Тьма. Испытание Злом

Он отскочил мгновенно, руку отдернул и шторба тут же прикончил, так что настоящего укуса не получилось. Но от самого локтя до запястья пролегла глубокая кровавая борозда, оставленная длинным, острым, как кинжал, верхним клыком.

А из переулка уже лезла другая нечисть, и некогда было врачевать раны. Да и какой смысл, если от вампирского укуса противоядие не придумано, и пострадавшему остаются только два утешения: надежда да молитва, если он, на свое счастье, верует в Небесных Дев. К слову, ланцтрегер фон Раух если и не отказывался верить в их существование категорически, то к числу сомневающихся принадлежал однозначно. И чем больше видел крови на земле, тем больше сомневался.

Уже под утро, когда одни твари попрятались, другие передохли, оттесненные от своих убежищ и застигнутые врасплох рассветом, старший разводящий Кнут спросил своего командира, с которым брел, перешагивая через трупы, в сторону казармы:

— Эй, а что это ты зеленый такой? Уж не ранен ли?

Отвечать Йоргену не хотелось. Совсем. Потому что знал, как воспримет эту новость старый боевой товарищ. Но и молчать нельзя, рано или поздно все равно придется сказать.

— Нет, — сказал он мрачно. — Хуже.

— То есть?!! — Обветренное до кирпичного цвета лицо разводящего вдруг стало белым. Он, конечно, знал ответ, но боялся поверить. — Что значит «хуже»?!!

Йорген усмехнулся:

— Укусили меня! Вот! — Он продемонстрировал руку.

— Вервольф? — жалобно, моляще вопросил Кнут. От укуса вервольфа иногда помогала повязка, смоченная отваром омелы и волчьего лыка, вовремя наложенная на рану.

— Шторб! — разочаровал его Йорген.

На разводящего страшно было смотреть.

Ланцтрегеру фон Рауху едва минуло семнадцать, когда пал в бою богентрегер Гаген фон Лакс, прежний начальник столичного гарнизона, и его величество ничего лучше не придумал, как поставить на его место «этого сопливого мальчишку с нечеловеческой мордой» — так, не страшась закона, поначалу именовал своего нового командира старший разводящий Кнут. Да, он ему однажды в запале прямо в глаза так и сказал, и не один на один — при всем строе: «Ты, сопливый мальчишка с нечеловеческой мордой, какое право имеешь мне, бывалому солдату, указывать, как караулы расставлять? Тебя еще мамаша понести не успела, а я их уже расставлял!» Все решили — тут и конец пришел Картену Кнуту. В лучшем случае будет бит за дерзость и разжалован, в худшем — может и на плаху пойти.

Но, к всеобщему удивлению, новый начальник не стал обижаться ни на «сопливого», ни на «морду», просто обругал разводящего в ответ «старым ослом, привыкшим воевать, как при короле Густаве учили». Упрек, конечно, был незаслуженным. Во времена Густава, прадеда нынешнего Видара, не только сам Кнут — отец его на свет еще не народился, это любой деревенский дурак должен понимать, не то что отпрыск благородного происхождения! Именно это он и собирался сказать юному ланцтрегеру, но, к своему счастью, не успел. Видно, ослабло действие той органической жидкости, что иногда ударяет людям в голову и делает поведение их, скажем так, неблагоразумным. Разводящий промолчал, юный фон Раух счел инцидент исчерпанным и больше о нем не вспоминал никогда. Но разводящий Кнут — не забыл. Потому что именно в тот день, успокоившись и осознав, какую беду мог на себя навлечь, полюбил нового начальника как родного сына. И потом, в бою уже, тот много раз доказывал, что любви этой достоин как никто другой… Вот почему в голове Картена Кнута вертелась теперь одна лишь отчаянная мысль: «Не уберег!!!» Он знал, каково это — терять сыновей.

— Да ладно тебе! Может, обойдется еще! — тормошил старого друга Йорген. — Смотри, укус неполноценный, слюны почти не попало. И я человек только наполовину, вдруг на нифлунгов вампирский яд не действует?.. Ну что ты меня прежде времени хоронишь? Давай заката дождемся!

Но Кнут был безутешен. От мысли, что ему — а кому же еще? — придется час за часом сидеть и наблюдать, не превращается ли его командир в ночную тварь, и, если чуда не произойдет и превращение состоится, собственноручно убить его ударом осины в сердце, — буквально ноги подкашивались! Не сможет он этого вынести! Легче самому умереть!

— Ну не сможешь, давай брата моего позовем. Пусть он по-родственному… — Так часто бывает, что младшие братья к старшим непреднамеренно жестоки.

Дитмар фон Раух… Он часто забегал в казарму к младшему брату — галантный, ироничный кавалер с прекрасными манерами, всегда роскошно одет, всегда свеж, приветлив и любезен… Кому-то он мог показаться обычным придворным повесой, легкомысленным и пустым… Но Йорген не раз рассказывал о том, как они воевали вместе у границ, когда из-за Феннийских гор наступала Тьма… Они были почти дети тогда… Да и сейчас они еще совсем мальчики, оба… Не надо Дитмару такое переживать… Пусть узнает потом, когда все будет кончено…

— Нет уж, лучше я сам… — хрипло выдавил из себя разводящий.

— Слушай! — вдруг радостно хлопнул себя по лбу Йорген. — Забыли мы с тобой! У меня же раб есть! Случись плохое — он меня с большим удовольствием зарежет! Заколет в смысле! Не зря же я на него последние деньги потратил! Хоть напоследок пригодится!

Глава 5, в которой Йорген и Кальпурций переживают один из худших дней в своей жизни, но в итоге принимают решение исторической значимости

Это, верно, кости гложет Красногубый вурдалак. А. С. Пушкин

Как ни странно, необходимость утешать старого друга пошла Йоргену на пользу — не успевал думать о собственных горестях.

В казарме стало хуже. Он сколько угодно мог изображать на людях лихого вояку, которому и смерть нипочем, но самого-то себя не обманешь. Страшно было Йоргену, ох как страшно! А хуже всего, что мучиться ожиданием предстояло не час и не два — весь день до заката. Выть волком хотелось, да так сильно, что, укуси его не шторб, а вервольф, непременно вообразил бы, что превращение уже началось.

Немного отвлекли обычные утренние хлопоты: развод, построение, подсчет потерь… Да, потери были как в войну: двадцать человек за ночь убитых, тридцать раненых и покусанных. Не одному Йоргену предстояло «весело» провести этот денек! Как всегда, не обошлось без неурядиц. Состоящую при лазарете кобылу Элоизу, которую предполагалось запрячь в повозку и отрядить с похоронной командой за трупами, еще не вывезенными с улиц, свел под шумок гарнизонный интендант, услал в приписное село за турнепсом. Более подходящего времени не нашел, паразит! Пришлось приспосабливать к делу какого-то горожанина с телегой, его, бедного, откуда-то за шкирку приволок разводящий Кнут.

Потом выяснилось, что в лазарете не хватает мест для раненых, а укушенных и вовсе некуда девать. По правилам, их полагается содержать отдельно, но в каморке для заразных всего три койки.

— Как — три койки?! — вышел из себя Йорген, дотоле особого внимания на лазарет не обращавший. — Почему такое безобразие?!

— Да вроде обходились всегда, ваша милость, не требовалось больше, — забормотал лекарь испуганно.

Страх его был вполне оправдан. Чтобы не обременять себя лишней работой, он каждый год сокращал по две-три коечки «за ненадобностью»…