Точка
Шрифт:
— За моей Стеф проследите, пожалуйста.
— Конечно, — рассеяно произнес старик, сложив квиток пополам.
— До свидания.
— Да-да.
Оставив Отермана, Искин двинулся по Литмар-штросс в поисках какого-нибудь кафе. В планах его было сначала подкормить юнитов. Затем он подумал о парикмахерской. За тридцать грошей хотя бы навести порядок на голове. Месяца три не стригся. Дальше… Он сошел с тротуара под сень арки и, оглянувшись, занялся подсчетом финансов. В портмоне обнаружилось двадцать семь марок, еще три марки (две одномарковые банкноты, остальное — мелочью) набралось
Впереди — «Тиомель».
Впрочем, кажется, в «Тиомель» его пригласили. Значит, платить, скорее всего, не придется. И здесь Искин был готов наступить на горло своей порядочности. Ну и что? Он купит букет прекрасных весенних цветов. Размен неравноценный, но кто знает, во что выльется ужин? Может, муж Аннет ворвется в ресторан, как потенциальный рогоносец, и устроит скандал с битьем посуды и зеркал.
Хотя он же уехал. Или не уехал?
Искин посопел. Он вдруг понял, что не может вспомнить лица Аннет. Высокая. Короткие светлые волосы. И, кажется, светлые глаза. Голубые. Или зеленые? Кошмар, честно говоря. Отвратительное чувство.
И куча времени до восьми часов.
Спрятав портмоне, Искин повернул с Литмар-штросс на коротенькую Хохмитц и мимо домов, выкрашенных в желтый и коричневый, вышел на оконечность Кламке-штросс, с которой по Людвиг-аллее зашагал в направлении Бушелен. Он придумал, чем себя занять. Кроме кафе и парикмахерской он зайдет к Берштайну, если он еще в клинике, и договорится о проверке Стеф. В таком Берштайн точно не откажет.
А далее до Криг-штросс и «Тиомель» он прогуляется медленным шагом и подготовится к беседе с Мессером завтра.
Зеленые, вспомнил Искин. Глаза — зеленые.
Это привело его в бодрое расположение духа, и он как-то незаметно для себя отмахал с километр. На Бушелен выходить не стал, а сквериком прошел на параллельную улочку, где цокольные этажи крепких домов в пять-семь этажей занимали пекарни, овощные лавки и маленькие семейные кафе.
Было еще светло, хотя кое-где уже зажгли фонари и вывески. Кафе «У Леопольда» прельстило Искина вывеской с веселым бородачом, зажавшим в зубах сосиску. Под звон колокольчика он открыл дверь и оказался в уютном крохотном зальчике с квадратными столиками и висящими на цепях лампами. Витринные окна были исполнены в виде витражей, пол по углам был посыпан опилками.
— Добрый день!
Посетителей было всего двое, они сидели в дальнем углу, Искин был третьим, и хозяин кафе сам вышел к нему, чтобы принять заказ. Он был черноволос, улыбчив, усат, но не имел разлапистой, как на вывеске, бороды. Лет тридцать. Рубашка, брюки, темно-синий фартук. Из-за стойки выглядывал мальчишка лет двенадцати.
— Вам столик?
— Да, — сказал Искин.
— У нас домашнее пиво и лучшие в городе сосиски, — сказал хозяин кафе.
— Кофе?
— Разумеется. Колумбийский.
— Если можно — сладкий.
Мужчина кивнул, хотя в лице его читалось, что портят кофе сахаром только совершеннейшие тупицы.
— Пирожные у вас есть?
— Штрудель, — владелец кафе подвел его к столику у окна. — А здесь можно повесить одежду.
Он показал
на разлапистый крючок на стене.— Тогда кофе и штрудель, — сказал Искин, медленно выбираясь из плаща.
— Это обойдется вам в полторы марки.
— Замечательно!
— Штрудель — малиновый, и я для вас посыплю его сахарной пудрой.
Искин сел на стул.
— Это было бы кстати, — сказал он.
— В вас без труда угадывается сладкоежка, — улыбнулся мужчина. — Пять минут!
Искин кивнул, сложив ладони на белой скатерти. Один из посетителей встал и нетвердым шагом направился к выходу.
— Пока, Феликс! — крикнул ему перебравшийся за стойку хозяин кафе.
Тот махнул рукой. Звякнул колокольчик. Словно разбуженный этим звуком, оставшийся в одиночестве мужчина за дальним столиком вскинул голову. Взгляд его остановился на Искине.
— Ты воевал? — крикнул он через весь зал.
— Что? — спросил Искин.
— Сейчас…
Посетитель поднялся и, прихватив с собой тарелку с сосисками, пошел к неожиданному собеседнику.
— Мориц! Мориц! — Владелец кафе, оставив электрическую кофемолку, перегнулся через стойку в попытке преградить ему путь. — Ты пьян. Ты наделаешь глупостей!
— Вот еще!
Мужчина ловко обогнул протянутую шлагбаумом руку.
— Так, значит, ты не воевал.
Он шлепнулся на стул напротив Искина. Тарелка, не растеряв ни одной сосиски, расположилась в центре стола.
— Мориц!
Владелец кафе, красный, как вареный рак, поймал его за плечо.
— Стефан, я себя контролирую, — произнес посетитель.
— Ты мешаешь человеку, — сказал Стефан, извинительно, для Искина, прижимая ладонь к груди. — Дай ему спокойно попить кофе.
— Я просто поговорить.
Мориц уставился на хозяина кафе водянистыми глазами.
— Но, может быть, господин не хочет с тобой разговаривать.
— Да?
Удивление Морица было неподдельным. Он всем телом повернулся к Искину. Лицо у него было грубое, мясистое, выбритое до синевы. Справа, от виска к нижней челюсти, шел кривой рубец, видимо, след от осколка или сабли.
Возрастом он был постарше Искина, но если застал Мировую войну, то, скорее всего, рядовым или унтер-офицером.
Носил он иссиня-серый (гехтграу) мундир старого военного образца. На левой стороне темнела бронзовая медаль «За храбрость» на красно-белой ленте. Искин вспомнил, что с извещением о смерти отца им передали знак «За ранение» и «Железный крест». Будто это как-то могло утешить.
— Так ты, значит, против поговорить? — с вызовом спросил Мориц.
Искин улыбнулся.
— Нет, мы вполне можем поговорить.
Мориц замедленно кивнул, словно не ожидал согласия.
— Уважаю. — Он перевел взгляд на хозяина кафе. — Ты слышал, Стефан? Две кружки твоего темного, мне и моему другу.
— Господин, — наклонился к Искину Стефан, теребя край фартука. — Вы действительно не имеете ничего против…
— Нет, — сказал Лем.
Ему надо было убить время до Аннет, и он посчитал, что такой способ ничем не хуже длительной прогулки. До Берштайна-то он доберется в любом случае.
— Тогда кофе и штрудель — за мой счет, — тихо сказал владелец кафе.