Только не дворецкий
Шрифт:
Льюис Энстоун был мертв. Он лежал на спине рядом с кроватью, его голова наклонилась набок, так что можно было видеть, где вошла и где вышла пуля, убившая его. Она прошла прямо через правый глаз, оставив уродливый след, какой бывает только от крупнокалиберных пуль, выпущенных с близкого расстояния… Револьвер лежал под пальцами его правой руки.
— Большой палец на спусковом крючке, — громко отметил Тил.
Он сел на край постели и стал надевать перчатки. Лицо Тила было багровым, но бесстрастным. Саймон осматривал комнату. Это была обычная спальня, очень чистая, лишенная каких бы то ни было характерных черт, если только не считать дорогой, но неброской мебели. Два окна, оба заперты. Единственной приметой беспорядка были остатки
— Что произошло? — спросил мистер Тил.
— Мистер Энстоун пригласил на обед друзей, сэр, — объяснил Фаулер. — Некоего мистера Костелло…
— Это я знаю. Что произошло, когда он проводил их и вернулся?
— Он сразу пошел спать.
— Эта дверь была открыта?
— Сначала да, сэр. Я спросил у мистера Энстоуна, какие указания будут на утро, и он велел разбудить его в восемь часов. Потом я спросил, надо ли помочь ему раздеться, но он дал мне понять, что не надо. Он закрыл дверь, и я вернулся в гостиную.
— А ту дверь вы оставили открытой?
— Да, сэр. Я решил немного прибраться. И тут я услышал… услышал выстрел, сэр.
— Была ли у мистера Энстоуна какая-либо причина для самоубийства?
— Напротив, сэр, — насколько я понимаю, его последние спекуляции были очень успешными.
Тил кивнул.
— А где его жена?
— Миссис Энстоун с детьми на Мадейре, сэр. Они должны вернуться завтра.
— А что было в этой коробке, Фаулер? — наконец заговорил Святой.
Камердинер посмотрел на стол.
— Не знаю, сэр. Наверное, ее оставил кто-то из гостей мистера Энстоуна. Я заметил, что она лежала на обеденном столе, когда я принес их плащи, а когда мистер Энстоун вернулся, он взял пакет и отнес в спальню.
— Вы не слышали, чтобы они что-нибудь о нем говорили?
— Нет, сэр. Я ушел после того, как был подан кофе: я понял, что джентльмены собирались обсуждать конфиденциальные вопросы.
— К чему вы это? — серьезно спросил мистер Тил.
Святой виновато улыбнулся. Поскольку он стоял ближе всех к двери, именно он открыл ее, когда второй раз за эту ночь тишину нарушил стук, и впустил седого человека с черным чемоданчиком. Пока полицейский врач проводил предварительный осмотр, Саймон переместился в гостиную. Следы пирушки были везде: окурки от сигар в кофейных чашках, пятна от вина, пролитого на скатерть, крошки и пепел повсюду, застоявшийся запах еды и дыма, висящий в воздухе, — но все это его не интересовало. Он сам был не вполне уверен в том, что бы могло его заинтересовать; он бесцельно бродил по комнате, внимательно глядя на те отпечатки, которые характер жильца со временем неизбежно накладывает на обстановку — даже в таком безликом месте, как гостиничный номер. На стенах и на столиках стояли фотографии. В основном это были увеличенные снимки, изображавшие Льюиса Энстоуна, отдыхающего в семейном кругу: они на некоторое время увлекли Саймона. На одном из маленьких столиков он нашел интересную вещь — деревянную тарелочку, на которой в круг стояли шесть деревянных птиц. Их шеи держались на шарнирах, и к ним были привязаны шесть ниточек, прикрепленных к деревянному шару под тарелкой.
Эти ниточки и вес шара удерживали головы птиц поднятыми. Саймон обнаружил, что если двигать тарелочку так, чтобы шар вертелся по кругу, натягивая и ослабляя то одну нитку, то другую, птицы наверху по очереди начинали энергично клевать незримые и, по-видимому, неисчерпаемые запасы зерна. Весьма искусное механическое воплощение обжорства.
