Точка бифуркации, или Знаки судьбы

Пришла пора служить в армии, из военкомата принесли повестку и были проводы у клуба новобранцев, плакала мама, тихо утирая слезу, дергал за рукав старшего брата младший и говорил, он тоже хочет в армии служить как папа и как Ян, а сестра Валя молчала и вытирала слёзы. И вспомнилось Яну, как уходил на фронт отец, он обнял мать, потом сестру и строго сказал, что не на войну уходит, сейчас никто не погибает, не надо его оплакивать.

Мать грустно улыбнулась и прошептала:

– Береги себя и честь страны.

Отец крепко пожал сыну руку, напутствовал:

– Мы победили врага лютого, вам, сыны, сохранить победу надо и держать границу на запоре.

Направлен был Ян Демьянович Счастливцев в пограничные войска советской группы воск в Восточной Германии, и приписана ему была красавица немецкая овчарка Рекс. Ян и она понимали друг друга с полуслова, удивительно умная была собака. Написал Ян письмо и фотографию в него свою с Рексом вложил, получили родители письмо от сына и довольно улыбаясь, говорил Демьян родным:

– Счастливцевы крепкими руками обняли страну нашу от запада до Тихого океана. Фамилия наша обязывает рубежи охранять

Роман долго рассматривал фотографию внука, потом положил её на стол и задумчиво начал говорить:

– Предки наши царю служили, южные границы стерегли, Фёдор и Андрей на севере Родину защищали, ты, Демьян, японцев бил, а Ян в бывшем логове фашистов встал на охрану страны нашей, чтобы снова фашист клятый голову не поднял. Не уронили чести мы, потомки, не посрамили род чалдонский.

Замолчал, опустил голову и повалился вбок. Тихо ушёл Роман, с улыбкой на губах.

Лампу задуй

Демьян с Марфой жили дружно, любили пошутить и разыграть как друг друга, так и своих родных или соседей. Их дом и дом сестры Тони стояли напротив, она вдова с двумя ребятами десяти и четырёх лет, брат с женой помогают её семье, у них трое детей, да дети выросли, старший в армии служит, младшие работают в колхозе. Благодарная им за помощь, Тоня готова выполнить любую их просьбу, лишь бы угодить благодетелям, как сама говорила.

Электричество в домах было, но, видимо, не совсем как надо работы выполнены: часто свет отключался на неопределённое время, керосиновые лампы, которые были спрятаны в чуланах после электрификации, очень скоро вновь водрузились на своих привычных местах в домах сельчан. В доме Демьяна лампа весела на матице, в метре от электрической лампочки. Есть электричество – светит лампочка, нет электричества – зажигают лампу, не в кромешной же тьме вечер коротать.

В один из зимних вечеров, когда как всегда внезапно погасла лампочка, зажёг Демьян керосиновую лампу, поужинали они с женой и решили лечь спать пораньше. Днём ездил в лес за дровами, изрядно продрог и, напарившись в бане, спать решил на печи, чтобы прогреться и не заболеть. После ужина он удобно устроился на печи и тихо посмеивался, наблюдая за женой: та вымыла посуду, прибрала её в буфет и, разобрав, богатую по-деревенски кровать с множеством подушек, одеял, взбила перину, "нырнула" в неё, укрылась одеялом, а лампу не задула. Муж говорит, чтобы она загасила лампу, жена спрашивает, почему это ей нужно делать, он мужик, он и должен загасить. Отвечает, что ей удобнее и быстрее это сделать – только с кровати встать, а ему с печи спускаться. Договориться не смогли. "Пусть сама погаснет, когда кончится керосин", – так решил Демьян.

Марфа начала засыпать, когда услыхала голос мужа, он тихо позвал жену:

– Марфа, а Марфа, ты, слышишь меня?

Она встрепенулась и испуганно сонным голосом откликнулась:

– А, чё надо?

– Сходи за Тонькой. Надо мне ей сказать…

– Утром скажешь, – сердится Марфа.

