То, что скрыто

Она посмотрела наверх, поспешно разжала нос и схватила меня за руку.

– Не смотри, Бринн, – тихо сказала она. – Тебе не понравится.

– Что там? – спросила я. Мне стало еще любопытнее. – Что?

Наконец, я разглядела. То, что я приняла за одеяло, оказалось безжизненным трупиком еще одной обезьяны. Та, что покрупнее, – наверное, мать – осторожно сняла с плеч мертвого детеныша, положила его на ветку и ткнула длинным пальцем. Детеныш не шелохнулся.

Я ахнула и застыла на месте. Мать подхватила младенца тонкой рукой и закинула себе на спину. Трупик все время сползал набок, но мать не выпускала детеныша; она встряхивала его, тыкала пальцем, перекладывала. Хотя я тогда была маленькая, я понимала, что мать не верит, не может смириться со смертью своего детеныша. Я горько заплакала.

– Не смотри, – сказала мама, стараясь одной рукой прикрыть мне глаза, а другой волоча меня прочь.

Эллисон даже не обернулась. Презрительно наморщила нос и зашагала по мостику с отцом.

Через девять лет, когда Эллисон было шестнадцать, произошло то же самое. Все самое страшное увидела я. Я увидела младенца с синими губками и безжизненными ручками; ее головка заваливалась набок. Да, тогда я все видела и страдала, а сестра не желала признать тот факт, что произвела на свет ребенка. Я расплачиваюсь до сих пор. Ночь за ночью мне во сне является крошечная девочка. Ее головка болтается на теле мертвой обезьяны, руки обнимают мать за шею, беспомощно хлопая ее по спине.

Я принимаю душ, одеваюсь. Похоже, и на вторую паруя опоздаю. Сбегаю вниз. Мокрые волосы бьют по плечам. На бегу целую бабушку в щеку. Лезу в сумку за лекарством; достаю бутылку с водой из холодильника. Уже в машине выуживаю из флакона таблетку, потом другую, запиваю обе глотком воды. Мне хочется, чтобы лекарство скорее попало ко мне в мозг и заблокировало мертвых младенцев – обезьяньих и человечьих.

Пусть в тюрьму посадили Эллисон, в заточении оказалась я, и я никогда не буду свободна.

Эллисон

Да, я любила Кристофера больше всего на свете. Наверное, какая-то часть моей души до сих пор любит его. Он был милым, красивым, рядом с ним мне казалось, что я самая красивая девушка на земле. Он был умен. Очень умен. Ему нравилось учиться; он с упоением рассказывал о том, как занимается деловым администрированием, радовался, когда ловко провел сделку на практике. И деньги у него водились; он всегда за все платил, размахивал крупными купюрами, покупал мне подарки. Когда мы отмечали неделю знакомства, он подарил мне золотой браслет – на вид очень дорогой. Кристофер застегнул его на мне, кончиками пальцев погладил по тыльной стороне запястья, и я задрожала.

– Только браслет, – шепнул он мне на ухо. – Я хочу, чтобы на тебе был только браслет, и больше ничего! – Он начал раздевать меня. – Дай полюбоваться на тебя… Хочу посмотреть!

Я не смутилась, не застыдилась. Огонь в его глазах немного пугал меня, но и возбуждал тоже. Впервые в жизни я забыла о школе, о спорте, о родителях. Я чувствовала себя свободной, любимой… Нормальной!

А потом меня вызвала к себе школьный психолог. Она сообщила, что я уже не лучшая ученица в классе и если я не возьму себя в руки, то лишусь стипендии. Прежняя жизнь начала понемногу заявлять на меня свои права.

– У тебя какие-то проблемы дома? – спросила она.

Я заверила ее в том, что дома все как всегда.

– Может, мальчик?

Видя, что я не тороплюсь отвечать, она смерила меня пытливым взглядом.

– Ни один мальчик этого не стоит, – сурово заявила она. – Неужели ради какого-то мальчика ты готова свести на нет все, ради чего так трудилась? Ты в самом деле хочешь остаться в Линден-Фоллс на всю жизнь?

Этого я не хотела.

– Тренер Геррик тоже волнуется за тебя. Поговори со своим приятелем, скажи, что тебе нужно уделять больше внимания учебе и спорту. В общем, скажи ему что угодно, но пересмотри свою систему ценностей. Эллисон, следующие два года тебе предстоит много трудиться. Сделай верный выбор!

