Тоби Лолнесс. Глаза Элизы
Шрифт:
Зато Нильс удивлен: он не понимает, откуда в этом крошечном теле столько мужества.
«Откуда она взялась? — задумался Нильс. — Где вырастают такие девушки?»
Он понимал восхищение Тоби.
В тот же праздничный день, прежде чем отправиться с Лео Блю на Вершину, Нильс вернулся повидать Мию и Лекса.
Он поговорил с Тоби. Поведал о самом сокровенном — о притворной дружбе, которую он всеми силами поддерживал с Лео Блю.
— Я не собирался об этом рассказывать, — сказал Нильс. — Это только моя борьба. Угроза, которой не делятся. Никто о ней не знает. Даже отец. Но когда я узнал, что ты знаком с Элизой,
Потрясенный Тоби поручил Нильсу поговорить с Элизой от своего имени.
Нильс стоит перед Элизой, и у него одно-единственное желание: сказать ей, что Тоби жив, что он пришел к ней от Тоби, что ничего не потеряно, что по Ветвям их Дерева вновь побежала жизнь.
Тень застыла неподвижно. Она обняла руками верхушку Яйца, и стало видно, что это силуэт молодого человека, что на спине у него два бумеранга…
Да, призраком Вершины был Лео Блю.
Он не знал, как по-другому приблизиться к Элизе, стать для нее хоть кем-то.
Кем-то… Пусть не слишком значимым, но все же существовать. Войти в ее жизнь какой-то тайной. Но не безразличием. И Лео Блю изобрел Тень, чтобы стать тайной Элизы…
Он прижался к верхушке Яйца и прислушался. Нильс Амен собирался заговорить.
Да, Нильс Амен уже раскрыл рот, чтобы рассказать Элизе обо всем. И тут его взгляд остановился на солнечном пятне у ног.
Полдень. Солнце стоит в зените. Через отверстие в Яйце падает луч света. В этом луче Тень отчетливо видна. Профиль.
Их кто-то подслушивает.
Нильс прикусил язык и проглотил всю свою искренность и откровенность.
— Я пришел поговорить с вами о Лео Блю, — начал он. — Мне кажется, вы сильно заблуждаетесь на его счет.
Взгляд Элизы померк, а сердце сжалось от боли.
Ей так хотелось встретить друга…
11
Вальс свободы
Ганодерма плоская — это такой гриб-трутовик, он растет террасами на коре дерева, а на его упругой поверхности так и хочется попрыгать.
Издавна на этих террасах ребятишки по воскресеньям играют в мяч, влюбленные назначают свидания, а все остальные приходят повздыхать о далеком детстве и утраченной любви.
В небольшой книжечке «Грибы и мир», которую теперь и днем с огнем не сыскать, Сим Лолнесс объяснял, что каждый такой гриб, если на нем попрыгать, распространит миллион миллионов спор. Споры по сути те же семена, и должны дать жизнь множеству новых грибов. Так что может статься, что однажды мы проснемся на Дереве, обросшем ганодермами. Миллион миллионов грибов каждый день. Через неделю можно будет сварить суп, густой-прегустой, размером со Вселенную.
Однако, как ни странно, трутовиков на Дереве вырастало мало. Споры падали в пустоту. Проходили годы, прежде чем возле одного трутовика появлялся второй.
Сим Лолнесс завершил свою книгу описанием именно этого любопытного факта. Он пришел к заключению: новые идеи сродни грибам — у большинства из них нет потомства.
Борьба Нильса Амена могла бы стать для профессора подходящим примером. Нильс был возмущен и пытался менять облик Дерева.
Сеять вокруг себя семена свободы. Однако прошло немало времени, прежде чем на Нижних Ветвях появился другой, совершенно незнакомый с Нильсом человек, который сделал шаг в ту же сторону.Следующим «грибом» оказался Мо Ассельдор. Второй сын Ассельдоров-старших, живших на ферме Селдор.
Все началось в новогоднюю ночь во время беззвучного концерта.
С тех пор как Ассельдорам запретили заниматься музыкой, они время от времени собирались в большой гостиной и играли бесшумно. Каждый брал свой инструмент: бумбу, бамбурин, ваксофон, гритару… Ассельдор-старший задавал ритм, топая ногой, и концерт начинался.
Все так хорошо знали свои партии, что не нуждались в звучании инструментов. Пальцы не касались струн, воздух не наполнял трубу ваксофона. Только ботинок постукивал по полу. Госпожа Ассельдор, беззвучно шевеля губами, пела:
Край родной — сухой листок, Уносимый в пустоту. Долго ли ему плясать На ветру под снегом? Край родной — сухой листок…Какая душераздирающая мелодия!.. Мая играла, закрыв глаза, а у огромного Мило текли ручьем слезы.
Теперь Ассельдоры исполняли только печальные мелодии. Серенады, колыбельные…
Мо задыхался под тяжестью всеобщего отчаяния. Он не узнавал своей семьи. Радость покинула родные стены, хранящие столько счастливых воспоминаний.
Госпожа Ассельдор продолжала петь, так же бесшумно шевеля губами. Следующий куплет был еще грустнее: родная ветка сравнивалась в нем с виселицей. Тоска смертельная, согласитесь.
Бунт Мо начался с беззвучной фальшивой ноты.
Папа Ассельдор тут же остановил свой бесшумный оркестр.
— Что случилось? — спросил он.
Даже неслышная фальшивая нота резала ему слух.
— Я спрашиваю, что случилось?
— Извини, папа, — вздохнул Мо.
— Хорошо. Продолжаем.
Они заиграли, но через несколько секунд Мо снова сфальшивил.
— Не играй больше, ты устал.
— Да, устал, — согласился Мо.
Он взял свою гритару и сломал ее пополам.
Брат, сестра, мать и отец смотрели на него с настороженным удивлением.
— Вы знаете, на кого мы похожи? — спросил Мо. — На призраков. И у нас больше не усадьба, не ферма, а дом с привидениями. Ни шума, ни света…
— Но если это сохраняет нам жизнь… — начал отец.
— Жизнь? Кто здесь живет, скажи на милость?
Мо показал на камин, за которым прятался бедный Мано. Теперь он выходил всего на минуту два раза в день.
— Среди нас есть даже погребенный заживо.
Старший брат набросился на младшего с кулаками, и Мая кинулась их разнимать.
— Сейчас же прекратите! — приказала мама Ассельдор.
Братья пристыженно замерли. У обоих из носа текла кровь.
— Мо, что мы, по-твоему, можем еще сделать? Сейчас ты рассуждаешь как эгоист. Ты же знаешь, в каком положении мы находимся. И что ты предлагаешь?