Тьмать

* * *

Итальянка с миною «Подумаешь!»…Чёрт нас познакомил или Бог?Шрамики у пальцев на подушечках,скользкие, как шёлковый шнурок.Детство, обмороженное в Альпах.Снегопад, всемирный снегопад…Той войной надрезанные пальцына всемирных клавишах кричат.Жизнь начни по новой, с середины!Усмехнётся счастье впереди.И когда прощаешься с мужчиной,за спину ладони заведи.Сквозь его подмышки нежно, робко,белые, как крылья ангелят, —за спиной ссутуленной Европы —раненые пальчики болят.1965

* * *

Айда, пушкинианочка,по годы, как по ягоды!На голос, на приманочку,они пойдут подглядывать,из-под листочков машучи,бродяжка и божок.продуешь, как рюмашку,серебряный рожок.И выглянут Парижималинкой черепичной,туманные, капризныеголовки красных спичек!Как ядовито рядомприпрятаны кармины.До чёрта волчьих ягод,какими нас кормили.Всё, поздно, поздно, поздно.Кроме твоей свирельки,нарядны все, но постны,и жаль, что несмертельны!Поляны заминированы,и всё как понарошке.До чёрта земляники —но хочется морошки!1965

ПЛАЧ ПО ДBУМ НЕРОЖДЁННЫМ ПОЭМАМ

Аминь.Убил я поэму. Убил, не родивши. К Харонам!Хороним.Хороним поэмы. Вход всем посторонним.Хороним.На чёрной Вселенной любовниками отравленнымилежат две поэмы,как белый бинокль театральный.Две жизни прижались судьбой половинной —две самых поэмы моихсоловьиных!Вы, люди,вы, звери,пруды, где они зарождалисьв Останкине, —в с т а н ь т е!Вы, липы ночные,как лапы в ветвях хиромантии, —встаньте,дороги, убитые горем,довольно валяться в асфальте,как волосы дыбом над городом,вы встаньте.Раскройтесь, гробы,как складные ножи гиганта,вы, встаньте —Сервантес, Борис Леонидович,Данте,вы б их полюбили, теперь они тоже останки,встаньте.И Вы, Член Президиума Верховного Советатоварищ Гамзатов,встаньте,погибло искусство, незаменимо это,и это не менее важно,чем речь на торжественной дате,встаньте.Их гибель – судилище. Мы – арестанты.Встаньте.О, как ты хотела, чтоб сын твой шёл чистои прямо,встань, мама.Вы, встаньте в Сибири,в Париже, в глухихв городишках,мы столько убилив себе,не родивши,встаньте,Ландау, погибший в бухом лаборанте,встаньте,Коперник, погибший в Ландау галантном,встаньте,вы, блядь, из джаз-банда,вы помните школьные банты?встаньте,геройские мальчики вышли в герои, но в анти,встаньте(я не о кастратах – о самоубийцах,кто саморастратилсвятые крупицы),встаньте.Погибли поэмы. Друзья мои в радостнойпанике —«Вечная память!»Министр, вы мечтали, чтоб юнгой в Атлантике плавать,вечная память,громовый Ливанов, ну, где ваш несыгранный Гамлет?Вечная память,где принц ваш, бабуся?А девственностьможно хоть в рамку обрамить,вечная память,зелёные замыслы, встаньте, как пламень,вечная память,мечта и надежда, ты вышла на паперть?Вечная память!..Аминь.Минута молчанья. Минута – как годы.Себя промолчали – всё ждали погоды.Сегодня не скажешь, а завтра ужене поправить.Вечная память.И памяти нашей, ушедшей, как мамонт,вечная память.Аминь.Тому же, кто вынес огонь сквозьпотраву, —Вечная слава!Вечная слава!1965

ЗАМЕРЛИ

Заведи мне ладони за плечи,обойми,только губы дыхнут об мои,только море за спинами плещет.Наши спины – как лунные раковины,что замкнулись за нами сейчас.Мы заслушаемся, прислонясь.Мы – как формула жизни двоякая.На ветру мировых клоунадзаслоняем своими плечамивозникающее меж нами —как ладонями пламя хранят.Если правда, душа в каждой клеточке,свои форточки отвори.В моих порахстрижами заплещутсядуши пойманные твои!Всё становится тайное явным.Неужели под свистопад,разомкнёмся немым изваяньем —как раковины не гудят?А пока нажимай, заваруха,на скорлупы упругие спин!Это нас прижимает друг к другу.Спим.1965

