Точка Боркманна

– Хорошо, – сказал он. – Только давайте быстрее, чтобы поскорее покончить с этим. У меня там полтонны рыбы лежит и гниет.

– Что вы делали в пятницу вечером? – начал Ван Вейтерен.

– В пятницу? – переспросил Подворский. – А с какой стати ты спрашиваешь меня, что я делал в пятницу? С тех пор как шлепнули последнего, прошло ведь порядочно времени…

– Если ты будешь отвечать на вопросы, вместо того чтобы повторять их, дело пойдет куда быстрее, – сказал Ван Вейтерен. – Мне показалось, ты спешишь.

Подворский открыл было рот, но потом закрыл его.

– Хм… стало быть… – проговорил он и задумался.

Ван Вейтерен сидел с непроницаемым лицом.

– Вечером в пятницу – ничего особенного, – наконец решился Подворский. – Ходил к Саулинену договориться о лодке. Он дал мне ключи и все такое. Затем поехал домой. Пожалуйста, следующий вопрос.

– Что ты делал в ту ночь, когда убили Симмеля?

– Это я уже рассказывал полицейскому в юбке. Я был дома и спал. Это мое обычное занятие по ночам.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил Мюнстер.

– Мои кошки, – сказал Подворский.

– А когда умер Рюме? – продолжал комиссар.

– Когда это было?

– В ночь с восьмого на девятое.

– Черт его знает. То же самое, скорее всего.

– Ты знал Хайнца Эггерса?

– Нет.

– Есть алиби на время убийств Эггерса?

– Я был в Чадоу. Хватит спрашивать меня о том, о чем я уже говорил в прошлый раз!

– Хорошо, – проговорил Ван Вейтерен. – Что ты делал в Арлахе в марте восемьдесят третьего года?

– Что?

– Что слышал.

– В Арлахе в восемьдесят третьем?

– Ну хватит придуриваться, – фыркнул Ван Вейтерен. – Ты ведь, черт возьми, неделю провалялся в больнице.

– Ах, вот что, – пробурчал Подворский. – Вспомнили ту долбаную историю? Какое она имеет отношение ко всему этому?

– Кто здесь задает вопросы – ты или мы?

Подворский застонал:

– Черт бы тебя побрал с твоими вопросами!

– Тогда придется сделать перерыв, – сказал Ван Вентерей. Он отодвинул стул и поднялся. – Я слыхал, что в некоторых странах едят тухлую рыбу. В Швеции, если я не ошибаюсь…

– Дьявол! – прорычал Подворский. – Подожди… Арлах… Ладно, я могу рассказать, если уж тебе так приспичило это знать. Сядь!

Ван Вейтерен сел. Подворский закурил новую сигарету и почесал затылок.

– Ну? – проговорил Ван Вейтерен.

– Каков срок давности за незаконный оборот опьяняющих средств? – спросил Подворский.

– С тобой все будет в порядке.

– Точно?

Ван Вейтерен кивнул.

– Не верю полицейским, – буркнул Подворский. – Выруби эту штуку!

Комиссар кивнул, и Мюнстер отключил магнитофон.

Подворский хрипло засмеялся:

– Ну, слушайте. Ко мне в руки попала партия водки, которую надо было пустить в оборот…

– Попала? – переспросил Ван Вейтерен.

– Назовем это так, – сказал Подворский.

– Сколько?

– Много.

Ван Вейтерен кивнул.

– А у меня был друг, датчанин, у которого в Арлахе имелся покупатель… долбаный медик… как выяснилось, он и не собирался платить по уговору…

– Как его звали? – вставил Мюнстер.

– Звали? Черт его знает. Не помню. Как-то на Б. Кажется, что-то на Бле..

– Блэве? – предложил Ван Вейтерен.

– Да, похоже на то… заумный пижон, решивший сделать легкие бабки, продавая водку своим расфуфыренным дружкам. Мы обо всем договорились, поставка товара состоялась, все готово, оставалось одно – оплата.

– И?.. – произнес Ван Вейтерен.

– Именно этот вопрос нам и предстояло решить в том кабаке… и тут этот маленький говнюк и его приятель вообразили себе, что они смогут меня надуть! Как это называется, господин комиссар, а?

– О какой сумме шла речь? – спросил Мюнстер.

– О порядочной, – ответил Подворский. – Мы уже успели пропустить не по одной рюмке. И тут я, само собой, вышел из себя. Жалею только…

– О чем? – спросил Ван Вейтерен.

– Что я не дождался датчанина, прежде чем перейти от слов к делу, – сказал Подворский, и тут с ним случился жестокий приступ кашля. Он отвернулся и скорчился, зажав рукой рот. Приступ затянулся на полминуты.

Мюнстер взглянул на комиссара, пытаясь понять, о чем тот думает, но, как всегда, ему это не удалось.

Самому Мюнстеру рассказ Подворского показался убедительным – во всяком случае, не складывалось впечатления, что он сочиняет на ходу.

Хотя никогда нельзя быть на все сто процентов уверенным. Ему уже доводилось ошибаться…

– Как звали его приятеля? – спросил Ван Вейтерен, когда Подворский перестал кашлять.

– Что?

– Приятель Блэве. Как его звали?

– Понятия не имею, – ответил Подворский.

– Он что, не представился? – спросил Мюнстер.

– Может, и представился, но не станете же вы требовать от меня, чтобы я помнил имя человека, которому набил морду двенадцать лет назад…

– Десять, – уточнил Ван Вейтерен. – Как его звали?

– Какого черта? – взревел Подворский. – Вы что, совсем спятили? Что тут вообще происходит?

Ван Вейтерен выдержал паузу, пока Подворский зло смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого, словно и впрямь размышлял, не сидят ли перед ним пара сумасшедших вместо двух полицейских.

Хотя в его представлении, как догадался Мюнстер, разница была невелика.

– Его звали Морис Рюме, – сказал Ван Вейтерен.

Подворский разинул рот.

– Вот проклятие! – сказал он наконец.

Откинувшись на стуле, он на некоторое время задумался.

– В общем, так, – выдавил он. – Уясните себе одну вещь – тогда, в том гребаном баре, мне не удалось его укокошить, а после того случая – тем более. У вас есть ко мне еще вопросы?

– В данный момент – нет, – ответил Ван Вейтерен и снова поднялся. – Но ты посиди, подумай об этом. Может, мы еще вернемся к нашему разговору.

Он постучал в дверь, и в помещение вошли Кропке и Мосер с наручниками.