Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Справа от Тимофея резко взвизгнули тормоза, водитель высунулся из окошка и спросил:

— Эй, Редькин, а чегой-то ты тут делаешь?

За рулем сидел Майкл.

— Тебя ищу, — сказал Тимофей просто.

— Считай, что нашел. Садись.

— И куда мы?

— Далеко, — сообщил Майкл серьезно и грустно.

— Тогда мне надо зайти домой. Вон же мой подъезд.

Вербицкий внимательно оглядел переулок и резюмировал:

— Не советую.

— Почему? — тупо спросил Редькин.

Майкл ответил фразой, достойной голливудского героя:

— А ты оставил дома что-нибудь такое, ради чего имело бы смысл рисковать жизнью?

— Нет, — сказал Редькин.

— Тогда — поехали!

И это прозвучало бодро, почти по-гагарински.

— Деньги я тебе привез, — поведал Майкл, лихо стартуя с места. — На первое время хватит. На, посчитай.

Пачка была увесистой и Редькин испуганно спросил:

— Сколько тут?

— Двадцать с половиной штук.

— Чего? — совсем уж глупо переспросил Редькин.

— Тугриков, — засмеялся Майкл, а потом великодушно разъяснил. — Ты пойми, общая сумма, которую они мне отдали, восемьдесят две. Двадцать пять процентов тебе.

— Почему двадцать пять?

— По прецеденту. Я, например, когда издавал первую книгу Мишки Разгонова (это ещё в перестройку было), заработал на ней как издатель втрое больше автора. Мне кажется, это нормальная доля для уважаемой мною творческой личности. На западе считают от тиража, а я считаю от собственной прибыли — так понятнее.

— Постой, а я у тебя тоже творческая личность?

— Конечно! Еще какая! Без твоего абсолютно сумасшедшего сценария я бы никаких денег не получил. Это ж надо было — начать разбитой «Нивой», а закончить международным наркосиндикатом. То есть ты даже на этом не остановился, сценарий-то дальше покатил. Но я теперь выхожу из игры, и тебя беру за компанию. Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — признался Редькин честно.

— А тут и понимать нечего. Просто я привык трезво оценивать собственные возможности. Огромные бабки, Тим — это уже беда, и я в такие игры не играю. Почему тебя за собой тащу? Это посложнее. Но ты сам рассуди: здесь в ближайшие две недели спокойно жить тебе не дадут. А потом, когда все устаканится… тогда и будем решать. На детей и тещу, если я правильно понимаю, тебе наплевать, а Маринке обязательно позвоним, как только в безопасном месте окажемся.

Редькин даже не спросил, что это за место такое, сразу подумал о жене и сказал:

— С Маринкой у меня полный разлад.

— Да ты что?! — не поверил Майкл и, как ему показалось, изящно пошутил: — На почве секса и психосинтеза?

— Ага, — кивнул Тимофей. — Она меня с любовницей застукала.

И увидев, как полезли на лоб брови Майкла, бесцветным голосом изложил свою историю — коротко, но достаточно образно. Получилось что-то вроде пошлого анекдота: «Возвращается жена из командировки, а муж в постели с водопроводчицей…»

Майкл долго с уважением молчал, потом выдал дежурное определение:

— Да, братец мой, это головная боль.

— А не беда? — тревожно спросил Редькин, уже усвоивший терминологию Вербицкого.

— Нет, Тим. Я думаю она простит тебя. Двадцать один год вместе — шутка ли? И между прочим, недельки две разлуки для вас обоих только на пользу. А к тому же, — Майкл внезапно оживился, — пока мы вместе, Тим, есть шанс ещё какую-нибудь аферу провернуть.

— Не надо, — жалобно попросил Редькин.

— Зря так говоришь, — пожурил Майкл. — У меня столько хороших дел сорвалось из-за этой срочной эвакуации! Тяжело будет все скомпенсировать. Но… ничего не попишешь — жизнь дороже! Знаешь, сколько человек вокруг твоей «Нивы» укокошили?

— Знаю, я считал — четверых.