* * *

Матери сиротеют.Дети их покидают.Ты мой ребёнок,мама,брошенный мой ребёнок.1965

БАЛЛАДА-ЯБЛОНЯ

В. Катаеву

Говорила биолог, молодая и зяблая:«Это лётчик Володяцеловал меня в яблонях.И, прервав поцелуй, просветлев из зрачков,он на яблоню выплеснулсвою чистуюкровь!»Яблоня ахнула, —это был первый стон яблони,по ней пробежала дрожьнегодования и восторга,была пора завязей,когда чудо зарождениявысвобождаясь из тычинок,пестиков, ресниц,разминается в воздухе.Дальше ничего не помню.Ах, зачем ты, любимый, меня пожалел?Телу яблоневу от тебя тяжелеть.Как ревную я к стонущему стволу!Ночью нож занесу. Но бессильно стою —На меня, точно фары из гаража,мчатсяяблоневые глаза!Их девятнадцать.Они по три в ряд на стволе,как ленточные окна.Они раздвигают кожу, как дупла.Другие восемь узко растут из листьев.В них ненависть, боль, недоумение —что? что?что свершается под корой?кожу жжёт тебе известь?кружит тебя кровь?Дёгтем, дёгтем тебя мазать бы, а не известью,дурочка древесная. Сунулась. Стояла бы себе каксоседки в белых передниках. Ишь…Так сидит старшеклассница меж подружек, бледна.Чем полна большеглазо – не расскажет она.Похудевшая тайна. Что же произошло?Пахнут ночи миндально.Невозможно светло.Или тигр-людоед так тоскует, багров.Нас зовёт к невозможнейшему любовь!А бывает, проснёшься – в тебе звездопад,тополиные мысли, и листья шумят.По генетикеу меня четвёрка была.Люди – это память наследственности.В нас, как муравьи в банке,напиханно шевелятся тысячелетия,у меня в пятке щекочет Людовик ХIV.Но это?… Чтобы память нервов мешаласьс хлорофиллами?Или это биочудо? Где живут био-деревья?Как женщины пахнут яблоком!..…А 30-го ей стало невмоготу.Ночью сбросила кожу, открыв наготу,врыта в почву по пояс,смертельно орёти зовётудаляющийся самолёт.1965

* * *

Ты пролётом в моих городах,ты пролётомв моих комнатах, баснях про Лондони осенних черновиках,я люблю тебя, мой махаон,оробевшее чудо бровастое.«Приготовьте билетики». Баста.Маханём!Мало времени, чтоб мельтешить.Перелётны, стонем пронзительно.Я пролётом в тебе,моя жизнь!Мы транзитны.Дай тепла тебе львовский октябрь,дай погоды,прикорни мне щекой на погоны,беззащитною, как у котят.Мы мгновенны? Мы после поймём,Если в жизни есть вечное что-то —это наше мгновенье вдвоём.Остальное – пролётом!1965

ЗОB ОЗЕРА

Памяти жертв фашизма

Певзнер 1903, Сергеев 1934,

Лебедев 1916, Бирман 1938,

Бирман 1941, Дробот 1907…

Наши кеды как приморозило.Тишина.Гетто в озере. Гетто в озере.Три гектара живого дна.Гражданин в пиджачке гороховомзазывает на славный клёв,только кровьна крючке его крохотном,кровь!«Не могу, – говорит Володька, —а по рылу – могу, —это вроде какне укладывается в мозгу!Я живою водой умоюсь,может, чью-то жизнь расплещу.Может, Машеньку или Мойшуя размазываю по лицу.Ты не трожь воды плоскодонкой,уважаемый инвалид,ты пощупай её ладонью —болит!Может, так же не чьи-то давние,а ладони моей жены,плечи, волосы, ожиданиебудут кем-то растворены?А базарами колоссальнымибарабанит жабрами в жестьто, что было теплом, глазами,на колени любило сесть…»– Не могу, – говорит Володька, —лишь зажмурюсь —в чугунных ночах,точно рыбы на сковородках,пляшут женщины и кричат!Третью ночь как Костров пьёт.И ночами зовёт с обрыва.И к немуявляетсярыба —чудо-юдо озёрных вод!«Рыба,летучая рыба, с гневным лицом мадонны,с плавниками белыми, как свистят паровозы,рыба,Рива тебя звали,золотая Рива,Ривка, либо как-нибудь ещё,с обрывкомколючей проволоки или рыболовным крючкомв верхней губе, рыба,рыба боли и печали,прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…»Ничего не отвечает рыба.Тихо.Озеро приграничное.Три сосны.Изумлённейшее хранилищежизни, облака, вышины.Бирман 1941,Румер 1902,Бойко, оба 1933.1965

АХИЛЛЕСОBО СЕРДЦЕ

В дни, неслыханно болевые,быть без сердца – мечта.Чемпионы лупили навылет —ни черта!Продырявленный, точно решёта,утишаю ажиотаж:«Поглазейте в меня, как в решётку, —так шикарен пейзаж!»Но неужто узнает ружьё,где,привязано нитью болезненной,бьёшься ты в миллиметре от лезвия,ахиллесовосердцемоё?!Осторожнее, милая, тише…Нашумело меняя места,я ношусь по России —как птицаотвлекает огонь от гнезда.Всё болишь? Ночами пошаливаешь?Ну и плюс!Не касайтесь рукою шершавою —я от судороги валюсь!Невозможно расправиться с нами.Невозможнее – выносить.Но ещё невозможней —вдруг снайперсрежетнить!1965

ФРАГМЕНТЫ ИЗ ПОЭМЫ

1

«Милая, только выживи, вызволись из озноба,если возможно – выживи, ежели невозможно —выживи,тут бы чудо! – лишь неотложку вызвали…выживи!..как я хамил тебе, милая, не покупал миндалю,милая, если только —шагу не отступлю…Если только…»

