Todo negro (сборник)

Уильям крепко пожал Джеремайе руку.

***

По дороге в порт Джеремайя не сдержался и рассказал Элис о случившемся. Влюбленные всегда поступают глупо — и всегда жалеют об этом. Бросать отца девушка не собиралась. Джеремайя попытался остановить её, ухватил за локоть.

— Пусти!.. — в голосе Элис, всегда таком нежном, прорезался отцовский металл.

— Там опасно! Я обещал…

— Если Джим Джонс соврал, то опасно везде. Если нет, я хочу увидеть отца. И уж точно не хочу провести остаток жизни, трусливо прячась… Даже с тобой!

Последние слова прозвучали как-то… нежно? Элис прижалась к Джеремайе. Их глаза встретились, но потом девушка вырвалась и побежала.

Конечно же, Джеремайя её догнал. Конечно же, она заплакала. И конечно же, юноша не смог её удержать.

— Хорошо, Элис. Но ты будешь смотреть издалека. Я не доверяю Джонсу. Если он победит — беги в El Baron, а я попытаюсь…

— Он не победит, Джерри. Ты плохо знаешь отца.

***

Уильям Дадли и Джим Джонс стояли друг против друга, расставив руки на уровне пояса. Если бы не разделявшее их расстояние, можно было бы решить, что мужчины собрались бороться, а не стреляться.

Элис видела отца только со спины, хотела подойти ближе — Джеремайя остановил. В этот раз она послушалась. А минутная стрелка башенных часов приближалась к двенадцати.

Все произошло быстро. Первый удар часов — дуэлянты рванули револьверы, два выстрела почти слились в один. Джеремайе показалось, что Дадли был быстрее.

Второй удар. Джим Джонс стоял прямо, а Уильям Дадли согнулся и выронил револьвер. Смех Джонса, крик Элис, третий удар — всё это прозвучало одновременно. Девушка бросилась к отцу, а Джонс выстрелил снова.

Джеремайя боялся, что он метит в Элис, но нет: Джонс лишь уложил Дадли наповал. Четвёртый удар, за ним пятый. Юноша догнал Элис, когда та уже почти упала на колени подле отца. Шестой удар — или это у Джеремайи так колотилось сердце? Джим Джонс снова поднял оружие.

Джеремайя ожидал, что ирландец обманет его. Ожидал, но очень надеялся, что этого не случится.

— Ты обещал!

— Мне тоже многое обещали. Бёрк. Кларк. Дадли.

Ствол револьвера двинулся в сторону Элис. Выстрел совпал с последним ударом часов.

Лишь когда Джим Джонс рухнул навзничь, Джеремайя понял: стрелял не ирландец, а он. «Кольт» будто сам прыгнул в руку. Юноша не заметил, как взвёл курок и нажал на спуск. Может быть, это сделал не совсем он?

Джонс ещё дёргался, царапая шпорами землю. Джеремайя заглянул ему в глаза. Впервые он убил человека. «Впервые»… Так странно звучит — будто готов был сделать это ещё не раз. Хотя почему «будто»?

Ради Элис он был готов на всё. Сейчас это стало абсолютно ясно.

А сочтёт ли Господь убийством смерть того, кто сразу же воскреснет? Имеет ли Господь силу в Новом Орлеане, где столь вольготно чувствуют себя гаитянские лоа? Имеет ли он силу в Ирландии, том несчастном краю?

Имеет ли всё случившееся отношение к промыслу Господа?

— Ничего, шкет. Я вернусь за ней. В следующий раз. Надеюсь, у вас будут дети…

Джеремайя мог выстрелить снова, но дорога в Австралию должна быть трудной. Он спокойно смотрел, как враг испускает дух.

Элис обняла его.

Сейчас было не время для слов о любви. Тем более — для поцелуя. Но Джеремайя Смит понял, что его любят. А ещё — что даже если Мама Бриджит выписала ему аванс, теперь-то он точно стал мужчиной. Не потому, что убил, конечно.

