Точка сингулярности [= Миссия причастных]

— Постой, а Фогель, предшественник Базотти? Он был на самом деле? Или его Сиропулос для нас придумал.

— Не знаю, — сказал Кречет. — Я и сам своего рода «фогель». Пташка Божия.

Я посмотрел на него пристально. Когда привыкаешь мысленно переключаться с языка на язык, то, думая по-русски, не удосуживаешься фамилию Фогель переводить с немецкого как «птица».

— Да ладно, — улыбнулся Лешка, — шучу. В действительности, я думаю, фогелей было несколько, возможно, целая стая этих пернатых, передравшихся за сферы влияния. Как воробьи за крошки на бульваре. Считай, что это ещё одна шутка.

— И дедушек тоже много, — включился я в игру, — один злой, другой добрый, третий умный, четвертый дурак…

— Нет, — сказал Лешка серьезно, — Базотти, конечно, же был один. Совсем один.

Странная манера у Лешки: сам острит бесперечь, а моих шуток не принимает. Я обиделся и, может, благодаря этому, наконец, понял:

— Так эти «фогели» и были третьей силой. Да?

— Да, — сказал Кречет. — И Базотти тоже.

Дедушка продолжал дарить нам сюрпризы даже после смерти. Вот оно что! Впрочем, что-то подобное я уже слышал от Кедра, мол, вторая дискета предназначалась для Грейва, точнее для его начальства. Вот он великий принцип: разделяй и властвуй! Или, как говорит Лешка, сохраняй равновесие в природе, не дай победить никому. Дедушка умер, но дело его живет. Кто продолжатель, кто?! Верба — с одной стороны, Грейв — с другой. Но кто третий и самый главный? Неужели Лешка знает его? Знает и молчит? Да нет. Ни черта он не знает, по глазам вижу…

Кречет стоял, задрав голову, и разглядывал потолок. Из-под церковных сводов пристально смотрели на нас оливково черные печальные глаза врубелевских апостолов на тайной вечере.

И я вдруг передумал задавать вопросы. Кто я, в конце концов, журналист, что ли? Шактивенанда ещё когда объяснил: точка сингулярности — понятие не только пространственное, но и временное, то есть понимай так: каждому овощу — свой срок, а торопить события — значит, торопить смерть.

— Пошли на улицу, — предложил я, — здесь слишком мрачно.

— И то верно. Поехали вечером в какой-нибудь ночной клуб, в казино.

— Не люблю рулетку, — сказал я, — вообще азартные игры не люблю. Переболел этим ещё в школе.

— Зря, — осудил Лешка. — Очень хорошо помогает расслабиться. Тогда пошли стриптиз посмотрим. Я тебе самые злачные места в Киеве покажу.

— Слушай, — усомнился я, — но это как-то странно: в столице Украины идти на стриптиз.

— А вот ты ничего и не понял. Украинский стриптиз — всем стриптизам стриптиз. Я много стран объездил, и, поверь мне, более разнузданных шоу, чем у нас, в Киеве, не видел нигде.

— Да иди ты!

— Клянусь тебе.

— Ну что, норки на распашку?

— Какие норки? — не понял он поначалу, потом вспомнил Воннегута, «Завтраком для чемпионов» мы зачитывались все ещё в раннестуденческие годы, и улыбнулся. — Норки — это само собой, но ты бы видел, что они вытворяют! Во-первых, акробатика, как в цирке, ноги на спине узлом завязывают при полном отсутствии одежды, во-вторых всякие прибамбасы: на бутылку садятся, фрукты кушают теми самыми губами, руки друг другу заталкивают по локоть, шарики, нанизанные на веревочку, из задницы вытаскивают… Ну что, достаточно для рекламы?

— Да, — оценил я. — Это сильно, я бы сказал, это — по-нашенски. Уговорил, чертяка! Пошли смотреть.

Но на стриптиз мы так и не пошли. Хорошо еще, что звонки раздались на улице, когда мы украинскую национальную порнуху обсуждали, а не в церкви — там это было бы как-то уж совсем неуместно. Обе трубки заголосили одновременно. С кем и о чем говорил Кречет, я в тот момент не интересовался, у меня был свой немаловажный и даже нервный разговор.

Опять на связь вышла не Татьяна, а дотошный и высокомерный Вайсберг. И я почувствовал, что уже скучаю без моей рыжей бестии, особенно остро это ощущалось после разговоров о стриптизе.

— Очень плохо все, Разгонов. Москва для тебя по-прежнему закрыта. Сиди в Киеве, пей-гуляй.

— Спасибо за совет. Я бы в жизни не додумался этим заняться!

