Только люби

Единственный раз он отступил от своих правил, когда спас моего Даньку. А потом просто исчез из моей жизни, чтобы появиться спустя десять лет и предъявить на меня права.

Вздохнула, загоняя подальше слезы и жалость к себе любимой. Знала, истерика еще нагрянет, как только я окажусь в четырех стенах персональной клетки.

Но сперва добраться бы до нее.

Выдохнув, отряхнулась. Кое-как стянув на бедре платье, медленно поднялась и наткнулась на двоих здоровенных мужиков. ?

Глава 3.

Я не испугалась. Хоть и прекрасно понимала – они пришли за мной. А внутри только пустота, глухая и немая. Даже сердце, казалось, замедлило свою бешеную гонку.

Я стояла, чувствуя, как летний ветер ласкает разгоряченную прикосновениями Стаса кожу, и не могла пошевелиться. Знала – никто не спасет. Никто сейчас не придет на помощь, даже если я заору во все горло.

Соседи…они как те самые пресловутые обезьянки: ничего не видят, не слышат и никогда ни во что не вмешаются. Даже если меня сейчас начнут резать на куски, улица останется темной и глухой к моим мольбам.

Данька же праздновал победу в товарищеском мачте и наверняка раздумывал над предложением попасть в высшую лигу, которое получил этим вечером. И хоть это было неожиданно, он шел к этому уверенно, разбивая в кровь колени, но поднимаясь снова и снова и забивая в ворота противника мяч за мячом. Я была рада, что его нет рядом. По крайней мере, он останется цел. Потому что то, что происходило сейчас, напоминало фильмы о лихих девяностых, когда с должниками делали такое, что и в кошмарах не приснится.

Муж уже два дня не ночевал дома, и я понятия не имела, где и с кем он проводил это время. Сказал, решает проблемы, которые сам же и сотворил. Проблемы, в которые приказал не вмешиваться. Я и не вмешивалась. Но проблемы впутали меня сами.

И эти два громилы красноречиво подтверждали мои выводы.

— Ну что, лапонька, муженек твой где?

Его голос заглушил рев мотора, а спустя удар сердца мимо проехал спортивный мотоцикл. Желание попросить помощи на миг опалило горло, но я прикусила губу. Чем это мальчишка на байке поможет против наверняка вооруженных верзил? Искалечат только. Выдохнула и уловила, как здоровяк, что стоял ближе ко мне, сделал шаг навстречу. Отпрянула, мотая головой.

— Не знаю, — неожиданно хрипло. — Позвоните и спросите. Номер могу дать, — говорила, отступая. Инстинкты работали на отлично и все они вопили, что нужно бежать со всех ног, как еще совсем недавно я удирала от своего прошлого. Но ноги горели судорожной болью и кололо под ребрами. Сил бежать не осталось, как и страха.

— Куда же ты? — ласково так, но дернул на себя не ласково. Я больно врезалась в широкое тело, взвилась, чтобы вырваться. Но задохнулась, когда мерзкая лапища прошлась по оголенному бедру, а короткий смешок опалил шею. — Нет муженька, лапонька, ты будешь расплачиваться. Ты как, Леха, не против поиметь нашу лапоньку?

— Да она же старая, — брезгливо отозвался Леха.

— Ничего ты не понимаешь. Такие – самый сок. А трахаются как озверелые. А эта еще и ладненькая какая, — и рукой скользнул между бедер.

А я зубами ему в шею впилась.

— Ах ты сука! — взревел и отшвырнул от себя.

