Точки притяжения

Кира изумлённо подняла обе брови вверх.

– Неправильно подумал. И вообще я в последнее время много жаловалась, так что давай теперь ты пожалуешься мне на что-нибудь, – быстро попросила она, чтобы показать свою увлечённость диалогом и тем самым в очередной раз опровергнуть его непонятно откуда берущееся предположение о том, что она не была заинтересована в его обществе.

– Ух ты, как удачно.

– Почему?

– Вход в парк совсем рядом, я не успею ничего рассказать, – довольно объяснил он.

– Точно… – разочарованно протянула Кира.

– Я могу погулять немного.

– Ты же куда-то шёл, – заметила она, удивившись.

– У меня ещё есть время.

– Отлично тогда. Давай. Жалуйся. Посмотри, каково это, – задорно сказала она: теперь настала её очередь расплываться в довольной улыбке.

– Я не знаю, на что жаловаться. Ладно, сейчас подумаю. Хм… Можно и про это. У нас с сестрой есть кузен – Влад – и мы его ненавидим.

– Какое сильно слово, – удивилась Кира, на ходу обернувшись к нему так, что ей пришлось пройти пару шагов спиной вперёд, – За что?

– За всё. Мы проводили много времени в детстве и каждый раз… – он внезапно замолк и посмотрел на неё с каким-то неприятным осознанием, – Я тебя понял.

– В смысле?

– Жаловаться как-то неприятно. Как будто ноешь и напрашиваешься на сочувствие, – признался Макс, слегка сдвинув брови.

– Вот видишь!

– При этом я сам не воспринимаю это, как жалобы: это не более чем воспоминания, – продолжил рассуждать он.

– Всё равно неприятно, да? А ты заставлял меня каждый раз вспоминать что-то новое.

– Поэтому ты хотела от меня убежать?

– Я не… – начала оправдываться Кира, но, внезапно осознав спокойную повседневность интонации его вопроса, отвернулась, чтобы подавить смех, – Неважно, – решила она, справившись с порывом, – Не уходи от темы. Продолжай.

– Ладно. Когда мы только с ним познакомились… Я, кстати, не знаю, почему мы не были знакомы раньше.

– А сколько вам с Майей было лет? И чей он сын?

– Девять и шесть. Брата папы. Так вот, когда мы только познакомились (он, кстати, на год меня старше), он пришёл с другом, и они тут же предложили нам идти играть. Они сразу нашли, во что играть: нужно было разбиться на две команды и по очереди – на время – проходить полосу препятствий: чья команда пройдёт быстрее, та и выиграла. Нужно было выбрать какой-нибудь участок и пройти его с закрытыми глазами, и в каждой команде один был тот, кто проходил бы участок, а другой – кто давал ему голосовые команды.

– То есть пока одна команда проходит, другая засекает время?

– Ага. Влад начал говорить, что нам нет смысла играть друг против друга, в смысле я с сестрой против него с другом; что для лучшего знакомства нужно разбиться так, чтобы было больше взаимного общения, и чтобы в командах с закрытыми глазами ходил тот, кто младше – то есть мы с Майей – потому что они старше и опытнее и могут лучше объяснить, куда идти. Короче, в какой-то момент мы поняли, что они соревнуются друг с другом, кто поставит своей жертве больше травм, намеренно заводя её не туда.

– У него всё в порядке с головой? – оторопело спросила Кира.

– Мы до сих пор сомневаемся. У Майи даже шрам остался с тех пор. Небольшой и незаметный, но шрам.

– И вы общались после этого?

– Приходилось. Родители нас постоянно сводили, наивно думая, что мы подружимся.

– Но вы же рассказывали им про него?

– Думаешь, мы молчали? – недоверчиво спросил Макс, подняв одну бровь, – Мы не из тех, кто молчит. Родители думали (может, до сих думают), что это невинные детские обиды.

– А когда вы в последний раз виделись?

