Только не дворецкий

Коробка с финиками, хотя и открытая, была наполнена плодами доверху. Мед загустел, и на него толстым слоем осела пыль. Рядом с галетами не было крошек, которые неизбежно остались бы, если бы хоть одну из них разломили. Все положительно говорило о том, что несчастный умирал от голода среди изобилия пищи.

— Если можно, я хотел бы задать вам несколько вопросов, — повернулся Бредон к своему спутнику. — Компания поручила мне выяснить, была ли смерть мистера Джервисона несчастным случаем, или он сам свел счеты с жизнью. Вы не откажетесь мне помочь?

— Я расскажу все, о чем вы пожелаете узнать. Я уверен, вы человек очень справедливый.

— Что ж, тогда… скажите, Джервисон часто здесь ночевал? И почему он решил остаться спать здесь в ту ночь — в ночь, когда его видели в последний раз?

— Раньше никогда, но в ту ночь он должен был произвести эксперимент — особенный эксперимент. Вам здесь, на Западе, этого не понять…

Он собирался принять наркотическое снадобье, которое сам для себя изготовил; это снадобье должно было на время освободить его дух от телесных оков. Но человека очень опасно тревожить, пока душа его блуждает вдали от тела, поэтому пророк решил провести ночь здесь, где никто не мог бы помешать ему, и мы прикатили из дома вот эту кровать. Все это вы найдете в его дневнике — он тщательно все записал. Если с ним что-то случится во время эксперимента, все должны знать, что в этом нет нашей вины, — так сказал пророк. Я покажу вам этот дневник.

— А, так, значит, в ту ночь он принял наркотик? Как вы думаете, не мог он принять слишком большую дозу и от этого умереть?

Индус, едва заметно улыбнувшись, пожал плечами:

— Но врач сказал, что он умер от голода. И тот доктор, который приехал с вами, подтвердит то же самое. Нет, по-моему, причина в другом. Пророк часто воздерживался от пищи, особенно когда хотел достичь свободы духа. Я думаю, пробудившись ото сна в ту ночь, он получил какое-то откровение и ему захотелось еще глубже проникнуть в тайны. Он стал голодать, вот только на этот раз голодал слишком долго. Возможно, от голода он потерял сознание, ему не хватило сил, чтобы дотянуться до пищи или выбраться наружу, где ему могли бы помочь. А мы ждали в доме, погруженные в собственные искания, пока пророк умирал… Все это было предрешено свыше.

Но теологическая сторона этого вопроса интересовала Бредона меньше, чем его правовой аспект. Считать ли самоубийцей человека, непреднамеренно уморившего себя голодом? Так или иначе, с этим предстоит разбираться юристам.

— Благодарю вас, — сказал он своему провожатому. — Я дождусь мистера Симмондса здесь. Не стану вас задерживать..

Индус поклонился и вышел — как будто бы с неохотой, отметил про себя Бредон. Теперь он собирался тщательно осмотреть помещение: было что-то в обстановке этой комнаты, что настораживало его. Дверной замок? Нет, не похоже было, чтобы его трогали. Разве что у кого-то был второй ключ… Стены? Но кто станет делать потайные двери в теннисном корте… Окна? Их нет, только эти щели под самым потолком, в стенках фонаря, футах в сорока над землей и ровно такой ширины, чтобы человек мог просунуть руку — не больше. Черт возьми, десять дней он пробыл здесь один и не притронулся к пище, не попытался выбраться… Рядом с кроватью лежал даже блокнот с бумагой и карандашом на веревочке; пророк хотел записать свои откровения, когда проснется, догадался Бредон. Однако на верхней странице лежала пыль, а покойный не оставил ни строчки. Может быть, все-таки безумие? Или прав индус в своей догадке? А может быть, даже… ведь кто не слыхал о том, какие странные вещи проделывают эти восточные фокусники? Неужели четверым «просветленным» удалось похозяйничать в комнате, не проникая в нее?

Но тут Бредон заметил на полу что-то интересное, так что Симмондс и маленький доктор, возвратившись, застали его стоящим на четвереньках у кровати; когда он обернулся, лицо его было серьезным и сосредоточенным, но в глазах блестел огонек предвкушения близкой победы.

— До чего же вы долго! — с упреком произнес Бред он.