Упала на землю, кожу обожгло нестерпимо. А я в лицо искаженное этого урода смотрела. Как он за шею ухватился, кровь растирал по прокушенной коже. Я эту кровь на языке ощущала. Сплюнула, рот вытерла, потому что противно стало до тошноты. Второй подлетел, за волосы схватил и во двор втянул, матерясь. А у меня слезы из глаз брызнули и больше ничего не могла: ни скулить, ни звать на помощь, — только ногами по плитке перебирала, чтобы колени не содрать. И о Стасе думала. Глупо, по-идиотски, но о нем одном. Мне бы о пощаде молить, о сыне подумать, как он без меня, ведь сломает это его и отцу никогда не простит, если узнает. А я…я о руках, что гладили ласково. О голосе, что шептал на ухо пошлости, от которых дикое желание скручивало всю. О Стасе…и как маленькая девочка радовалась, что смогла его увидеть снова. Как будто воздуха глотнула перед тем, как захлебнуться мутной водой.

Вздрогнула, когда здоровяк рванул ткань платья. Сжалась, попыталась вырваться, но меня держали крепко.

— Сейчас, сука, я тебя так оттрахаю в твою сочную задницу, что…

— Я так не думаю, — низкий голос, до краев наполненный злостью, разрезал вязкую ночь, словно острый кинжал. И сердце в груди рванулось от счастья и неверия. Стас! Стас? Это ведь он, правда? Не бред, не галлюцинация? Правда Стас?

— Эй мужик, ты, кажись, берега попутал, — «прокушенный» отпустил мои бедра и я коленями рухнула на твердую плитку. Боль обожгла до кости, но мне было все равно, потому что Стас стоял там, обтекаемый густым мраком, и держал в руке мои туфли. И смотрел только на меня.

— Ты туфли потеряла, Бабочка, — хрипло, словно каждое слово ему давалось с невыносимой мукой.

Кивнула, всхлипнула, когда второй резко дернул за волосы. Губу прокусила до крови. И перед глазами поплыло.

— Слышь, ублюдок, если ты сейчас не уберешь от нее свои лапы, я тебе их переломаю, а потом кишки на них намотаю, — прорычал, продолжая смотреть мне в глаза. И меня прошивало его злостью, как точечными разрядами.

— Иди мужик с миром, — продолжал наступать «прокушенный» и в его руке опасно блеснуло лезвие. — Нам эта лапонька бабла много задолжала.

— Бабла? — нахмурился.

Мотнула головой.

— Я им ничего не должна, — выдавила из себя.

— Что-то я не понял. Так должна или нет?

— Ну муж ее должен. А муж и жена, сам знаешь.

— Сколько?

«Прокушенный» застыл на месте, явно удивленный вопросом. А второй сильнее за волосы на себя потянул. Схватила его за запястья, пытаясь остановить, но тот как будто провоцировал Стаса. А мне больно так, словно с меня скальпель снимали живьем.

— Ты, — Стас поставил туфли и шагнул ко мне, — я предупреждал.

Все произошло слишком быстро, я и понять ничего не успела, как тот, что держал меня, катался по плитке, воя от боли, а меня усадили на лавочку и бережно прикрыли кожаной курткой.

«Прокушенный» кинулся на Стаса, но тот ловко ушел из-под удара, поймал громилу за руку, вывернул. Тот взвизгнул, как свинья.

— Сколько? — повторил вопрос Стас.

— Полтора ляма, — проскулил тот. Второй сделал попытку встать, но Стас припечатал его ногой к полу.

— Зелени? — продолжал допрос.

«Прокушенный» замотал головой, взмолился.

— Отпусти…я…я…я все скажу.

— Я что, похож на хренова рыцаря, а?

Тот снова замотал головой.

— И нехуй скулить, — еще сильнее вывернул руку, буквально утыкая громилу мордой в пол. — Давай быстро и по существу. Сколько и кому?

— Полтора ляма деревянных, — залепетал «прокушенный», — Звонарю.

Стас никак не отреагировал или мне так показалось – не знаю. Я просто притаилась, впервые видя Стаса таким: быстрым и жестоким. Таким моим и в то же время чужим. И не верила услышанному. Полтора миллиона? Это же гигантская сумма. И совсем не та, о которой мне говорил Сергей.