Тогда ты молчал
Шрифт:
8. Можно предположить, что разочарованные журналисты, которые в 11 часов на обещанной пресс-конференции узнали слишком мало нового для себя, станут распускать дикие слухи. Только «Абендцайтунг» могла радоваться, что не упустила возможность приобщиться к «событию года», потому что не каждый день ей выпадала удача в виде истории о женщине, пожаловавшейся именно в эту газету на сомнительного лекаря и вскоре после этого убитой. В том же духе была выдержана и напечатанная в этой газете статья. Теперь Плессен потеряет часть клиентов — в этом можно было не сомневаться.
— Кто-нибудь есть хочет? — спросил Бергхаммер в конце совещания.
Моне не хотелось реагировать
— Пицца? — спросил Бергхаммер и посмотрел на Мону.
Его лицо вспотело, усы печально свисали. Остальные служащие КРУ 1 быстренько смылись из комнаты.
— Мне все равно, — преданно глядя ему в глаза, сказала Мона и взяла свою сумку. — А тебе, Ганс?
— Пицца — это здорово, — пробормотал Фишер и тоже встал.
Судя по довольному лицу Бергхаммера, их реакция была правильной. Перспектива поесть и попить пивка как будто снова пробудила в нем интерес к жизни. Казалось, у него даже улучшилось настроение.
— Возьмем мою машину, — сказал он и повел Мону и Фишера к лифту в подземный гараж.
Они поехали в пиццерию, расположенную недалеко от центрального вокзала. Бергхаммер был там постоянным клиентом, и поэтому на стоянке ему даже отвели специальное место для машины, — ведь он ходил пешком только в тех случаях, когда избежать этого было абсолютно невозможно.
— У меня для вас сюрприз, — сказал он, выходя из машины.
Мона подняла глаза к небу, которое к этому времени еще больше затянулось дымкой. Горячий, насыщенный выхлопными газами воздух казался спрессованным.
— Что за сюрприз? — спросила она, перекрикивая уличный шум.
— Подожди немного.
Они вошли в пиццерию. Мона не любила эту забегаловку, где стены были облицованы деревом, а под уродливыми вышитыми матерчатыми абажурами тускло светили подслеповатые лампочки, но время от времени приходилось доставлять Бергхаммеру это удовольствие. Бергхаммер приветливо кивнул официанту, и тот проводил троицу к столу, за которым уже сидел какой-то человек. Мона с удивлением узнала в нем Керна, полицейского из оперативного аналитического отдела. Керн стал определенной знаменитостью с тех пор, как с его помощью было расследовано убийство ребенка, произошедшее в окрестностях города. Средства массовой информации принципиально именовали Керна исключительно «профайлером» [13] , с чем тот категорически не соглашался, подчеркивая, что он — всего лишь аналитик.
13
Профайлер (англ. profiler) — специалист, который по совокупности различных, даже самых незначительных деталей и улик составляет психологический портрет потенциального преступника.
Однако слово «аналитик» СМИ считали, очевидно, недостаточно сексуальным.
— Что, у нас конспиративная встреча? — спросила Мона и уселась на деревянную скамью напротив Керна — худощавого человека лет тридцати с серьезным узким лицом, которое оживлялось только тогда, когда он говорил о работе.
Бергхаммер поместил свое объемное тело на стул рядом с ней. Даже при этом скверном освещении были видны пятна пота на его голубой рубашке, да и запах от него исходил такой, что не возбуждал аппетит. Вообще-то Мона любила и ценила Бергхаммера.
Но он, как и все мужчины в отделе КРУ 1, за исключением Фишера и Бауэра, не придавал значения своей внешности и выглядел иногда просто безобразно.— Это же не случайность, — сказала Мона и чуть отодвинулась от Бергхаммера, — что он тоже здесь. Или нет?
Бергхаммер не ответил. Керн тоже молчал.
— Мартин! К чему все это? Зачем…
Официант принес меню, и расстроенная Мона замолчала. Если Бергхаммер захотел подключить Керна к расследованию, почему он просто не пригласил его на совещание? Зачем они сидели здесь, тратя драгоценное время? Почему…
Когда официант вернулся к ним, она наугад заказала пиццу «Margherita» и колу. Бергхаммер заказал себе «Calzone» [14] и пиво, Фишер — то же, что и Мона, а Керн принял решение в пользу «Penne all’arrabbiata» [15] .
14
«Calzone» (um. штаны) — пирог с начинкой из взбитых яиц, ветчины и сыра.
15
«Penne all’arrabbiata» (um. бешеные перья) — блюдо из макарон.
Они сидели молча, пока официант не принес напитки.
После того как Бергхаммер отпил огромный глоток пива и вытер рот, он наконец оказался готов разъяснить смысл данной встречи.
— Вы знакомы? — спросил он, переводя взгляд с Моны на Керна.
Они кивнули, недоуменно глядя на него, Фишер сделал то же, хотя Бергхаммер на него и не смотрел.
— Тогда не будем ходить вокруг да около, — продолжил Бергхаммер, по очереди глядя то на Мону, то на Керна. — Итак, у нас однозначно серийный убийца. И он будет продолжать свое дело, пока мы его не остановим. Поэтому я пригласил сюда Клеменса.
— Понятно, — сказала Мона.
Зачем только эти предисловия? Она и раньше работала с Керном, и не возникало никаких проблем.
— Ты же не возражаешь? — Бергхаммер облегченно вздохнул, но вид у него был озадаченный.
— Конечно. А почему я должна возражать?
Наконец до Моны дошло: Бергхаммер думал, что она может подумать, будто он сомневается в ее профессионализме, раз он уже в начале расследования привлекает помощь «со стороны». «Как это типично для мужчин», — подумала Мона.
— Мы всегда так поступаем, когда имеем дело с серийными преступлениями. В конце концов, для этого и существует аналитический отдел, не так ли?
— Ну да, — сказал Бергхаммер. — Правильно. Совершенно правильно.
Он выглядел так, словно у него только что свалилась гора с плеч.
Принесли пиццу, и лицо Бергхаммера расслабилось. Он стал похож на маленького толстого мальчика, каким он когда-то и был. Мона подумала об отпуске. Через тринадцать дней она будет сидеть в самолете, летящем в Грецию. Если все пойдет гладко. Но в настоящий момент ситуация выглядела далеко не так.
27
— Ты в курсе дел? — спросила Мона Керна, когда они отодвинули свои пустые тарелки на край стола.
— Можно сказать, да, — ответил Керн.
Он вытер рот салфеткой и выпил глоток минеральной воды. «Можно сказать, да» у него означало, что он подробно ознакомился с делами, с протоколами осмотра места происшествия, протоколами вскрытия, протоколами допросов, данными о жертвах. И Мона ничего не знала об этом, и только потому, что Бергхаммер считал, что у него должны быть свои секреты. Она подавила в себе злость.