Только невинные
Шрифт:
– Что? Да ты что, совсем сошла с ума? Что я, потвоему, должна сказать? Видите ли, Том, мой муж подсыпал мне рогипнол, но я сообразила, что к чему, и не допила свое вино в тот вечер. Поэтому я застукала его, когда он играл в свои мерзкие игры, и высказала ему прямо в лицо, что о нем думаю. И за это он упрятал меня на два года в психушку.
– Господи, Лора, о чем ты говоришь? Рогипнол? Я думала, мы закрыли эту тему.
– Я давно поняла, что тогда он действительно опоил тебя этой гадостью. Но я еще долго не догадывалась, что со мной он регулярно делает то же самое. – Лора удивленно взглянула на Имоджен. –
Имоджен опустила голову:
– Пока нет. Извини, я не смогла прочитать их все сразу. Я знаю, ты сама этого хотела, но все равно – у меня такое ощущение, будто я за тобой подглядываю.
– Я тоже понимаю, что, может быть, требую от тебя слишком многого. Сначала я не хотела, чтобы ты это читала, но теперь мне это просто необходимо. Иди, Имоджен. Иди и прочитай. Не знаю, сумею ли я рассказать тебе все, глядя в глаза. Тому я точно ни в чем не признаюсь. Прочитай следующее письмо, а я подожду тебя здесь.
Лора снова села и закрыла лицо ладонями. Она вдруг вспомнила, что забыла сказать Имоджен про Бекки и про то, что та слышала их утренний разговор. Но почему-то теперь это казалось ей не таким уж и важным – воспоминания накрыли ее с головой.
Март 2004 года
Дорогая Имоджен,
я собираюсь снова начать писать тебе письма, хотя не могу с тобой ни видеться, ни говорить. Так мне легче представить себе, что жизнь вполне нормальна. Я бросила эту затею несколько лет назад, потому что мне – честно – нечего было тебе рассказать. Каждый день был похож на предыдущий. Меня радовала одна только Алекса. Я так люблю эту девочку! И я совсем не знаю, как ей помочь. От ее матери, конечно, нет никакого толку. Но что это я?.. Я как будто заговариваюсь. Может быть, они и правы. Может быть, я правда сумасшедшая.
Видишь ли, я сейчас в психушке. О, разумеется, они называют это покрасивее – закрытая лечебница для людей с психическими расстройствами. И упрятал меня сюда Хьюго. Для него это был единственный способ скрыть свои мерзкие поступки. Теперь все, что бы я ни сказала, отнесут на счет моей болезни. Ублюдок!
Не знаю, найду ли я в себе силы описать, как сюда попала, но я попытаюсь. Я здесь уже несколько месяцев, и все равно произошедшее никак не укладывается у меня в голове. Поэтому я и пишу тебе снова – может быть, это поможет.
Наверное, мне следует начать с самого начала и постепенно продвигаться к сути. Надеюсь, пока пишу, я наберусь храбрости, чтобы озвучить самое главное. Не хочу описывать все годы, прошедшие между моим сегодняшним письмом и последним, потому что, как я уже сказала, ничего нового в моей жизни не происходило. Внешне все было благополучно; но на самом деле благополучием в нашей семье и не пахло. Впрочем, не было ни одного скандала, ни одного грубого слова, потому что к тому времени я уже всегда поступала так, как мне говорили.
Хьюго немного ошибся. Он подумал, что, заперев в психушку, сделает меня еще более послушной. Но о-о-о… как он не прав!
Я здесь из-за того, что кое-что о нем узнала. А началось все с бокала вина, который я не выпила. Я заметила, что каждый день просыпаюсь с тяжелой головой и буквально не могу разлепить глаза, и подумала, что пью слишком много вина. Но когда Хьюго, как обычно, налил мне большой бокал, я не смогла отказаться. Он мог бы принять это как личное оскорбление – недовольство его выбором и все такое, и тогда о спокойном ужине можно было бы забыть. Он бы непременно нашел какой-нибудь способ наказать меня за проявленное неуважение, поэтому я просто решила не пить много. Во время первого блюда
я едва пригубила свой бокал. Когда я встала, чтобы отнести тарелки на кухню, он, конечно, это заметил.– Я вижу, ты не пьешь вино, Лора. В чем дело? Оно пришлось тебе не по вкусу? Тебе не нравится мой выбор?