— Да ведь тут такую тревогу подняли! — воскликнул Симмондс. — Явились ваши приятели из полиции, и всю общину только что увезла «черная мария» — она как раз им под цвет. Оказывается, в Чикаго они уже успели прославиться. Но хоть убейте, я ума не приложу, что полиция сможет предъявить им по этому делу. Наш «пророк» сам уморил себя голодом. Только не надо мне говорить о наркотиках, Бредон, они тут совершенно ни при чем.

— И все-таки это убийство, — весело ответил Бредон. — Взгляните-ка! — И он указал на блестящие полосы, прочерченные по линолеуму колесиками кровати. — Видите эти следы? Они не доходят до того места, где стоит кровать, а обрываются двумя дюймами раньше. А это означает убийство, и притом дьявольски изобретательное. Формально полиция вряд ли сможет что-нибудь доказать. Но одного наши просветленные братья не учли: если в преступлении замешаны четверо, кто-то один обязательно даст слабину на допросе и выдаст всех остальных. Я вот о чем подумал, доктор Мэйхью: когда ваш приятель Энстон уезжал отсюда, он забрал движимое имущество? Например, инвентарь из гимнастического зала?

— Продал все, до последнего гвоздя. Ему нужно было выручить как можно больше, а община в такие мелочи не вникала. Знаете, за домом есть что-то вроде сарая, где Энстон держал всякую всячину; я ни капли не удивлюсь, если там найдутся и брусья, и все остальное. Вы что, решили позаниматься гимнастикой? А то я бы предложил сперва пообедать.

— Просто мне вдруг захотелось взглянуть на инвентарь, вот и все. А потом, как вы и предложили, обед.

Гипотеза доктора Мэйхью полностью подтвердилась. Сарай позади дома был доверху завален спортивным хламом. Гимнастический конь всем видом выражал немой упрек за то, что его так долго не забирают с пастбища; еще блестели отполированные юными ладонями брусья; горизонтальная лестница, сложенная втрое, втиснулась под немыслимым утлом, а пол покрывало хитросплетение колец и канатов. Бредон взял наугад один из канатов и вытащил на свет.

— Смотрите, — сказал он, проведя по нему ладонью, — канат разлохмачен по всей длине. Не оттого, что по нему лазали мальчишки — они надевают спортивные тапочки. К тому же видно, что этим потертостям всего день или два. Да, вот как они это сделали; наверное, стоит сказать полиции… Компания останется в убытке, это факт; я, правда, не знаю, на что теперь можно употребить страховку — разве что выстроить мавзолей в память об общине. Нет больше никакой общины, доктор Мэйхью.

— Вы должны его извинить, — произнес доктор Симмондс. — Иногда с ним это бывает. Стыдно признаться, Бредон, но я не вполне поспеваю за ходом ваших мыслей. Как им удалось прикончить Джервисона, если он сидел, закрывшись на ключ, в своем гимнастическом зале? Чтобы уморить человека голодом, нужно или запереть его без еды, или держать силой, не давая до нее добраться.

— Вы ошибаетесь, — возразил Бредон. — Способов сколько угодно. Можно отравить еду и сказать, что она отравлена. Но это не наш случай — я пробовал молоко, которое покойный оставил нетронутым, и, однако, я жив. И потом, человек, изнемогающий от голода, все равно предпочел бы рискнуть. Теоретически можно внушить человеку под гипнозом, что еды рядом нет, а то, что он видит, — вовсе не еда. Но это все теория, а в жизни никто не слыхал, чтобы преступления совершались таким способом. Нет, на момент смерти Джервисона у индусов было надежное алиби.

— Вы хотите сказать, они уморили его где-то еще, а тело принесли сюда уже после?

— Вряд ли. Понимаете, гораздо проще было бы запереть его здесь без еды, а потом принести пищу и создать впечатление, будто покойный сам отказался от нее. Но этот способ, как и ваш, требует, чтобы преступники могли попасть в помещение. Доктор Мэйхью, вы случайно не в курсе, кто первым обнаружил тело? И насколько трудно оказалось проникнуть в здание?

— Дверь была заперта изнутри, а ключ оставлен в замке. Замок пришлось вырезать. Я сам при этом присутствовал. Это, конечно, обязанность полиции, но индусы позвали и меня, как только почувствовали, что дело неладно.

— Вот как? А ведь это очень поучительно. Наглядный пример того, как преступники всегда перебарщивают в таких вещах. Вы или я, случись нашему другу запереться одному и не выходить десять дней, принялись бы кричать в замочную скважину, а потом послали бы за слесарем. А эти господа сразу зовут врача и полицию, словно зная заранее, что понадобятся и тот и другая.