Тьма внешняя
Шрифт:
– Безмозглый болтун! – закричал, не выдержав, архиепископ Лангрский. – Трухлявый пень, обряженный в митру!
Повисло удивленное молчание. Теперь уже епископ Лангрский покраснел от ярости. Присутствующие, все как один, обратили взгляды в сторону короля, но Карл IV тоже явно не знал, что делать. Давненько уже не случалось, чтобы кто-то, а тем более столь высокопоставленные особы, принимались в таком тоне выяснять отношения в его присутствии.
– Послушайте, святые отцы! – потеряв терпение, поднялся Рауль де Бриенн, не дожидаясь, пока король разрешит ему говорить. – Сейчас мы и в самом деле не на богословском диспуте в университете. Сейчас мы обсуждаем, что нам делать. И постыдитесь – духовные лица, а ведете себя как базарные
Архиепископ Лангрский остался стоять, высокий и прямой, как древко пики.
– Государь, и вы все, мессиры, – глухо заговорил он. Не медлите, молю вас! Или же – не смею сказать, какие бедствия могут обрушиться на вас и на все королевство. Всякое милосердие, всякое снисхождение к этим пособникам Сатаны, всякое промедление сейчас – есть преступление перед Богом.
Сказав это, он медленно двинулся к своему месту. После архиепископа выступил еще кто-то, потом другой, но Бертран де Граммон уже почти не слушал, что они говорят. Странное ощущение вдруг овладело им. Словно он наблюдает за каким-то балаганным представлением, в котором жалкие фигляры разыгрывают пэров и военачальников, при этом постепенно забывая – кто они такие на самом деле, и всерьез воображая себя герцогами и баронами. На душе у него вдруг стало пусто и тяжело…
Те же дни и почти то же место.
Багровое от недостатка воздуха пламя двух факелов в железных гнездах было бессильно полностью разогнать мрак подвальной камеры главной парижской тюрьмы Пти-Шатле. На широкой скамье в ее середине, с которой свисали широкие ремни, недвижно распростерлась человеческая фигура.
Возле нее на грубых козлах были разложены разнообразные инструменты заплечных дел мастера, рядом чадила жаровня, из которой высовывались клещи и железные прутья.
У сырой осклизлой стены на табурете восседал палач. Был он немолод и его морщинистое небритое лицо, подсвеченное багровым отсветом гаснущих углей в жаровне явственно выражало усталость и привычную, равнодушную скуку.
Юный писарь с красными после бессонной ночи глазами, в которых застыл испуг – он сегодня впервые оказался свидетелем пыточного действа шумно вздохнул, отложив так и оставшийся сегодня чистым лист пергамента. Рядом с ним, за изрезанным дубовым столом, нахохлившись, дремал судейский чиновник. Перед ними горело две свечи в позеленевшем бронзовом подсвечнике, но и они были бессильны изгнать из подвала тьму.
За дверью послышались шаги, и в камеру вошел один из помощников прокурора при парижском суде.
– Ну, что там наш еретик и смутьян? Сказал что-нибудь?
– Нет, не признался и сообщников не назвал, – буркнул открывший глаза судейский.
«Может, и впрямь не было их?» – подумал он про себя.
– Почти месяц все твердит одно – исполняет волю Христа. Как жив-то еще до сих пор!
Палач при этих словах поправил красный колпак и вздохнул. Старик и впрямь жил очень долго. На памяти заплечных дел мастера мало кто из приводимых в этот подвал жил столько времени, даже из тех, кто был куда моложе и крепче.
Правда, к старикашке из опасений, что он испустит дух раньше времени, не применяли пока особо мучительных пыток. Ни «испанского сапога», ни кобылы, ни «четок правды»: почему-то умники из Дворца Правосудия решили, что старый хрыч должен много знать. Впрочем, палач тоже свое дело знал и мог обычным кнутом добиться у любого признания в чем угодно – а потом лекарю приходилось прилагать усилия, чтобы обработанный дожил до казни. Но этот высохший, костистый старец не доставил тюремному цирюльнику слишком много хлопот. Даже сейчас он вполне бы смог на своих ногах дойти до эшафота. Нет, пожалуй на его памяти такого еще не бывало. А, надо сказать, ремеслом своим палач занимался с тринадцати лет. Именно в этом возрасте отец впервые привел его в такой же подвал и сунул в руки щипцы –
точно так же, как в свое время дед приставил к дыбе отца.Наверное, и впрямь дело тут не обошлось без нечистой силы.
