как еще больше помрачнел Мартин, вздохнул: — Ну, этим должно было кончиться…

— Гейгер провожал ее до самой границы Предела, — хмуро подтвердил тот. — Урсула спокойно прошла внутрь и скрылась в чаще.

— Что значит «этим должно было кончиться», Гессе? — с подозрением уточнил стриг. — Я надеюсь, у тебя не появилось еще одной глупой мысли?

— А ты предлагаешь разбить лагерь рядом с паломническим и ждать, что она выйдет к нам, дабы сдаться по доброй воле?

— А ты предлагаешь ломиться сквозь ловушки, полагаясь на благоволение свыше? Non tentabis Dominum Deum tuum [112] , майстер инквизитор.

112

Не искушай Господа Бога твоего (лат.).

Мартин сухо кашлянул, привлекая к себе внимание, и неуверенно проговорил:

— Я, возможно, тоже сделал глупость… Но надеюсь, что ломиться не придется.

***

Смотреть на это осунувшееся, будто высохшее лицо было почти физически больно. Курт Гессе Молот Ведьм, чьим именем пугают маленьких малефиков, сейчас был похож даже не на смертельно больного, а на старый труп, и лишь едва заметное дыхание говорило о том, что это тело все еще живо. Был ли он без сознания или спал — понять Мартин не мог, но та жуткая серость в проступающих сквозь кожу сосудах ушла почти тотчас после принятого причастия, и это обнадеживало.

В домике матушки Лессар Мартин задержался ненадолго; удостоверившись, что болящий под присмотром и не намерен перейти в status покойного немедленно, он кивком попрощался со стригом и вышел прочь.

Дорога к лагерю сегодня казалась слишком долгой, какой-то бесконечной, будто цель пути с каждым шагом не становилась ближе, а напротив — удалялась, отодвигалась все дальше и дальше, и к обиталищу паломников Мартин подошел в расположении духа угрюмом и неласковом. Фон Нойбауэр, находящийся здесь же со своими солдатами, окружившими лагерь, был не в лучшем состоянии — такой же мрачный, как зимний вечер, молчаливый и подавленный, и судя по бросаемым на притихших паломников взглядам, лишь ждал сигнала предоставить Господу возможность отличать своих самостоятельно [113] .

113

«Убивайте всех, Господь узнает своих» — эти слова приписывают Арнольду Амальриху, который, как считается, произнес их в июле 1209 года при осаде крепости Безье. Амальрих был папским легатом при войске крестоносцев — участников Альбигойского крестового похода. Согласно традиционной версии, это был ответ на вопрос, как отличить альбигойцев от католиков при взятии города. Накануне осады католикам предложили покинуть город, но те отказались, и крестоносцы задавались не вопросом, как уберечь от гибели мирное население Безье, а как отличить врагов-католиков от врагов-альбигойцев.

Фраза впервые появилась в труде Цезария Гейстербахского, цистерцианца, "Dialogus miraculorum" ("Беседа о чудесах"), но ее достоверность под большим вопросом.

— Как майстер Гессе? — спросил он, кратко отчитавшись об исполнении приказа, и Мартин кивнул:

— Жив. Скорее всего, выкарабкается.

Тот неспешно и собранно осенил себя крестным знамением, невольно бросив взгляд через плечо в сторону дороги, и понизил голос:

— Должен сказать, майстер Бекер, что я до сего дня был не слишком благочестив, невзирая на собственную службу… То есть, нет, молился, как водится, к исповеди подходил, к причастию, видел и малефиков, и даже ликантропа однажды, и понимал всегда, чему служу и за что дерусь… Но видел в основном только гадость всякую, и, каюсь, не раз уж думал, что Создатель давно махнул на свои творения рукой — разбирайтесь, мол, сами со всем, что наворотили, надоели вы мне. И вот Господне чудо — вижу впервые. И не поймите неправильно, но… отчего мне не только радостно, а и как-то неуютно? Вы же инквизитор. Скажите, почему так? Не еретик же я, в самом-то деле?

Поделиться с друзьями: