Только люби

— Я сейчас подохну, Бабочка, если не прикоснусь к тебе… — прошептал, вталкивая меня в первую попавшуюся комнату.

Ею оказалась гостиная с так кстати разложенным диваном. И я вспоминаю, что так и не убрала утром постель, потому что случился форс-мажор на работе и мне нужно было срочно появиться в школе. А я просто хотела проваляться весь день в постели, смотря очередной сериал. Собиралась в спешке, вот и забыла прибраться. Но когда Сергея нет дома, я могу позволить себе небрежность и даже бардак, как и не проводить ночи в супружеской спальне.

Стас толкнул меня на диван и я упала на спину, но тут же отползла в самый угол, стала на колени, спиной прижимаясь к спинке.

Головой мотала, тихо всхлипывая. Боясь и в то же время жаждая только одного – Стаса. Потому что он мой сладкий кошмар, моя боль и мое адское пламя, обнажающее каждый нерв, превращая меня саму в одну сплошную рану. И я знала, будет невыносимо больно, но я хотела этой боли, сгореть в ней и воскреснуть. И пусть это неправильно и навсегда разрушит мою жизнь, но я сама подалась к нему.

Он всегда был быстр и сейчас оказался проворнее. Перехватил инициативу.

Рванул меня на себя, пальцы впутал в волосы и жадно впился ртом в мой. Он не целовал меня, выпивал досуха, воруя дыхание и целую жизнь. Заставляя рухнуть в бездну и разбиться на осколки, а потом склеить себя наново в его руках, все-таки уложивших меня на спину.

И это отрезвило похлеще колодезной воды.

Уперлась ладонями в грудь Стаса и увернулась от его поцелуя. Он мазнул губами по щеке, прикусил мочку уха, и я застонала, растекаясь дрожью под его ласковым дыханием.

— Стас…пожалуйста…перестань… — умоляла, а сама выгибалась ему навстречу, вжимаясь в него, стараясь слиться с ним каждой клеткой, каждой молекулой. Кожа к коже. Быть единым целым.

— Что перестать, Ева? — а сам пальцами скользнул под платье, отодвинул край трусиков и прорычал, погрузившись в мокрое и горячее лоно. — Блядь, какая же ты мокрая.

— Стас, — позвала, всхлипнув.

— Ева… — выдохнул, упершись своим лбом в мой. А пальцы, эти красивые пальцы, которыми он так здорово перебирал черно-белые клавиши пианино в музыкальном классе, гладили между бедер так нежно, словно играли самую сложную и невообразимо прекрасную мелодию. — Я хочу тебя, Ева. Хочу трахать тебя. Хочу…

— Заниматься любовью… — перебила, шалея от его откровенности.

— Похуй, называй, как хочешь, — ртом накрыл набухший сосок, втянул его. А я задохнулась от этой ласки. Вцепилась в его волосы на затылке в попытке оторвать его голову от себя, но лишь сильнее прижала.

— Не надо, пожалуйста…Это…это неправильно, — разжала пальцы, бессильно уронила руки на диван, понимая тщетность своих попыток его остановить. Как можно прекратить то, чего так отчаянно жаждешь? Как изголодавшееся животное, у которого нет ничего, кроме голых инстинктов. Сама не заметила, как прикрыла глаза, сдавшись, а по вискам скатились слезы.

Стало все равно, что будет дальше. Стас Беляев всегда получал что хотел. Это аксиома, которая за десять лет не изменилась. Как и он сам. Такая же бездушная скотина, которой плевать на всех. Главное – видеть цель и идти к ней напролом. И плевать, что под жернова твоего пути попадаются чьи-то души и сердца. Плевать. Ему нужно покорить очередную вершину, получить недоступную женщину. Загнать, как хищник свою добычу. А уж если добыча сама кладет сою шею в его пасть – грех не насладиться горячей кровью.

— Твою мать, Бабочка, — прорычал Стас и резко сел, волосы взъерошил и кулаком по дивану саданул.

А мне холодно стало невыносимо. Без него холодно.

— Ладно, Ева, твоя взяла, — усмехнулся, качая головой, словно собственному голосу не доверял. — Ложись на живот, я помогу тебе расслабиться. И перестань трястись, как овца, которую ведут на заклание. Я не сделаю ничего такого. Просто массаж, Бабочка.

— А ты умеешь? — хлопнула ресницами, чувствуя неподъемную тяжесть своего тела.

— Я много чего умею, Бабочка, — снова понизив голос и обжигая горячим и по-прежнему голодным взглядом. — Но тебе даже думать стыдно о таких вещах, недотрога ты моя. Да сними ты нахрен это гребаное платье!

— Ладно, Стас, — вторя его словам, — массаж так массаж.

Стянула с себя разорванное платье и легла на живот, подставляя его взгляду свою «изуродованную» спину.

— Пиздец, Ева, — прохрипел Стас, нежно касаясь разгоряченной кожи. Оголенной, как провода высоковольтки и такой чувствительной, что даже дуновение ветра способно прожечь насквозь. — Это просто…блядь, это охеренно красиво, Бабочка.

И кончиками пальцев по черно-алой бабочке, поселившейся на моей спине девять лет назад.\

*Бабочка Евы

Глава 6.

Я проснулась оттого, что сильно замерзла. Холодный утренний ветер выхолодил комнату, играл занавеской. По подоконнику барабанил дождь, а где-то на рассветном горизонте мурлыкал гром.

В гостиной пахло грозой.

Потянула на себя покрывало, закуталась по самый подбородок – без толку. Меня знобило так, будто в моей постели поселилась зима.

Только теперь под кожей блуждал и запах Стаса, оставшийся на покрывале.

Зажмурилась, осторожно втянула его носом и застонала. Он пах миндалем и табаком. Терпкий аромат с привкусом наслаждения, от которого судороги прокатывались между бедер. По расслабленным мышцам, оставляя на горячей коже поцелуи подкатывающего оргазма. Закусила губу, сведя ноги.

Проклятье!

Даже сейчас этот наглец влез в мои мысли, потому что я каждой молекулой ощущала его мягкие, но такие пьянящие прикосновения. Голова хмелела от нежности его пальцев и запаха, выкравшего весь кислород. От его пошлых слов, растекающихся смертельным ядом по венам.

— Ох… — выдохнула, откинув покрывало.

Утренняя прохлада обожгла кожу, взорвав во мне нечто ослепительное, мощное, несравнимое даже со взрывом сверхновой. Это было невыносимее самой страшной пытки, потому что я знала – без него все не то. Хоть Стас и занимал все мои мысли.

Он был везде, во мне, в каждом атоме моего тела. И я хотела его до одури. Жаждала. Только его представляла, широко расставив ноги и скользнув пальчиками во влажную глубину. Мокро. Невыносимо. Болезненно горячо. И так…сладко. Так…на самой грани. Хватило одного резко толчка пальцами так глубоко, что волна удовольствия выгнула меня дугой, взорвала криком, утонувшим в раскате грома.