В тот вечер, когда я порвала с Кристофером, я сказала родителям, что поеду готовиться к контрольной к своей подруге Шоне и останусь у нее ночевать. Кристофер отвез меня за город. Мы сидели в его машине и смотрели на звезды.

– Ты сегодня какая-то тихая, – заметил Кристофер, теребя браслет у меня на запястье.

Я глубоко вздохнула.

– Родители что-то подозревают. Если они узнают про нас, то сто процентов запретят мне с тобой встречаться. Они скажут, что ты гораздо старше. – Я посмотрела на него, пытаясь понять, как он реагирует. Он тут же убрал от меня руку и как будто окаменел. Я продолжала: – У меня падает успеваемость. Психолог считает, что я потеряю стипендию, если…

– Эллисон, что ты хочешь мне сказать? – перебил Кристофер. В его голосе звенел лед.

– По-моему, нам лучше… – Я замолчала. Мне хорошо удавалось почти все, чем я занималась, но тогда мне было трудно. – По-моему, нам лучше притормозить. Реже встречаться.

– Ты этого хочешь? – Он положил обе руки на руль, сгорбился, опустил голову.

– Извини, – ответила я. Глаза жгли слезы.

– Убирайся, – прошептал Кристофер.

– Что? – Мне показалось, я не расслышала.

– Вылезай из машины! – в ярости крикнул он.

– Что? Ты бросишь меня здесь? – Я испуганно рассмеялась.

Он перегнулся и распахнул дверцу с моей стороны.

– Убирайся! – приказал он.

– Кристофер…

– Вон! – Он подтолкнул меня – не сильно, но все же подтолкнул.

Я кое-как выбралась из машины. Был ноябрь, довольно холодно. Он с шумом захлопнул дверцу и уехал.

Я проплакала целую неделю; пришлось заставлять себя не звонить Кристоферу, зато успеваемость быстро вернулась в нормальное русло. Я училась еще усерднее, тренировалась больше, еще упорнее стремилась стать лучшей в классе. Учителя перестали волноваться, родители перестали волноваться. Казалось, все наладилось.

Иногда мне не сразу удавалось вспомнить, как выглядит Кристофер. Я хорошо помнила его черты по отдельности: карие глаза, вздернутый нос, длинные, тонкие пальцы, манеру постоянно притоптывать ногой. Он всегда был в движении. Но целиком я никак не могла его представить. Иногда я сомневалась в том, что он мне не приснился, что мы с ним на самом деле встречались.

Мне давно следовало догадаться о беременности. И, если я буду с собой совершенно откровенна, несколько раз до родов такая мысль закрадывалась мне в голову. Но мне не хотелось быть беременной, поэтому я гнала от себя неприятные мысли. Я решила, что самый лучший, то есть единственный выход – не обращать ни на что внимания. Мне не хотелось становиться одной из таких девчонок, тупых дур, на которых все показывают пальцем. А в результате я испортила себе всю жизнь. С таким же успехом я могла покончить с собой и покончила бы, лишь бы не превратиться в слабое, беспомощное ничтожество, пустое место. Такие девчонки стайками бродят по школе – разодеты в пух и прах, накрашены, намазаны. На макияж и тряпки они тратят гораздо больше времени, чем на алгебру… Впрочем, о чем это я? Какая алгебра? Алгебра для них слишком сложна. В старших классах они выбирают облегченный курс общей математики, а на уроках глупо хихикают, потому что считают учителя, мистера Дорнинга, «крутым перцем».

В самом деле, я достойна презрения. Понадобилось семь месяцев, чтобы я обо всем догадалась. Частые рвоты, отеки, вечная усталость. Я влюбилась в парня, и вот куда меня завела любовь – сначала в тюремную камеру в Крейвенвилле, а теперь в «дом на полдороге».

Изменить прошлое невозможно. Я не могу исправить то, что сделано. Я не могу вернуть маленькую девочку, но я могу снова стать хорошей дочерью. И хорошей сестрой.

Клэр

Когда они втроем подходят к игровой площадке при будущей школе Джошуа, Клэр надавливает пальцами на висок и находит место, которым она ударилась об пол при падении с лестницы. После ограбления прошла неделя, но Джошуа по-прежнему просыпается среди ночи и зовет ее. Джонатан спешит к нему, старается его утешить, но внимания отца мальчику мало. Он требует отвести его к маме. В конце концов отец ведет его в спальню. Джошуа видит Клэр, забирается в родительскую постель и прижимается к матери лицом.