Толераниум

Прямо у распахнутого настежь парадного входа гостей встречали глава гендерного отдела Воля Нетребо с огромным караваем в руках и универсал Чупыро с плетеной корзинкой соли. Для пущего соблюдения статуса либеральной демократии Воля нарядился в роскошный девичий сарафан с кокошником, а Чупыро напялила пыльный мундир капитана дальнего плавания, галифе с лампасами и кожаный шлем летчика-испытателя. Гости охотно фотографировались с ряжеными и скидывали мелочь в корзинку с солью.

В фойе по настоянию Василькова развели настоящий костер, через который лихо прыгали участники «казачьего хора» под вечный хит про березку, что стояла во поле. Творческий коллектив был наспех собран Еремеем из платной массовки, костюмы подошли не всем. Те, кому не хватило одежды, решили в знак протеста выступать голыми. Прыгающие через лепестки пламени мужики с неприкрытыми чреслами и полуобнаженные девки, самозабвенно поющие про рябину с дубом, были на ура приняты заезжими гостями. Васильков моментально договорился о плановых гастролях новоиспеченного коллектива по ближнему и дальнему зарубежью. Не моргнув глазом Васильков поклялся, что гендерная принадлежность деревьев в новой редакции песни будет исправлена на нейтральную, и принес искренние извинения за досадный пробел.

Служащие среднего звена Толераниума занимались рассадкой. Они сразу же согласились быть волонтерами, но потребовали сдельную оплату по пикетному тарифу. Группу волонтеров возглавил писклявый Костя Беликов. Он тупо вглядывался в список, безуспешно пытаясь разобраться в титулах прибывающих, и раздраженно думал: «Писали бы четко: принц такой-то, принцесса такая-то. А то “особа королевских кровей” Фердинанд, а следом – “монархический потомок” Жозефина… Запутали все. Или вот еще: лига домохозяек – и сплошь мужские имена. Черт-те что… Ладно, пускай “писунчики” сами разбираются».

«Писунчиками» с легкой руки Полковника в Толераниуме называли журналистов.

Писунчиков было много. Они сновали повсюду, огибая разукрашенных, затянутых в кожу гомосексуалистов, которые порядком всем надоели.

– Эй, вы что там, попутали сказку с реальностью? – гнусавил, выпячивая обиженные губки, один из красавчиков-геев. – Новый уровень дискриминации? Почему вы только у самозанятых, трансгендеров и педофилов берете интервью? Нас что, снова за людей не считают? Скоро вообще нас к натуралам приравняете. Где ваша хваленая толерантность?

Журналисты в поиске горячих новостей устремлялись к самым титулованным гостям. Те охотно позировали, скаля белоснежные виниры, но толком ничего, кроме «мы так рады» и «мы так счастливы», не говорили. Зацепиться было не за что, провокации не уживались с таким бедным словарным запасом. Особенной популярностью пользовался стол, за которым расположился мэр Венецка с супругой. С годами у мэра сформировалось лицо человека, привыкшего к постоянному вранью. Он неискренне улыбался, фальшиво грустил и неубедительно откровенничал. Но в таком антураже даже он выглядел растерянным.

– Вечер заявлен как семейное мероприятие! – выкрикнул один из писунчиков. – Почему вы без Павлика?

– Гм… Грипп у него. Лежит с температурой, еле дышит, – отвечал хозяин города, косясь на супругу, которая в этот момент бойко давала интервью «Городскому вестнику» и не обращала на мужа внимания.

– Ребенок не смог прийти на этот прекрасный праздник, – вещала супруга. – Павлуша играл в футбол и сломал ногу. Ему придется избегать общественных мероприятий какое-то время…

Ближайший к мэру журналюга, воспользовавшись замешательством, чуть не запихнул микрофон в рот главы города.

– Так вы говорите «грипп»? А ваша супруга только что сказала, что ребенок в гипсе…

К репортеру приблизился Воля Нетребо в сарафане и кокошнике. Он смерил каверзного интервьюера таким взглядом, что тот засуетился и забормотал, как первоклассник:

– Простите, простите… Все предельно ясно… Мальчик заразился гриппом и пошел играть в футбол в инкубационном периоде. Потому и ногу сломал – ведь организм уже ослаб, а мозг еще не понял… Вобщем, дорогой мэр, желаем вашему сыночку скорейшего выздоровления и надеемся, что он станет постоянным гостем Толераниума. Тем более что сегодня в гостях у детей излюбленные ведущие детской передачи из Швеции: Какашка, Струя мочи и Задница.

