Только никому не говори

– Итак, поговорим об экзаменационных билетах, которые вы привезли Марусе в Отраду. Кто вам их дал и на какой срок?

– Один парень. Я уж и не помню.

– Постарайтесь вспомнить. Как его звали?

– Вроде Юра.

– Нет, так дело не пойдёт. Мне известно, что билеты вам дал какой-то первокурсник. Сейчас вы перешли на четвёртый курс, соответственно он на пятый. На филфаке учится не так уж много, как вы говорите, парней. И следственным органам не составит труда разыскать среди дипломников этого самого Юру. Он действительно Юра?

– Нет, кажется, Саша.

– Ага, вы начинаете вспоминать. Расскажите о вашем с ним знакомстве.

– В начале июля…

– А точнее? Третьего билеты уже отданы Марусе. Остаётся первое и второе.

– Да, второго, в субботу, я отвёз документы в университет, сдал их в приёмную комиссию и вышел на лестницу покурить. Там ребята стояли, я с ними разговорился… ну, о конкурсе, об экзаменах и т. д… Они оказались первокурсниками, у них как раз сессия шла. А один говорит, что у него билеты есть по русскому, по которым на экзаменах спрашивают. Так я у него их попросил, а он дал. Вот и все. А на фиг вам эти билеты сдались?

– Скоро узнаете. У него они с собой были?

– Нет, я ждал, пока он экзамен сдаст. Потом мы к нему домой заезжали.

– Он билеты насовсем вам отдал или на время? Учтите, Сашу отыскать легко, тем более вы знаете, где он живёт.

– Дал на неделю, до следующей субботы.

– Он ими дорожил?

– Не то чтобы уж…

– То или не то? Только правду!

– Трясся он над этими билетами, потому и дал на неделю.

– И вы их отвезли Марусе на следующий день, в воскресенье, да?

– Да.

– В котором часу вы разговаривали с ребятами на лестнице?

– Днём. В двенадцать, в час.

– Потом вы ждали Сашу, пока тот сдаст экзамен, ехали к нему, возвращались домой… Одним словом, вы переписать билеты не успели, так?

– Так.

– И в среду приехали за ними в Отраду?

– Ничего подобного! — Вертер так и взвился. — Не за ними, а попрощаться: я уже надумал в Ленинград рулить.

– Ведь вы должны были в субботу Саше билеты вернуть?

– Позже бы вернул. Как-нибудь без них он перебился бы.

– Но вы не вернули?

– Не до них было. Маруся исчезла.

– А вместе с ней и билеты исчезли?

– Я ничего не знаю, я их потом в глаза не видел.

– А почему? Почему бы вам потом не забрать — скажем, У Анюты — чужие билеты?

– Мне казалось неделикатным суетиться из-за пустяков в такое время.

– Однако такое время — согласен, для кого- то тяжёлое — вам не помешало блестяще поступить в университет.

– Уж прям блестяще…

– Не спорьте. Я сам из того же заведения и знаю, чего стоят три пятёрки на вступительных. И экзамен по русскому, пожалуй, самый ответственный. Билеты вам бы пригодились, а?

– Я не хотел беспокоить родных Маруси.

– Бросьте! В чем беспокойство-то? Подъехать в удобное для Анюты время и забрать? — я выдержал многозначительную паузу. — Но вы, конечно, знали, что билетов у Черкасских нет. Ну, знали? — и вперил в Вертера сверлящий взгляд: приходилось играть на нервах.

– Ничего я не знал, — прошептал он и побледнел.

– Знали, знали… Пойдём дальше. Саша на одном с вами факультете. Вы, наверное, встречали его?

– Встречал.

– Когда?

– Тогда же в сентябре, они с «картошки» вернулись. Вы мне ловушку готовите, да?

– Готовлю. Саша поинтересовался судьбой своих билетов?

– Поинтересовался… чуть драться не полез.

– И что же вы ему ответили?.. Думаете, что сказать? Советую правду — все это легко проверить.

– Сказал… — Вертер вздохнул. — Сказал, что тетрадку потерял.

– Зачем надо было врать?

– Я… мне не хотелось рассказывать… жуть… — на него жалко было смотреть.

– Придётся. Я вас предупредил, что у меня есть новые данные. Отвечайте чётко и честно: когда и при каких обстоятельствах вы уничтожили тетрадь с билетами?

Вчера целый вечер я готовился к этому диалогу и предугадал почти все ответы на мои вопросы. Последний решающий вопрос логически вытекал из нашего разговора: билеты, ради которых Петя приезжал на дачу, исчезли, но до Саши не дошли. Однако подкрепить свой вопрос фактами я бы не смог — одни догадки и ощущения: испуг, замеченный соседкой, бегство в Ленинград, вранье Саше и страх. Пришлось идти ва-банк, взять «на понт», сделать ставку на трусость, рискнуть — и выиграть: мальчишка отвернулся от меня и заплакал.

– Я её не убивал… — тихо сказал он.

– Вас никто не обвиняет, только просят помочь. Вы знаете, кто убийца Маруси?

– Не знаю… я не видел, честное слово! Но догадываюсь.

– Кто?

– Её сестра, Анюта.

Его страх — какой-то непонятный, тёмный ужас — вдруг передался и мне. Довольно долго мы сидели молча. Наконец юноша шевельнулся, украдкой взглянул на меня, я заговорил:

– Давайте восстановим те события. Третьего июля, в воскресенье, вы привезли билеты Марусе и договорились, что приедете за ними в среду. Кто-нибудь присутствовал при этом? Я хочу спросить: знал ли кто-нибудь о том, что вы встречаетесь в среду?

– Никто не знал. Я вошёл в калитку, а Маруся как раз выходила из дому с тарелками. Я ей отдал билеты, она отнесла их в дом, и мы договорились насчёт среды. И она никому об этом не сказала, как я понял впоследствии. Она была со странностями и любила всякие тайны. А вообще с ней было интересно, я никого интересней не встречал.

– Драгоценное признание. Итак, в среду в три часа вы появились на даче и никого не застали, так?

– Так.

– Поговорив с соседкой, вы отправились на речку…

– Нет, сначала было на станцию — разозлился: точно договаривались. Но потом все-таки на речку двинул.

– Понятно. Не найдя сестёр, вы вернулись на дачу. Что вы там увидели?

Отвечайте спокойно, не упускайте даже мелочей.

– Это нетрудно, — Петя усмехнулся. — Я уже три года об этом рассказываю — самому себе. Ладно. Дверь была по-прежнему заперта, я постучал, подёргал, прошёлся по саду и увидел открытое Марусино окно (за час перед этим оно было закрыто). Я заглянул, но в комнате вроде никого не было… и позвал: «Марусь!» Да, дверь из светёлки этой самой была приоткрыта, и в соседней комнате свет горел, чего прежде не было. Позвал — никто не отвечает. Вдруг смотрю: на письменном столе он вплотную придвинут к окну — та самая тетрадка с билетами… протянул руку и взял. Там много тетрадей лежало, а эта — сверху. Я её засунул за ремень джинсов. Опять позвал — молчание. Я решил записку оставить…