– Нет, Хьюго, вино великолепное, как всегда. Я возьму бокал с собой на кухню – мне нужно разложить на блюде рыбу и добавить кое-какие последние штрихи. Все будет готово через минуту или две.
К тому времени я уже усвоила эту особую, угодливую манеру разговора. Хьюго ее обожал.
Мне, правда, совсем не хотелось пить, поэтому я вылила вино в раковину и вместо этого налила в бокал воды пополам с яблочным соком, чтобы было похоже по цвету. Довольно отвратительная смесь, но все лучше, чем вино, подумала я.
После ужина я заметила, что Хьюго поглядывает на меня особенно внимательно. Слишком внимательно. Наверное, я веду себя не так, как всегда, поняла я. Ну конечно! Обычно к этому часу я уже начинала клевать носом. Хьюго всегда предлагал мне отправиться спать пораньше, и я засыпала, как только добиралась до кровати. Как раз в этот момент меня и осенило, что дело нечисто – один бокал вина, хотя и большой, никак не мог довести меня до такого состояния. Разница между мной до вина и после была поразительной. Он мне что-то дает! Подсыпает или подливает в вино. Подонок! Но зачем? Этого я понять не могла. Под воздействием снотворного я никак не могла участвовать в его маленьких играх. Кстати, эти случаи становились все реже и реже, и я была неимоверно этому рада. Видимо, Хьюго не нравился мой недостаток энтузиазма.
Я сделала вид, что зеваю.
– Наверное, я пойду спать. Ты не возражаешь?
– Конечно нет. Иди. Спокойной ночи и желаю тебе хорошо выспаться. – Хьюго улыбнулся, но его глаза оставались холодными.
Конечно же я не смогла уснуть. Я ворочалась в постели часа два, а потом вдруг услышала этот звук. В этом доме такое можно было услышать нечасто, и, кажется, звук шел из соседней комнаты. Я прислушалась. Совершенно точно – это был смех! Приглушенный, но несомненно смех. Что там происходит? Может быть, Хьюго слушает радио? В доме были толстые стены, но я различила низкий мужской голос и высокий переливчатый смех, как будто серебряный колокольчик.
Я набросила на себя махровый халат, туго завязала пояс, открыла дверь и вышла в коридор. В тот момент я уже почти жалела, что не выпила тот бокал вина. На мгновение я нерешительно застыла перед дверью, и у меня больно сжалось сердце. Я знала, что не хочу видеть происходящего за дверью, потому что это будет иметь необратимые последствия и моя жизнь уже никогда не будет прежней, и в то же время понимала, что не могу этого игнорировать. Я осторожно повернула ручку и открыла дверь.
Следующие секунды стали едва ли не самыми страшными в моей жизни. Мне трудно об этом говорить. Помню, что я ахнула от ужаса. Конечно же Хьюго меня услышал. Совершенно невозмутимо он повернулся ко мне. Он был абсолютно голым, и я видела, что он сильно возбужден.
– А, Лора, – с издевкой признес он. – Как всегда, ты портишь все удовольствие. Ты за этим сюда пришла?
Или, может быть, желаешь к нам присоединиться, дорогая?
Я не могу сказать тебе, что я увидела, Имо. Пока еще нет. Но все ужасы пяти лет совместной жизни меркли перед отвратительным зрелищем, которое предстало передо мной тогда. Меня трясло, как в лихорадке, и я боялась, что меня стошнит прямо там, в этой спальне. В тот момент я испытывала первобытную, животную ненависть. Никогда в жизни мной не владели такие сильные эмоции. Любовь – мощное чувство, но и она ничто по сравнению с настоящей ненавистью.