2

«Милый, прости меня, так послучалось,просто сегоднявсё безысходное – безысходней,наипечальнейшее – печальней.Я поняла – неминуема крышкав этом колодце,где любят – не слишком,крикнешь – не слышно,ни одна сволочь не отзовётся!Всё окружается сеткой железной.Милый, ты рядом. Нет, не пускает.Сердце обрежешь, но не пролезешь.Сетка узка мне.Ты невиновен, любимый, пожалуй.Невиноватые – виноватей.Бьёмся об сетку немилых кроватей.Ну хоть пожара бы!Я понимаю, это не метод.Непоправимое непоправимо.Но неужели, чтобы заметили, —надо, чтоб голову раскроило?!Меня не ищи. Ты узнаешь от матери,что я уехала в Алма-Ату.Со следующей женщиной будь повнимательней.Не проморгай её, женщину ту…»

3

Открылись раны —не остановишь, —но сокровеннооткрылось что-то,свежо и ноюще,страшней, чем вены.Уходят чувства,мужья уходят,их не удержишь,уходит чудо,как в почву воды,была – и где же?Мы, как сосуды,налиты синим,зелёным, карим,друг в друга сутью,что в нас носили,перетекаем.Ты станешь синей,я стану карим,а мы с тобоюнепрерываемо переливаемыиз нас – в другое.В какие ночи,какие виды,чьих астрономищ?Не остановишь —остановите! —не остановишь.Текут дороги,как тесто, город,дома текучи,и чьи-то ушитекут, как хобот.А дальше – хуже!А дальше…Всё течёт. Всё изменяется.Одно переходит в другое.Квадраты расползаются в эллипсы.Никелированные спинки кроватейтекут, как разварившиеся макароны.Решётки тюрем свисают,как кренделя или аксельбанты.Генри Мур,краснощёкий английский ваятель,носился по биллиардному сукнусвоих подстриженных газонов.Как шары, блистали скульптуры,но они то расплывались, как флюс,то принималиизящные очертания тазобедренныхсуставов.«Остановитесь! – вопил Мур. – Выпрекрасны!..»Не останавливались.По улицам проплыла стайка улыбок.На мировой арене, обнявшись, пыхтели два борца.Чёрный и красный.Их груди слиплись. Они стояли, походя сбокуна плоскогубцы, поставленные на попа.Но – о ужас!На красной спине угрожающе проступиличёрные пятна.Просачивание началось.Изловчившись, красный крутил ухосоперникаи сам выл от боли —это было его собственное ухо.Оно перетекло к противнику.Мцхетский замоксползалпо морщинистой коже плоскогорья,как мутная слезаобиды за человечество.Букашкина выпустили.Он вернулся было в бухгалтерию,но не смог её обнаружить,она, реорганизуясь, принимала новые формы.Дома он не нашёл спичек.Спустился ниже этажом.Одолжить.В чужой постели колыхалась мадамБукашкина.«Ты как здесь?»«Сама не знаю – наверно, протеклачерез потолок».Вероятно, это было правдой.Потому что на её разомлевшей коже,как на разогревшемся асфальте,отпечаталась чья-то пятерня с перстнем.И почему-то ступня.Радуга,зацепившись за два каких-то гвоздя в небе,лучезарно провисала,как ванты Крымского моста.Вождь племени Игого-жо искал новые формыперехода от коммунизма к капитализму.Всё текло вниз, к одному уровню,уровню моря.Обезумевший скульптор носился,лепил,придавая предметам одному ему понятныеидеальные очертания,но едва вещи освобождались от его пальцев,как они возвращались к прежним формам,подобно тому, как расправляютсягрелкиили резиновые шарики клизмы.Лифт стоял вертикально над половодьем,как фермапо колено в воде.«Вверх – вниз!»Он вздымался, как помпа насоса.«Вверх – вниз!»Он перекачивал кровь планеты.«Прячьте спички в местах, недоступных детям».Но места переместились и стали доступными.«Вверх – вниз!»Фразы бессильны. Словаслиплисьводнуфразу.Согласные растворились.Остались одни гласные.«Оаыу аоии оааоиаые!..»Это уже кричу я.Меня будят.Суют под мышку ледянойградусник.Я с ужасом гляжу на потолок.Он квадратный.

P. S.

Мне снится сон. Я погружённа дно огромной шахты лифта.Дамоклово,неумолимомне на затылокмчитсяон!Вокруг кабины бьётся свет,как из квадратного затменья,чужие смех и оживленье…Нет,я узнаю ваш гул участливый,герои моего пера,Букашкин, банщица с ушатом,пенсионер Нравоучатов,ах, милые, etc.,я создал вас, я вас тиранил,к дурацким вынуждал тирадам,благодарящая роднянесётся лифтомна меня,я в клетке бьюсь, мой голос пуст,проносится в мозгу истошном,что я, и правда, бед источник,пусть!..Но в миг, когда меня сомнёт,мне хорошо непостижимо,что ты сегодня не со мной.И тем оставлена для жизни.1965