Он задумчиво развлекал себя этой игрушкой, пока не заметил, что мистер Тил стоит рядом. Круглое красное лицо детектива несло на себе печать почти что комичного изумления.
— Вот как вы проводите свободное время? — спросил он.
— По-моему, занятно придумано, —
сказал Святой серьезно. Он отложил игрушку и посмотрел на Фаулера. — Это вещь кого-то из детей?— Мистер Энстоун принес ее домой сегодня вечером, сэр, чтобы завтра подарить мисс Аннабель, — сказал камердинер. — Он всегда покупал такие игрушки. Он был очень любящим отцом, сэр.
Мистер Тил пожевал жвачку и сказал:
— Вы закончили? Я иду домой.
Саймон мирно кивнул и пошел с ним к лифту. Когда они ехали вниз, он спросил:
— Нашли что-нибудь?
Тил захлопал глазами:
— А что я должен был найти?
— Я-то думал, у полиции всегда есть ключ к разгадке, — невинно произнес Святой.
— Энстоун покончил с собой, — резко сказал Тил. — Какие еще ключи вам нужны?
— Но почему он покончил с собой? — спросил Святой с почти что детским простодушием.
Тил в задумчивости пожевал свою жвачку, но не ответил. Если бы этот разговор завел кто-нибудь другой, то мистер Тил в открытую посмеялся бы над ним. То же самое ему хотелось сделать и сейчас, но он сдержался. Ему был знаком язвительный юмор Саймона Темплара, но он знал, что к словам Святого стоило прислушиваться именно тогда, когда они звучали особенно абсурдно.
— Загляните ко мне завтра утром, — наконец сказал мистер Тил. — Может быть, тогда я смогу вам ответить.
Саймон Темплар отправился домой. Он спал беспокойно. Льюис Энстоун застрелился — это казалось очевидным. Окна были заперты на задвижку, и никакой сложный трюк с закрыванием их снаружи и бегством по веревочной лестнице вверх или вниз нельзя было провернуть за те две или три секунды, пока на звук выстрела не прибежал камердинер. Но сам Фаулер мог… Впрочем, почему бы и не самоубийство? Но Святой досконально помнил каждое слово и каждый жест, сопровождавший прощание в вестибюле отеля, и ничто среди них не предвещало самоубийства. Единственной странностью, которую он заметил, была необъяснимая пантомима: сжатый кулак, вытянутый вперед указательный палец и поднятый большой. Это весьма приблизительное изображение пистолета почему-то вызвало у Энстоуна глупое довольное хихиканье, радостно поддержанное его гостями… Психологическая проблема заинтересовала Саймона. А еще эти обрывки оберточной бумаги, картонная коробка, деревянная тарелка, на которой цыплята клевали зерно, фотографии… Все это до самого утра вертелось в его снах в самых разных сочетаниях, как в калейдоскопе.
В половине первого он уже сворачивал на набережную Виктории [108] , ожидая услышать, что мистер Тил занят и не может его принять; но его впустили через несколько минут после того, как он сообщил свое имя.
— Вы выяснили, почему Энстоун покончил жизнь самоубийством? — спросил он.
— Нет, — сказал Тил довольно резко. — Его брокеры подтверждают, что он спекулировал успешно. Может быть, он был связан еще с какой-то фирмой, где все было не так удачно. Мы это выясним.
108
На набережной Виктории до 1967 г. располагалось главное здание Скотленд-Ярда.
— Вы разговаривали с Костелло или с Хэммелом?
— Я вызвал их сюда. Они скоро должны прийти.
Тил погрузился в какую-то бумагу, покрытую машинописным текстом. Ему хотелось задать несколько встречных вопросов, но он не стал этого делать. Пока что он потерпел полный провал, устанавливая причины самоубийства Энстоуна, и это его раздражало. Его задевало, что Святой только задает вопросы, но не пытается на них ответить. Саймон взял сигарету и продолжал невозмутимо курить до тех пор, пока не сообщили о приходе Костелло и Хэммела. Тил задумчиво посмотрел на Святого, в то время как свидетели усаживались, но, как ни странно, ни словом не намекнул ему на то, что допросы в полиции закрыты для публики.