По праздничному Толераниуму действительно сновали три персонажа в соответствующих ростовых костюмах. Экскременты с Задницей оглядывали ласковыми глазами аудиторию, отыскивая посетителей с признаками детства. Все трое как по команде ринулись в атаку, услышав, что какой-то официант произнес слово «мальчик».

Ребенок, названный «мальчиком», ядовито зашипел:

– Под суд захотел? Я еще не решил, кто я.

– Простите, а где ваши родители? – забормотал официант с огненно-рыжей шевелюрой.

Несмотря на полученные перед мероприятием инструкции, нанятые из городских заведений официанты доставляли массу хлопот.

– Вон мои родители! – заорало дите, указывая на пару тощих напомаженных джентльменов почтенного возраста.

– Я имею в виду, где ваша мама? – Официант чуть не плакал.

– Вон моя мама и моя папа! Ты на каком свете живешь? – Ребенок побежал к отцам с очевидной целью уволить обидчика.

Официант, встревоженный неизбежностью наказания, с мольбой в глазах бросился к огромному желтому поролоновому кубу, который изображал ожившую, тупо оскалившуюся от смеха говорящую мочалку.

– Губка Боб, вам пора проводить детей в детскую комнату! – нервно заверещал официант.

Мочалка просунул человеческую голову через красный рот:

– Не ори! Ждали ребенка мэра. Но Павлик заразился гипсом… – Голова указала глазами на окруженный журналистами стол.

– Пойдемте, детки, – улыбнулась жирная Какашка, обращаясь к единственному найденному ребенку. – Вам здесь точно не будет интересно, а там мы вам покажем веселую сказку…

– Да-да! – подхватил Губка Боб. – Мы покажем вам сказку, которую придумаем вместе с вами!

– Знаю я, про что может быть сказка, где в ролях говно, моча, жопа и мочалка, – резюмировал задиристый ребенок, принятый официантом за мальчика.

Полковник томился за сценой, ожидая сигнала к выходу. Давно он так не волновался. Он так и не придумал, с чего начать речь. Внезапно суетливый гомон смолк, как бывает, когда уставшая от ожидания толпа замирает в близком предвкушении обещанного действа. Полковник приосанился и решительно вышел на сцену. Он схватил микрофон, в полной тишине оглядел присутствующих и тряхнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение.

– Дорогие товарищи! – Его голос прозвучал неожиданно уверенно и жизнеутверждающе. – Братья и сестры!

Зал разразился бурными аплодисментами. Полковник приободрился. Он выбрал верную ноту. Предыдущие годы были прожиты не напрасно. Откуда-то это обращение вдруг влетело в его мозг и вырвалось прямо из глубины души. Полковник продолжил, не сбиваясь с волны:

– Я человек честный. Должен признаться, что мне по поводу избыточного волнения дали таблеточку такую – розовую, с сердечком. Сейчас, когда я вас всех увидел, мне кажется, что я эту таблеточку выпил, хотя и не пил. Так что заранее прошу прощения, если вдруг ляпну что-то лишнее. Так вот, друзья. Я помню разные времена. Помню, когда фильмы снимали почти без слов, а люди все равно разговаривали… Глазами, руками, позами… Все понятно было. Помню, когда по телевизору секса не показывали, а дети все равно рождались. Когда слово дал и его не сдержал – потерял уважение, доверие, а то и вообще руки тебе не подавали… Мужик нормальный даже халат банный не надевал, потому как бабское это. И дети рождались только мальчиками или девочками. И хорошие такие были. – Полковник прочистил горло. – Сейчас времена другие. – Оратор шмыгнул носом и протянул указательный палец в сторону ВИП-ложи. – Вон там уважаемый пенсионер сидит, в отцы мне годится, а мальчонка симпатичный ему язык в ухо по самые гланды загнал. И ничего: еду им подают, с уважением стол накрывают. – По залу пробежал недовольный шепоток. Полковник упреждающе поднял руку.