С лавки вдруг донесся хриплый стон. Все мгновенно повернулись к лежащему навзничь заключенному, невольно прислушиваясь.
– Участь ваша решена вами же, – прозвучал тихий, слабый голос. – Сняты печати, и нет нужды трубить ангелу. Гибель… Гибель ждет все и всех! – чувствовалось, что в эти слова вкладываются последние силы.
– Мене… Текел… Ферес…
Сегодня я увидела во сне карту с названиями разных мест… Мне сообщили, что в этих местах должны стоять храмы. Храмы Того, чью волю я творю здесь…
…Если ты помнишь, не так давно мы обсуждали некоторые аспекты влияния определенного рода научных открытий на развитие человеческих сообществ. Таргиз кивнул в знак согласия.
– Так вот, – продолжил Зоргорн, – как ты знаешь, число континуумов неизмеримо велико, быть может, как полагают некоторые ученые, даже и бесконечно. Кроме того, число их непрерывно увеличивается. Но, собственно, речь не об этом. Рано или поздно, обитатели большинства миров открывают для себя этот факт. Случается, они обнаруживают проходы между мирами, некогда созданные иными, давно исчезнувшими великими цивилизациями или же естественным образом возникшие; есть миры, где таковые, почему-то встречаются весьма часто. Или же, наконец, они открывают способ создавать их самим – с помощью техники… или магии.
– И что происходит тогда? – спросил Таргиз.
– Каждая цивилизация воспринимает это открытие по-разному. 3ачастую на это не обращают особого внимания – так же как, в сущности, на большинство открытий. Но бывает и по иному. Когда соседствующие миры не слишком развиты, их часто пытаются покорить с оружием в руках и, если удача благоприятствует, то это у них получается. Иногда такой цивилизации удается подчинить себе не один мир, и они расползаются по десяткам планет, как тараканы…
Таргиз не сразу вспомнил, что такое тараканы.
– Иногда это приводит к закату цивилизации завоевателей. Самое забавное, – легкая улыбка тронула губы Зоргорна, – когда такой народ натыкается на тех, чья сила превосходит их собственную силу. Тогда все вполне может повториться в обратном порядке. А случается и так, что знания об иных мирах тщательно скрываются в узком кругу посвященных. И я не могу сказать, что это так уж неразумно.
Зоргорн умолк. Опершись о бордюр, ограждающий террасу, он поглядел вниз. Неподалеку от стен дворца, среди глинистых обрывов и песчаных осыпей, поросших кое-где чахлым кустарником с синей корой, возвышался ржавый остов гигантского радара. Возник он здесь уже очень давно, занесенный неведомо откуда во время особо мощной флуктуации, да так и остался стоять. Материя в их мире несравненно меньше подвержена разрушительному действию времени, но рано или поздно оно берет свое. Не так долго уже осталось стоять тут ему.
Наставник глубоко задумался, и Таргиз не решался потревожить его. Он глядел на закат, туда, где в зеленоватое небо вонзали свои ледяные вершины Багряные горы. Горы, хранившие одну из великих тайн Мидра. Жуткий Кауран – Сирак.
– Таргиз, – вдруг спросил его Зоргорн – Что ты знаешь об эльфах?
Про себя удивившись, Таргиз начал:
– Эльфами именуется вымышленная раса разумных существ, упоминающаяся в легендах и мифах народов проживающих в ответвлениях с 2345 по 112345. Отличающиеся физическим совершенством и долголетием двуполые гуманоиды, в основном схожие с людьми, обладающие обширными познаниями в колдовстве и магии, зачастую недружелюбно или враждебно настроенные к человеческой расе. Предположительно представление об эльфах восходит к…