— А вот и неправильно. Ты самого первого не сосчитал. Помнишь, в день аварии выстрел раздался во дворе? Ты ещё мне говорил тогда, что это, наверно, милиция при задержании хулиганов пугала. Хулиганы пожалуй и впрямь испугались. Но огонь там открыла не милиция, стреляли по тому, четвертому, который сидел в машине, а потом, как ты мне сказал, слинял куда-то. Слинял он, как выяснилось, на тот свет, потому что был единственным трезвым в машине, и сидевшему за рулем Сашке Кусачеву инструкции выдавал. Молодой был парень, но уже штатный офицер ГРУ, а убирали его свои, потому и уложили без проблем — с одного выстрела… Знаешь, Тим, я когда докопался до всего этого, хотел сразу твое дело бросить. Кисло мне стало, ох, как кисло! Но потом удалось понять, что грушники охотились не на тебя. А на этого немца в «фольксвагене», просто Кусачев уж слишком пьян оказался и вообще не по тому переулку поехал. Представляешь, не с той стороны лупил, немца поэтому только напугали, а тебя — всмятку! Выходит, и в военной разведке теперь бардак!

Майкл тараторил без умолку. Редькин едва успевал схватывать смысл. А они уже мчались по Ленинградке, не слишком соблюдая правила, гаишников однако Вербицкий отслеживал с предельной внимательностью.

— Ну, и куда там дальше мой сценарий поехал? — решил уточнить Редькин.

— Куда? — улыбнулся Майкл. — А туда, где счет идет уже не на миллионы баксов, а на миллиарды и сотни миллиардов. Наличными. Не веришь? Я раньше тоже не верил. А помнишь в девяносто четвертом Мавроди был. Интересный пассажир. Думаешь, от него хотели народ защитить, когда всю эту пирамиду обрушили и спецназ для ареста подключили? Да на народ этим гадам всегда наплевать было. Просто «мавродики» мало-помалу превращались во вторую национальную валюту, а это тебе, браток, уже не финансовые махинации — это реальная власть над экономикой. Но заметь: делиться властью не хочет никто и никогда. Вот тут «МММ» и не стало.

Майкл сделал паузу и грустно вздохнул.

— Я, между прочим, на том обвале потерял двадцать пять штук грин. Обидно? Еще как обидно! Вместе со всем народом ночевал тогда у костров на Варшавке, потом обозлился, и хотел прорваться наверх, мол, люди добрые, это ж у вас мелочевка, а у меня-то, у меня — огромные деньги! Хорошо, со мной в тот день Шурик был. Он по секрету так мне и шепнул: «Майк, успокойся. Ладно? Я уже ходил туда, а у меня, чай, побольше будет — триста штук баксов в акциях лежит». «Ну и что?» — спросил я. «А ничего. Там на тех, у кого меньше пол-лимона, даже не смотрят. Собственные отряды самообороны вкладчиков за кордон не пускают, об охране „МММ“ и речи нет». «И сколько же нужно „мавродиков“, — интересуюсь я, — чтобы с тобой руководство говорить стало?» Шурик мне не ответил, но он слышал, как там одному сказали: «Парень, иди отсюда со своими шестью лимонами. Не смеши людей, тут, братан, такие бабки зарыты!..» Вот так, а ты говоришь, не бывает на руках миллиардов. Бывают. Особенно у нас в стране. Здесь все бывает. Бюджет у России скромнее, чем у Бельгии, а на руках у братвы существенно больше зеленых, чем у Всемирного Банка.

— Но я так и не понял, во что я вхлопался, Майкл.

— Объясняю для идиотов: ты вхлопался в большую политику. Где ещё могут крутиться такие башли?! Где?

Они проехали Химки, и Тимофея вдруг словно ошпарило: до Шереметьева-2 было уже рукой подать. А ведь Майкл сказал многозначительно, когда сажал его, что поедут они далеко. В загранку, стало быть, у него, поди, и билеты куплены, может, даже на валюту разрешение оформлено. Но в Шереметьеве Редькина будет ждать страшный тесчим, и он никуда не улетит… ГОСПОДИ! ДА ОНИ ЖЕ ВСЕ В СГОВОРЕ!!! И МАЙКЛ — ТОЖЕ! НИКАКОЙ ОН НЕ ИЗБАВИТЕЛЬ!!

— Останови машину!

Сказано было так резко, что Майкл не смог не подчиниться. Прижался к обочине, встал и даже аварийку включил, хотя никаких запрещающих знаков поблизости видно не было. Пристально посмотрел на Редькина в ожидании объяснений.

— Я не поеду в аэропорт, — залепетал Тимофей. — Я даже не взял с собой загранпаспорт. (На самом деле взял, в последние четыре дня он, плохо понимая, зачем, все время носил в набрюшнике полный комплект документов и пять сотен долларов на всякий пожарный — подсознательно ждал чего-то). Я не могу ехать в Шереметьево! Я наверно, забыл рассказать тебе про звонок тесчима, потому что… потому что нельзя…