Тьма внешняя

– Достаточно, – произнес Зоргорн. Я не собирался экзаменовать тебя по фольклору подведомственных обществ. Я хотел узнать: что бы ты интересно сказал, если бы эльфы или кто-то им подобный, существовали в действительности?

– Но тогда, Наставник, мы бы знали об этом хотя бы потому, что они рано или поздно появились бы в нашем мире… и на них можно было бы посмотреть в зоопарке, – усмехнувшись, закончил он, с легким недоумением подумав: к чему Наставник задал этот вопрос?

* * *

Ля-Фер. Середина мая.

Арман дю Шантрель сидел в мансарде дома прево, бежавшего еще до того, как вокруг Ля-Фер замкнулось кольцо врагов, а случилось это уже больше шести недель назад.

Больше полутора месяцев город был полностью отрезан от внешнего мира. Было неизвестно – то ли бунтовщикам принадлежит вся провинция, то ли один только их город и держат в осаде? Продолжается ли возмущение черни или идет на убыль? По Ля-Феру бродили самые разные слухи о событиях, происходящих в королевстве, слухи смутные и противоречивые. Было непонятно, откуда они берутся, но с течением времени все больше народу верило им.

Хуже всего было то, что невозможно было подать весть о себе.

С призывом о помощи было отправлено под покровом ночи несколько тайных посланцев. Тело одного из них, изуродованное настолько, что на него не могли смотреть без содрогания даже бывалые воины, было тем же утром брошено у самых валов. Об остальных не было ни слуху, ни духу.

Жители города часами простаивали на стенах, в надежде увидеть приближающуюся подмогу. Но надежды эти каждый раз оказывались тщетными. Слабым духом невольно приходило в голову, что все королевство уже попало в руки мятежников и только их город еще держится.

Провизии пока хватало, что особенно радовало командующего крепостью. Он переживший осаду Страсбурга, вздрагивал по сию пору, вспоминая, как в конце ее за крысу платили столько же, сколько в мирное время – за барана, а люди стали бояться ходить поодиночке и без оружия, чтобы не стать жертвой охотников за человечиной.

Пришлось, правда, зарезать почти весь скот, который было нечем кормить, но, слава Богу, соли оказалось в достатке и, по крайней мере солонины должно было хватить надолго. Колодцы тоже были полны. Зато город начал испытывать нехватку топлива для очагов и кузниц. Комендант отдал приказ ломать на дрова ветхие дома, но очаги все чаще приходилось высушенным топить навозом и старыми костями.

Куда хуже было то, что, хотя Ля-Фер больше и не штурмовали, гарнизон сократился на треть против первоначального. Стоило появиться на стенах человеку в латах и каске, как с той стороны начинали лететь десятки стрел и болтов. Они очень редко находили цель, но все же находили. Осажденные, разумеется, в долгу не оставались, но для гарнизона потеря даже одного человека была тяжелее, чем для их врагов – десятка Хотя осаждающие заметно уменьшились в числе – за последние недели они все чаще целыми отрядами уходили куда – то, но все равно их было много больше, чем насчитывал гарнизон.

Ночами вражеские стрелки подбирались поближе к стенам и пускали по городу стрелы с горящей куделью. Правда особого вреда они не причиняли, спалив только три дома, но теперь горожане лишились и без того неспокойного ночного сна.

В последние дни, осмелев, бунтовщики подходили к стенам Ля-Фер и осыпали защитников города бранью и оскорблениями, а шлюхи из их лагеря, приплясывая, поворачивались к городу спиной и задирали подолы.

«Как бы там ни было, – думал шевалье дю Шантрель, – нужно слать нового гонца. Без помощи нам не продержаться».

Пока еще большинство горожан было готово защищать свой город, но, как достоверно знал капитан, вечерами у скудно тлеющих очагов уже заводили разговоры, что плетью обуха не перешибешь. Что будет, если люди решат, что город надо сдать? Останется одно – уходить, прорываясь с боем, ибо Ля-Фер не удержать, если жители не будут на их стороне. Но в самом деле – почему до сих пор в окрестностях города не появилось даже намека на королевскую армию. Или дела и впрямь так плохи, что властям не до них?

Он глянул на сидевших тут же аббата де Фьези, членов городского совета и командовавшего ополченцами Николя Барри – в прошлом солдата, а ныне суконщика. Они тоже молчали, лица их выражали угрюмую сосредоточенность. Говорить особо было не о чем, все было известно.

– Итак… – начал он. Закончить ему было не суждено – в этот самый момент в залу вбежал запыхавшийся солдат, с рассеченной кисти которого капала кровь:

– Ворота! – только и прохрипел он – Они уже в городе!

Из его торопливого рассказа стало ясно, что несколько десятков человек ночью скрытно подобрались под самые стены крепости и затаились во рву. Дождавшись момента, когда караульные зачем-то открыли потерну (а, может быть, их впустил предатель), они ворвались в башню, перебили немногочисленную охрану у южных ворот и захватили их. Он говорил что-то еще, но его уже не слушали.

– А, чтоб вас всех!!! – выкрикнул Шантрель в отчаянии, выбегая наружу. Остальные высыпали следом. Навстречу им по улочке уже бежали солдаты, на ходу завязывая ремни на доспехах и вытаскивая мечи. Ударил набат.

…Бой кипел всюду. И на улицах, и на стенах, и под ними шла яростная схватка. Ряды защитников таяли, а через ворота в крепость вливались все новые враги. Вспыхнули первые пожары.

К счастью, ворвавшиеся в Ля-Фер отряды растекались в лабиринте городских улиц и переулков, рассеивались и, лишившись единого командования начинали топтаться на месте.

Многие предались любимому занятию всякого бунтовщика – насилию и мародерству. Горожане били им в спину, обливали их кипятком, сбрасывали на них камни и тяжелую утварь с верхних этажей. Только поэтому немногочисленные защитники города сумели организовать хоть какое-то сопротивление и даже оттеснить противника. Арман дю Шантрель даже загорелся надеждой, что удастся отрезать мужиков от ворот и поднять мост.

…Филипп в очередной раз достал пробегающего мимо врага скользящим ударом, и прыгнув в сторону, обрушил меч на следующего.

Сквозь заливающий глаза пот он видел Барреля и аббата, отбивающимися чуть ли не от десятка врагов одновременно. Впереди друг на друга валились хрипящие в предсмертных муках и уже мертвые. Там сражался капитан Шантрель; его длинный меч безошибочно разил врагов, заставляя более осторожных бежать прочь.

Он пропустил удар в спину, потом еще один, чувствуя, как прогибается железо и болью отзывается куда менее прочная плоть под ним.

Справа от него высокий солдат ловко орудовал пикой, насаживая на нее лезущих вперед противников, как повар – поросят на вертел. Но вот кто-то из его противников оказался ловчее – перерубив древко, он ударом длинного эстока выпустил бедолаге кишки наружу. Ревя от боли, солдат рухнул на землю и тут же попал под ноги нападающим.