Потому, что принял ответственность за дорогого человека и мог его защитить.

На палубе парохода Джеремайя глядел в сторону Сент-Луиса, но думал об Австралии. С каждым годом туда ссылали всё меньше преступников. Скоро эта жестокая земля сделается обыкновенной колонией. А значит, Джиму Джонсу станет гораздо проще возвращаться.

Но юношу это не пугало. Левой рукой он приобнял любимую, а правую положил на рукоять револьвера.

Последний из

Меня нередко спрашивают, почему я так выгляжу и что я вообще такое.

Кто-то сразу, кто-то — спустя время, решившись. Некоторые спрашивали через несколько лет, в подпитии или между делом. Большинство, впрочем, понимает: глупо задавать вопрос, ответ на который лучше не знать. Либо я просто кажусь им слишком страшным. Это неудивительно и меня вполне устраивает.

Эльфийка спросила утром, когда я уже собирался.

— Это долгая история. Времени рассказывать нет.

Милейшее создание: кожа — как молоко, тоненькие стройные ноги, почти детское личико, хотя ей наверняка лет сто от роду. Один глаз зелёный, другой голубой. Ну и ушки, которые многим так нравятся — даже тем, кто вообще-то презирает эльфов. Красавица явно стоила дороже суммы, в которую обошлась, но у меня к деньгам отношение серьёзное. Условия оговариваются заранее и не меняются, половина монет вперёд. Касается любой сделки: не важно, кто кому платит. Правила всегда одни.

Я натянул плотные кожаные штаны, затем сапоги, сунул кинжал в голенище. Застегнул пояс, на котором таскаю широкий тесак. Ещё один кинжал, маленький — в левый рукав куртки. Накинул глубокий капюшон, без которого не хожу: мою харю лучше лишний раз не светить.

— Прощай.

В городишке было всего две таверны — но хорошо, что хоть так. Я не останавливаюсь в том же месте, где меня ждут.

Радует, когда встречу назначают ранним утром. По моему опыту — это черта деловых. Тех, кто не доверяет вечернему шуму: ведь только кажется, будто во всеобщем гаме никто тебя не слышит. Наивно. Кому надо — подслушают, а вот на рассвете подобраться сложнее.

Таверну я обошёл ещё накануне, только приехав в город. Выяснил, где вход для прислуги, где сгружают припасы. Стараюсь не заходить куда-либо, не будучи уверенным, что смогу выйти.

Внутри было тихо, накурено, наверняка неприятно пахло — но с запахами у меня определённые проблемы. Забулдыга храпел посреди зала, скрюченная бабка неловко мела пол. Свечи за ночь оплавились, камин потух. Наверное, было холодно. Тепло я более-менее чувствую, холод — практически нет.

Я сразу понял, кто именно меня ждёт. Вон тот, в углу.

— Ты Гор или Бирн?

Характерный голос. Переливается, словно ручей журчит или хороший музыкант водит смычком по струнам. Сразу ясно, кому такой принадлежит…

— Гор.

— Значит, Бирн опаздывает. Присаживайся. Меня зовут Ойлимайоллмэйр.

Об древние имена всегда язык сломаешь. Но раз «-мэйр», значит — не из простых. Не из таких, что за пару медяков ложатся с постель с любым путником, даже с уродом вроде меня. Нет-нет-нет, тут совсем другая ситуация. Он знатен.

Это был эльф, разумеется. Вполне типичный. Ростом не меньше двух метров, стройный, гибкий, бледнокожий, с ухоженными длинными волосами, из которых торчали кончики заострённых ушей. Ойли, как я сразу решил его называть, носил красивый камзол и сорочку с накрахмаленным воротом. На его тонких пальцах были длинные ногти и дорогие перстни. Возраст, как обычно у ихнего племени, не определишь: может быть двадцать, пятьдесят, сто, триста. Иной раз и больше.