– Пару лет назад, наверное. Мы уже не дети – нам не нужно общаться. Мы его игнорируем в основном. Зато в детстве благодаря ему мы с Майей одновременно узнали, что такое приступ бешенства, – сказал он, и улыбнулся так, будто это воспоминание было отчего-то очень забавным; может быть оттого, что прошедшее с тех пор время стёрло все неприятные ощущения, оставив в памяти бойкую картинку с двумя разъярившимися детьми.

– Ого!

– Да, нас никто в жизни никогда так не злил, как он, – небрежно добавил Макс, – Зато если мы с ней ссорились, то стоило ему приехать, мы не только тут же мирились, так ещё и закрывались в чьей-либо комнате в порыве семейной солидарности.

– Как мило, – Кира расплылась в улыбке.

– Иногда устраивали конкурс «нарисуй Влада»: всегда получался монстр на фоне Трансильванского замка. Имя подходящее. Родители, кстати, пользовались нашей реакцией на него. Угрожали привезти его, если мы ссорились.

– Часто вы ссорились?

– По мелочи – часто. Крупно… – Макс помолчал, задумавшись, – очень редко. Опять я всё время про себя рассказывал, – недовольно заключил он, – В следующий раз твоя очередь.

За время своего разговора они успели пройти круг по этому небольшому парку (они не прошли по его периметру, а просто обогнули фонтан) и теперь возвращались к его воротам.

– Я думаю, я пойду, – сказал Макс.

– Да, давай. Я ещё погуляю.

– Что будешь слушать?

– Radiohead.

– Серьёзно?

– Нет, – ответила она, и они, последний раз за сегодня улыбнувшись друг другу, разошлись.

День 40, неделя 6, пятница

Кира никак не могла выкинуть из головы вчерашний диалог, во время которого Макс напрямую сказал ей о том, что она, по его мнению, пыталась от него отвязаться. Это открытие чрезвычайно удивило её: она была уверена, что своей несдержанной восторженностью, которую она, оглядываясь назад, считала отталкивающей, и своими доходящими до бестактности назойливыми расспросами создавала впечатление прилипчивой дурочки – и уж точно не холодной королевы, которая презрительно сторонится его компании. Неужели её внешние проявления так отличались от её внутреннего состояния? «Если это так, то разумно ли осуждать людей за манеры, которые кажутся нам недружелюбными, или приписывать им мотивации, которые кажутся нам явными? Нам может много чего казаться», – подумала она.

В начале часа, следующего за последним рабочим, Кира вышла из здания навстречу ослепительно солнечной улице. Она тут же завернула в тень у стены и остановилась, не особенно задумываясь о том, зачем она это делает. Если бы она спросила у себя: «Кира, зачем ты это делаешь?», то ей пришлось бы признать, что дни (по крайней мере, рабочие), прошедшие хотя бы без одного короткого диалога с Максом, перешли в разряд неполноценных и старались быть поправленными на автомате.

Минут через десять он наконец-то вышел из крутящихся дверей здания и, как будто ожидая найти её здесь, тут же направился к ней. Чтобы ему не показалось, что она его преследует («Судя по вчерашнему опыту, ему так, скорее всего, не покажется…»), Кира, как только различила его фигуру сквозь стёкла огромного окна, тут же сделала вид, что приняла звонок, а когда он почти подошёл к ней, громко проговорила в телефон «А, то есть не сегодня? Ну тогда я пойду домой» и, положив трубку, сказала «Привет».

– Ага, то есть ты домой? Привет.

– А что, тебе туда же?

– К тебе домой? – спросил он своей обычной спокойной интонацией, в которой Кира уже начала учиться различать оттенки; их, если подумать, было множество: сквозь ровную поверхность могли проступать утомлённость, заинтересованность, насмешливость, игривость и много чего ещё; считывать их, правда, получалось далеко не всегда.

– Очень смешно, – без улыбки ответила Кира, – В ту же сторону.

– Да, мне туда же. Ты против?