«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

— Начальник полиции? — Дубов даже не пытается скрыть свое удивление.

— Наверно, какие-то сведения о Таймине! — И капитан в радостном возбуждении спешит навстречу префекту.

— Боюсь, что они будут не из приятных, — бормочет Дубов, следуя за капитаном.

Да, выражение лица начальника полиции многообещающе. Толком не представляя себе, как выполнить щекотливое поручение, нет, не поручение, скорее, приказ Борка, он решил вообще не идти на словопрения с этими людьми, чьи вопросы странным образом всегда попадают не в бровь, а в глаз. Лучше уж разыгрывать из себя глуповатого чиновника и, пользуясь предоставленной властью и буквой закона, отдавать распоряжения. А если и придется в чем-то малость отступить от закона, то через несколько дней за это будет в ответе новый министр внутренних дел.

— Даю вам полчаса, — начальник полиции подает капитану скрепленный двумя печатями документ, — на то, чтобы ваше судно покинуло нашу территорию.

— С удовольствием, — улыбается Акмен. — Простой, хотя бы и оплаченный фирмой, не в наших интересах.

— Значит, забастовка окончена? — спрашивает Дубов.

— Еще нет, — говорит начальник полиции. — Но у меня есть основания обещать, что до полуночи у вас будет лоцман.

— Очень хорошо! — Спокойствие капитана несокрушимо. — Стало быть, у нас есть основания рассчитывать, что к тому времени Тайминь будет найден?

— Мои люди перерыли весь город. Очень надеюсь, что до полуночи они отыщут его. В таком случае мы немедленно доставим его на борт судна. — Начальник полиции смотрит на часы. — Не будем терять времени. В вашем распоряжении остается двадцать две минуты.

— Что это значит? — резко спрашивает капитан.

— Вы должны стать на якорь на рейде! — Вот и сказано самое трудное, и начальник полиции может поведать заранее заготовленную басню. — Поверьте мне, эта чрезвычайная мера предпринята в ваших же интересах. Стало известно, что в Криспорте ожидается антисоветская демонстрация. Не могу гарантировать вашу безопасность. Народ возмущен забастовкой и в своих материальных затруднениях обвиняет вас.

— Это что, означает, что сплетни, распространяемые грязным листком, теперь превратились в официальную точку зрения муниципалитета? — Дубов хочет в конце концов уяснить ситуацию.

— Полно, что вы! — энергично отмахивается префект. — Будь это моя точка зрения, не приехал бы предупреждать вас. Криспорт — городок тихий, я никаких беспорядков здесь не допущу. Вот почему вам и надлежит через пятнадцать минут стать на якорь по возможности дальше от набережной. В ваших собственных интересах! Это официальное предписание! Всего вам наилучшего, господа! — И начальник полиции берет под козырек.

— Прямо-таки не знаю, радоваться или горевать, — задумчиво говорит Акмен, глядя вслед начальнику полиции, который даже на зыбком трапе старается не утратить безукоризненную военную выправку. — Если прибудет лоцман, мы сегодня же ночью будем в открытом море.

— А я не верю ни единому его слову! — Дубов сердито выпускает облако дыма. — Ни в демонстрацию, ни в то, что нам привезут Тайминя. Но как ты подступишься к такому пройдохе? Мы ему грубим, а он скалится в улыбочке. Знает, негодяй, что нам ничего другого не остается — дадут лоцмана, придется уходить.

— Хорошо то, что завтра явится представитель консульства.

— Ничего, мы еще узнаем правду, — убежденно говорит Дубов. — Будь что будет, я полагаюсь на Тайминя. Он им еще покажет!

— Вашими устами да мед бы пить. — И капитан нажимает кнопку судовой сирены. — Все наверх!

Вестибюль гостиницы «Корона» сегодня вечером выглядит необычно. В середине поставлен стол для конференции, на нем разложен акт договора между судовладельцами и лоцманами. Вокруг расположились конфликтующие стороны.

Консул Фрекса, как президент объединения, сидит в кресле во главе стола. Рядом с ним взволнованный, красный как рак Керзен и официально любезный доктор Борк. По другую сторону стола — представители лоцманов: невозмутимый Берлинг, Густав, впервые попавший в такую торжественную и шикарную обстановку и потому теперь с любопытством глазеющий по сторонам, седой лоцман и Хеллер, услужливо подающий консулу авторучку.

Зачитав статьи договора бесстрастным голосом юрисконсульта, Борк делает небольшую паузу, затем добавляет:

— Как видите, судовладельцы «гроссо модо» удовлетворили все требования лоцманов. Договор должен вступить в силу как можно скорее, скажем, завтра в ноль часов… Нет возражений?

— Нет, нет! Мы очень рады, что можем немедленно приступить к работе, — спешит заверить Хеллер.

— Тогда прошу, господа, подписать! — торжественно говорит Борк и придвигает документы к консулу.

В этот момент в вестибюль врывается Швик, по пятам за которым следует Зуммер.

— Поздравляю! — подымает шляпу Швик. — Вас, господа судовладельцы! И вас, господа лоцманы! Господь наконец сжалился над Криспортом… и над несчастными жертвами Бергхольма! — молитвенно складывает он руки. — И это в самый последний момент! Положение катастрофическое!.. Господин Берлинг, во имя гуманности — суда с моим товаром необходимо вывести вне очереди! Необходимо!

Словно ставя точку после этой прочувственной речи, в вестибюль долетают громкие выкрики:

— Забастовка лоцманов окончилась!.. Поставки советского продовольствия Бергхольму!.. Кончилась забастовка лоцманов!..

— Что?! — вопит нечеловеческим голосом Швик. — Бергхольму?.. — И он выбегает на улицу.

— Прошу, господин Зуммер, мы как раз ждем вас, — подает ему ручку Борк.

Зуммер презрительно пожимает плечами.

— Я только пришел выяснить, для чего вы меня вызывали? У меня с вами больше нет ничего общего… во всяком случае, нет судов.

— Вы по-прежнему член правления союза судовладельцев, господин Зуммер, — подчеркнуто любезно говорит консул. — И без вашей подписи договор не имеет законной силы.

Зуммер берет ручку и подписывается гневным росчерком. Отбросив в сторону бумагу, он в отчаянии расстегивает ворот:

— Выпить тут нечего?

— Поздравляю вас с этим счастливым моментом! — нараспев произносит Борк, не желая ни на йоту отступать от традиции. — Эта договоренность лишний раз доказывает, что в нашей стране между предпринимателями и людьми труда царит полное согласие и единство… — Обращаясь к Швику, который вбежал бледный и расстроенный, он в таком же приподнятом тоне говорит: — Теперь ваши гробы могут отправиться в путь!

— Поздно! Слишком поздно! — стонет Швик, размахивая газетой. — Русские прислали продовольствие и медикаменты!.. Теперь в Бергхольме никто не захочет умирать!.. Продовольствие! И при этом еще задаром… Разве это люди?! Что они без конца вмешиваются во внутренние дела нашего государства? — Он обессиленно падает в кресло. — Я разорен!

— Что вы причитаете? — морщится Зуммер. — У вас же еще остаются мои пароходы.

Швик опять вскакивает на ноги.