Тогда, когда случится

Где-то в "зелёнке" с лёгким эхом бабахнуло. Граната?! Воевода свесился с крыши:

– Ага, граната. Кажется, где-то возле водонапорной башни.

Всё.

Вот оно и случилось.

Затрясшейся рукой Иван Петрович ухватил с бруствера рацию, отжав кнопку, прижал к губам. И пропадающим голосом засипел:

– "База"? "База"! Это "Камчатка-1". У нас чэпэ. Черкас, Черкасов в самоволке. И сейчас слышали взрыв.

Десять бойцов через ворота, десять напрямую под проволоку. Промеж других пронырнул и Рифат. Не оглянувшись.

А начштаба светло-серыми ледышками всё больнее процарапывал под опущенный козырёк каски:

– Так когда он ушёл? При тебе? Во сколько?

Иван Петрович молчал. Молчал. Молчал!

– Ну, Павлов, сам всё знаешь. Молись пока.

Славка сразу догадался, что Лия поведёт его к той старой беседке. А где тут найти более романтичное место для свидания, да с объяснением? И как откажешь, если девушке "очень-очень нужно поговорить, очень нужно"? Сквозь расправляющуюся листву, счастливо искрящую тысячами мельчайших цветных капель недавно отошедшей грозы, узкими жёлтыми лучами косо прорезалось вечернее солнце, навстречу которому из травы покачивался жидкий парок. Ноги мгновенно до колен промокли, а головы и плечи то и дело шаловливо обрызгивали цепляемые ветви.

Славка шёл, болтал, буробил и балабонил что попало и о чём угодно, а сам всё мучительно искал: как бы умудриться помягче объяснить, объясниться, чтобы не обидеть, не оскорбить девчонку. Ну, если ж у неё появилось понимание своего положения, если нашлись силы на душевный протест "закону гор", то пусть лучше бежит отсюда, пусть уезжает в Россию, куда подальше. Что ей здесь? Полуживотное прозябание? А там уж где-нибудь и когда-нибудь она обязательно встретит своего... своё счастье.

Прости, Михаил Юрьевич, но Славка сегодня явно не Печорин и, тем более, не Демон. Нынче, скорее уж, он пребывает в роли Онегина: ...Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей...Вот-вот: и тем её вернее губим....

– Так ты школу не закончила?

После каждого его вопроса пауза.

– Шесть классов. Почти.

– А не хочешь дальше учиться?

Опять несколько секунд до ответа.

– Дядя Хазрат не хочет.

– А родители? Прости, твой отец?

– Мой отец далеко.
– А ещё Лия всё время словно что-то рассматривала под ногами. Ни разу глаз не подняла.
– Он в Турции.

– Ох, ты! А чем занимается?

– Бизнесом. Пять братьев, которые после войны живые, все в разных городах живут. В Стамбуле, Петербурге, Москве, Тюмени. Дядя Хазрат один здесь.

– Пять братьев. А сколько было? До войны?

– Девять.

Обходя часто наросшие стволы клёнов, буков, кусты сиреней и акаций, мимо фундаментов-руин былых заводских строений, мимо затянутых крапивой гарей и осыпавшихся авиаворонок, они вышли точно на водонапорную башню, рваной розеткой царапавшую напаренную яркую синеву. А вон и белая реечная беседка, перевитая тёмными виноградными лозами. Всё как он и предполагал.

– Здесь красиво. Тебе нравится?
– Ого, Лия в первый раз взглянула почти в лицо. Ну, на грудь-то уж точно.

– Красиво.

И что теперь? ...Быть может, чувствий пыл старинный Им на минуту овладел, Но обмануть он не хотел Доверчивость души невинной....

– Прости, что я спрашиваю и спрашиваю. Просто мне всё интересно, впервые же в Чечне. Почему ты с дядей, а не с отцом?

– Моя мама не смогла сына родить. Три девочки. А раз она не чеченка, украинка, то её отправили домой. Младшие сёстры в горных юртах, у родственников помогают, а меня, как старшую, дядя Хазрат себе взял. Сказал, что из меня "мехкари" получится.

– Это что значит?

