Только один год

– Но мне такая просьба кажется перспективной, – добавляет она. – Эта роль тебе подошла бы.

– В каком смысле?

Кейт громко вздыхает.

– Ты все еще не прочел пьесу?

Я опять смущаюсь.

– Сегодня вечером прочитаю. Слово даю.

Мы еще немного беседуем. Она говорит, что в те дни, когда в фестивальной программе будут выходные, хотела бы попутешествовать, может, приедет и в Амстердам. Я говорю, что буду рад ее видеть. Кейт снова напоминает мне прочесть пьесу.

* * *

Поздно вечером, вызубрив вступительный монолог так, что ночью разбуди, прочитаю, я берусь за пьесу. Меня уже клонит в сон, и все дается с трудом. Я пытаюсь понять, что Кейт имела в виду, говоря об Орландо. Наверное, то, что он знакомится с девушкой и влюбляется, а потом снова встречает ее в другом обличье. Только вот Орландо достается счастливый конец.

* * *

Когда я прихожу на следующее утро в театр, там практически никого нет, да еще и темно, сцену освещает только один прожектор. Я сажусь в последнем ряду, вскоре загорается верхний свет. Входит Линус, в руках у него папка с зажимом. За ним шагает миниатюрная Петра, режиссер.

Никаких расшаркиваний.

– Начинайте, когда будете готовы, – говорит Линус.

В этот раз я готов. У меня есть намерение.

Оказывается, что это не так. Слова я не путаю, но когда я произношу фразу за фразой, я слышу себя и думаю, как это прозвучало, правильно? Чем больше я на этом зацикливаюсь, тем более странным начинает казаться все, что я говорю, как бывает, когда часто твердишь одно и то же слово, и оно теряет смысл. Я пытаюсь сконцентрироваться, но чем больше стараюсь, тем труднее становится. Вдруг за спиной я слышу сверчка и вспоминаю фойе отеля «Бомбей Роял», Чодхари, Яэль, Пратика, и вот я нахожусь уже в любой точке света, за исключением этого театра.

Когда монолог подходит к концу, я предельно зол на себя. Столько репетировал, а вышло говно. Роль Себастьяна, о которой я даже не задумывался, удалась бесконечно лучше.

– Можно еще раз попробовать? – спрашиваю я.

– Нет необходимости, – отвечает Петра. Они с Линусом перешептываются.

– Правда. Я знаю, что могу прочесть лучше. – Я беспечно улыбаюсь, возможно, это моя лучшая игра за сегодня. Потому что вообще-то я не уверен, что смогу лучше. Я и так уже постарался.

– Нормально было, – рявкает Петра. – Приходите в понедельник в девять. Прежде чем уйти, подпишите у Линуса договор.

И все? Я получил роль Орландо?

Может, мне нечему так удивляться. Все-таки к акробатам и в «Партизана Уилла» меня взяли сразу, и даже с ролью Ларса фон Гельдера вышло просто. Я должен бы испытывать воодушевление. Облегчение. Но, как ни странно, я чувствую себя обманутым. Потому что теперь все это стало для меня важно. А что-то мне подсказывает, что если дело важное, оно не может быть простым.

Тридцать семь Июль Амстердам

– Привет, Уиллем. Как самочувствие?

– Отлично, Йерун. А ты как?

– Да опять подагра разыгралась. – Он стучит по груди и натужно кашляет.

– При подагре нога болит, придурок, – говорит Макс, садясь рядом со мной.

– А да. – Йерун одаривает ее своей самой очаровательной улыбкой и уходит, прихрамывая и смеясь.

– Какой мерзкий тип, – говорит Макс и бросает свою сумку мне на колени. – Если мне придется с ним целоваться, клянусь, я блевану прямо на сцене.

– Помолись тогда за здоровье Марины.

– Ее я поцеловать не против. – Макс с улыбкой смотрит на Марину, которая играет Розалинду, а Йерун – Орландо. – Ах, Марина милая, хоть и слишком корыстная, я бы не хотела, чтобы она заболела. Она такая красотка. К тому же, если она не сможет играть, мне придется целоваться с этим гадом. Лучше бы он слег.

– Но он не болеет, – говорю я Макс, будто она без меня не помнит. С тех пор, как меня взяли его дублером, я только и слышу бесконечные истории о том, что за десятки лет работы в театре Йерун Гуслерс не пропустил ни одного выступления, даже когда подхватил кишечный грипп и его рвало, даже когда у него пропал голос, даже когда его подруга начала рожать за несколько часов до того, как должен был подняться занавес. Наверное, именно благодаря безупречному послужному списку Йеруна меня сюда и пригласили – после того как первого дублера позвали сниматься в рекламе «Ментоса», по причине чего ему пришлось бы пропустить три репетиции. Из-за трех репетиций они решили его сменить, его все равно никогда не выпустили бы на сцену. Петра выжимает из дублеров по максимуму, несмотря на то что ей от них ничего и не нужно.

Я, как и требовали, прихожу в театр ежедневно с самого первого чтения, когда все актеры сели вокруг длинного деревянного поцарапанного стола прямо на сцене и прогнали весь текст реплика за репликой, делая разбор смыслов, обсуждая возможные значения конкретных слов, интерпретируя фразы. Петра на удивление оказалась сторонницей равноправия, выслушивала мнение каждого о Лукреции, о том, почему Розалинда так долго не хотела разоблачаться. Даже если кто-то из слуг Фредерика хотел высказать свою трактовку диалога между Селией и Розалиндой, Петра его выслушивала.

– Раз уж вы оказались за этим столом, у вас есть право быть услышанным, – великодушно объявила она.

Нас с Макс посадили в нескольких шагах от остальных, мы все слышали, но в дискуссии участвовать не могли, из-за чего чувствовали себя незваными гостями. Поначалу я думал, что это вышло случайно, но после того как Петра несколько раз повторила, что «игра актера включает в себя куда больше, чем чтение вслух, вы общаетесь со зрителем каждым жестом, каждым несказанным словом», я понял, что это было сделано намеренно.

Я к этому времени уже и забыл, как переживал, что все вышло слишком уж просто. То есть получилось-то просто, но не то, что я думал. Мы с Макс – единственные дублеры, у которых нет настоящих ролей в пьесе. Место наше в труппе довольно странное. Мы получлены. Тени. Мы – резерв. С нами мало кто разговаривает. Общается с нами Винсент. Он в итоге получил роль Жака. Марина, которая играет Розалинду, тоже, потому что она исключительно любезна. Ну и, естественно, Йерун тоже говорит мне что-то каждый день, но я предпочел бы, чтобы он этого не делал.

– Ну, что у нас сегодня? – спрашивает Макс на лондонском кокни. Она, как и я, полукровка; ее отец – голландец из Суринама, а мать из Лондона. Когда она слишком много выпьет, кокни слышно лучше, но в роли Розалинды Макс говорит, как английская королева.

– Сегодня разбирают хореографию драки, – отвечаю я.

– Хорошо. Надеюсь, этот мерзавец получит как следует, – со смехом говорит она и проводит рукой по своему ежику. – Хочешь, попозже порепетируем? Когда дело дойдет до техники, времени уже не будет.