– Не-а, утром будет поздно.

Выбралась из тёплой перины Марфа, сунула ноги в валенки, накинула жакетку плюшевую и вышла из дома. Через некоторое время возвращается, впереди неё в дверь входит Тоня.

– Зачем звал, Демьян? У меня аж сердце в горле колотится, так бежала. Марфа молчит, ничего не говорит.

Сестра волнуется, говорит быстро, буквы не все выговаривает. Иван посмотрел на сестру серьёзным взглядом и ответил:

– Лампу задуй!

Тоня открыла рот, да вымолвить слова не смогла, хватала воздух ртом, справившись с оторопью, в сердцах сказала «дураки!» вышла, хлопнула дверью. Лампа мелькнула пару раз слабым желтым светом и погасла. Марфа мгновение молчала и начала смеяться, до икоты смеялась. Демьян лежал в темноте и улыбался в усы. Посмеявшись, жена говорит:

– Неугомонный, ловко ты меня разыграл.

– Надо было сразу задуть лампу, как мужик сказал, а ты в перине нежилась. – Смеётся муж.

– А сестра чем провинилась, за что её из перины-то вытащил? – строго Марфа спрашивает.

– Не думал, что ты за ней пойдёшь, думал, догадаешься лампу задуть.

– Старый дуралей, – махнула рукой и легла в перину, отвернулась к стенке, через некоторое время послышался лёгкий храп, заснула Марфа.

А Демьян вертелся на печи долго, сон ушёл, дума пришла, может и не прав был, что жену послал за сестрой. Да что ж теперь сделаешь, не исправишь ведь. Глупая шутка вышла, – так Демьян подумал, повернулся на правый бок и заснул. Тишина в доме нарушалась легким храпом Марфы и трубным со свистом храпом Демьяна. Оба спали крепко и друг дружку не слышали.

Анфиса, знакомство с Яном

Родом Анфиса из горного района Восточного Казахстана, отец Гаврил столяр, мать Евдокия домохозяйка, семья многодетная: пять сводных детей и совместных пять родили.

Гаврил овдовел в сорок лет, старшей дочери Авдотье было двадцать, а сыновьям Коле двенадцать и Ване девять лет, заботы о братьях и домашние работы легли на плечи дочери. Ей бы замуж выйти да свою жизнь устроить, но толи женихов не было в деревне, толи брать с таким довеском не хотели, толи отец не хотел без женских рук остаться, одним словом, Авдотья жила в отцовском доме и вела хозяйство.

Гаврил был отличным столяром, изготавливал добротную мебель и заказав у него всегда с большим запасом, людская молва – лучшая реклама, это давно известно. Как-то в калитку вошла молодая, но крайне измождённая женщина, и робко спросила, здесь ли живёт Гаврила Фёдорович столяр. Младший сын Ваня громко позвал отца, но тот не ответил. Женщина прислонилась к углу дома и оглядывалась по сторонам, к ней подошла Авдотья, предложила пройти в дом и там подождать, отец сейчас разговаривает с заказчиком. Женщина улыбнулась и тихо спросила, можно ли водицы испить, Авдотья подала ковш с холодной водой и смотрела, как жадно та пьёт.

– Как вас зовут, милая женщина?

– Дуся я, – тихо ответила, – мы из Бобровки приехали, по дороге сломался стол, добрые люди говорят, Гаврила Фёдорович ладный стол сделает, да возьмёт по-божески, – она выдохнула устало и села на табурет, что ей подвинула Авдотья.

Вошёл Гаврил, зачерпнул ковшом воду из бадьи, выпил, крякнул от удовольствия, сказал, хороша водица и посмотрел на Евдокию. Высокий и ладный фигурой в просторных льняных штанах и такой же рубахе, подпоясан кручёным ремешком, лицо со светлой бородой, широкие брови нависают над глазами, а глаза хитровато щурятся. Евдокия с испугом смотрела на хозяина дома, она думала, что здесь старик живёт, так уважительно почтительно люди о столяре говорили.