– "Мехкари" - по-вашему "сторож земли". Так в старину вайнахи называли девушек-первенцев в семьях, где не родились мальчики. "Мехкари" должны были носить мужскую одежду и уметь владеть оружием. И им разрешалось выходить замуж только после того, как они совершат подвиг на войне. Принесут добро тейпу.

– Ты тоже должна совершить подвиг? Шахидкой стать, что ли? А только что потом замуж выдавать?

Зря он так. Лия резко отвернулась, сжавшись как от удара. В самом деле, дурацкая шутка: девчонка ради своих чувств на такой риск пошла, что ему, русскому, никогда и не понять - ведь у неё и религия, и обычаи предков сейчас вверх ногами, а он вот так. Юморит.

– Прости. Я опять не подумал.

Эта пауза особо долгая. Ну, и?.. Переходим к главному? ...Мечтам и годам нет возврата; Не обновлю души моей... Я вас люблю любовью брата - И, может быть, ещё нежней....

И по домам.

Лия, отвернувшись, продолжала молчать. И Славка заскучал: вот только сцен наигрывать не надо б. Он, ведь, между прочим, тоже рискует. И, главное, без особой нужды, из одной жалости. Ну, может, ещё и из любопытства. Он медленно несколько раз шагнул, чтобы просмотреть тропку вдоль разномастного забора, из-за которого знакомо выглядывала осыпавшаяся черешня.

А, кстати, как там ласточки? Славка неловко полез в пролом. Перегнившая труха обрушившихся перекрытий поросла высокой, бледной от нехватки солнца, крапивой, вдоль стены остатки сварной лестницы ржавой спиралью вели наверх, на широко проломанный посредине пол верхнего этажа, где, под бетонным козырьком-опояской, холодными склепиками лепились опустевшие гнёзда ласточек. Значит всё, весёлые щебетуньи уже поставили на крыло птенцов и покинули башню до будущего года. Оглядевшись напоследок, прижал АКС и пригнулся, чтобы вылезти обратно. Стоп! Стоп-стоп-стоп: всё обильно закапано бело-серыми птичьими метками, а вот справа от входа куча хлама чистая. И сломанная детская коляска - в прошлый раз она лежала... вон там, у стены. Он точно запомнил, что у неё было одно колесо. Жёлтое. Коляска, дырявый тазик, смятые коробки, тряпьё - и ни точки помёта! Ну-ка, ну-ка, ну-ка: из-под кучи слишком нахально торчал угол толстенной полиэтиленовой плёнки.

Подцепив полиэтилен ногтями, Славка осторожно, а потом сильнее потянул ускользающий край. Сдвинулось! Вместе с мусором. Интересно! И опять поддалось. Перехватившись, приподнял и увидел освобождающуюся из-под рассыпающегося навала оббитую старой оцинковкой квадратную крышку, такую же, как у погребов. Это... это же схрон?.. Точно, схрон! Ни фига себе.... Но тут кусок плёнки выскользнул, и, ловя равновесие, Славка широко отшагнул.

Когда рычаг-предохранитель отлетает, ударник под действием боевой пружины накалывает капсюль-воспламенитель. Через три-четыре секунды по горючему составу замедлителя огонь доходит до капсюля-детонатора. И если щелчок воспламенителя ещё слышен, то взрыв уже нет.

Славка скорее догадался, чем ощутил, что пяткой зацепился за тонкий капроновый шнурок и боковым зрением успел-увидел выкатывающийся из-под серой обувной коробки зелёный шарик РГД-5. Раз. Два. Три. На "четыре" он щучкой влетал под лестницу, и взрыва, действительно, не услышал.

Голубые глаза с трудом сфокусировались на карих.

– Ли-я?

Тонкие губы шевелились, но ничего, кроме звона не было слышно. За белым контуром её платка близилось что-то ещё. Это тоже глаза, но в черноте масок. Выставив стволы, три камуфлированных тени заслонили далёкий-далёкий лоскуток вырезанного зубцами синего неба. Славка поднял невесомой правой рукой невесомую же рубчатку "лимонки", а левым указательным попытался попасть в кольцо. Но расширившиеся карие глаза так близко-близко отразили голубые, что он опустил, развёл руки.