— А ты не перебивай, когда старшие говорят, ты слушай. На нашего несчастного Редькина навалились со всех сторон. Слава Богу еще, что его делом занялся по случаю твой друг Вербицкий. Этот факт Верба раскопала. И, между прочим, Майкл — очень талантливый парень, держит на личном контроле колоссальные потоки информации. Но срыв все равно возможен с любой стороны. Не знаю, кто из них не выдержит первым, но кто-то не выдержит обязательно, и тетрадка твоя уплывет от Редькина неведомо куда. Начнется жуткий шум на Лубянке, в правительстве, и мы, конечно, спугнем Грейва, так и не успев узнать, кто владеет дискетой. В общем, твоя задача пока предельно проста: позвонить Редькину — пиши телефон — и строго настрого запретить ему расставаться с рукописями. Пусть ждет хозяина. А если учесть, что звоночек-то будет с того света, он должен произвести неизгладимое впечатление на нашего уже и так задерганного жизнью Тимофея Петровича. Смысл понял? Ну а текст придумаешь сам. Кто у нас литератор?

— Он ещё издевается! — пробурчал я. — Вот обижусь сейчас, и будешь сам звонить. А откуда Редькину знать, что Разгонов умер.

— О, Боже! Почему же ты такой тупой, парниша? — возмутился Вайсберг. — Ты чем там вообще занимаешься в Киеве?

— Пью-гуляю! — рапортовал я бодро. — Согласно пункту первому инструкции генерала Горбовского для…

— Вольно, генерал Малин. Я вот и чувствую, что ты пьешь там не просыхая, для. Спрашиваешь, от кого Редькин узнал про Разгонова? Да от кого угодно: от Вербицкого, от Полозова, от Меукова, в конце концов, от Симы Кругловой (в эзотерических кругах тебя тоже почитывают)… Да у тебя с этим Редькиным пол-Москвы общих знакомых. Я сам не ожидал. Ну, ладно. Все. До связи. И последнее: звони не прямо сейчас, а через часок.

— Это ещё почему? Дома его, что ли, нет?

— Слушай, что за вопросы? — недовольно буркнул Тополь. — Приказы не обсуждают. И вообще, здесь даже не я дирижирую.

— А кто?! — спросил я страшным свистящим шепотом, вмиг представляя себе зловещего эмиссара третьей силы — в шляпе, в сером плаще и без лица. А то и с зелеными чешуйчатыми руками. Да нет же — с клювом и в перьях!

— Анжей, — коротко бросил Тополь, кажется, не учуяв через сотни километров моего животного страха.

— Ну, хорошо, — успокоился я. — До связи.

А Кречету позвонила жена. Всего-то навсего. Уже из дома. Велела торопиться. Она приготовила обед, наспех, конечно, но надеялась, что вкусно. Выходит, изрядно времени прошло — во загуляли-то мы! Я мгновенно ощутил волчий аппетит, и Лешка, кажется, тоже. Во всяком случае, пару раз он проныривал перекрестки на красный, нещадно эксплуатируя свое мастерство вождения, приемистость движка и на редкость мобильное рулевое управление «Ланчи». Всякий раз за секунду до столкновения он выскакивал из под тяжелых колес какого-нибудь грузовика или уворачивался от блестящих боков очередного «Мерседеса». С привычкой лихачить Лешка не расстался даже на самом верху властной пирамиды. И мне это тоже было приятно наблюдать.

Кстати, чудесную автомобильную историю рассказал он мне, начав возле дома на подъездной дорожке, а закончив уже за обедом. Начинать нужно было именно в том месте, где стоял странный обрубок, если не сказать пенек, оставшийся от фонарного столба.

— И главное, ехал вроде не быстро, — комментировал Лешка. — Ну, до какой скорости можно разогнаться на пятидесяти метрах после поворота? До восьмидесяти, максимум, и то вряд ли… А я заслушался репортажем с заседания Верховной Рады, месяц назад это было, они такую очаровательную ахинею несли — и вдруг у меня помехи. Я догадывался, это там, внизу, один проводочек отходит, ну я и нагнулся подправить, да видать, руль слегка зацепил вправо. Удар получился солидный, я, правда, понять ничего не успел — подушка-то выскочила раньше, чем я голову повернул, ну а потом этот столб дурацкий мне на крышу и рухнул по диагонали. Правую стойку смял капитально. Слава Богу, я в машине один ехал, пассажиру бы точно не поздоровилось. А сам я даже не могу сказать, что отделался легким испугом — не было никакого испуга. Смех один. Милиционеров вызвал по мобильнику, они довольно быстро приехали, и я намерен был просить прощения, выяснять, сколько теперь платить за порчу муниципального имущества. Однако они, увидев мои документы, чуть ли сами не начали извиняться. Тут уж я обнаглел и обещал жаловаться на производителей столь хилых железобетонных столбов, дескать, позор украинским бетонщикам, раз их конструкции какая-то легкомысленная буржуйская «Ланча» пополам перешибает! Даишники мои отшутились, мол, это были турецкие бетонщики. Может и правы они…