Только позови

— А деньги-то у тебя есть? — спросила Энни.

— Долларов восемьсот осталось. В банке лежат.

— Это дней на десять нам хватит. Можем в Сент-Луис махнуть.

— Могу еще у Стрейнджа несколько сотен одолжить.

— Тогда, считай, две недели. — Она приподнялась на локте и продолжала, глядя на него — Но я тебе вот что должна сказать — не нравится мне твоя затея. Зачем тебе рисковать, Марион? Кроме того…

— Ну говори, говори!

— У меня есть возможность съездить в Новый Орлеан. Я познакомилась здесь с одним человеком. Он морской летчик. Сейчас его перевели туда, и он предлагает приехать к нему недели на три или на месяц. И мне не хочется отказываться. А с тобой — куда мы денемся? И денег нет, и поймать каждую минуту могут. Вот — как на духу.

— Понимаешь, главное, чтоб вместе отсидеться. Ты же здешняя, неужели не знаешь какого-нибудь надежного местечка?

Энни молчала.

— Отстань, не видишь — я думаю? — Она отвела его руки от груди. — Погоди — погоди, кажется, я знаю такое местечко. Сама-то я редко там бываю.

— И где же это?

— Ты не поверишь — у моего предка!

— Нет, это не пойдет. Если кто-нибудь проболтается, что ты со мной крутила, туда в первую очередь кинутся искать.

— И пусть ищут, ничегошеньки у них не выйдет! — рассмеялась веселым заливчатым смехом Энни. — У меня же предок — шериф!

Это почти в центре западной части Теннесси, от Нашвилла порядком добираться надо. Там ни одного крупного города. Он вообще представляет себе этот район? Вполне может отправиться туда и гостить сколько душе угодно. Никаких проблем, она позвонит папе и пошлет ему записку с Лэндерсом. Он всю жизнь был шерифом, сколько она себя помнит. Вообще-то по закону шерифа у них в округе не переизбирают, поэтому папа и его помощник меняются должностями. Четыре года шерифом отец, а следующие четыре — его помощник. «Но это так, для проформы. Все знают, кто настоящий хозяин», — смеялась Энни. Она сама родилась и выросла в Барлевилле.

— Центр округа, сухой закон и прочее, и пожалуйста — Барлевилл. Надо же было придумать такое названьице! [5] Недаром у нас говорят, что в Барлевилле проживает два сорта людей — баптисты и пьянчуги. Если, конечно, трясунов не считать.

— Да, не самое развеселое место на свете, — произнес Лэндерс.

— Не скажи. Пивные и бордели вроде запрещены, но увидишь, сколько их там. И отцу все до единого известны. Наверняка половину из них он сам и держит.

5

Барлевилл — букв., — ячменный город

— А военные части есть поблизости?

Есть одна, в Форт-Дюлейне. От Барлевилла миль пятнадцать-двадцать. Но это не имеет никакого значения. Он не то что начальника военной полиции — каждого полицейского в лицо знает.

— Если захочешь, он тебе целую кучу чистых увольнительных бланков притащит, — добавила она смеясь.

— Но ты же не поедешь со мной, — полувопросительно сказал Лэндерс.

— Скорее всего, нет, — вздохнула Энни. Ей правда хочется в Новый Орлеан. И вообще домой она редко ездит. Раза два приехала туда с одним знакомым, так отцу было неприятно. Вот она и перестала. — А приехать одной — так у меня там столько поклонников еще со школы, что слетятся как пчелы на сахар. — Энни тряслась от смеха. — Сейчас, конечно, переженились все — кому охота в армию? И все равно, если приеду, знаешь какой переполох поднимется!

— Спишь с ними? — спросил Лэндерс, не сводя с нее глаз.

— Какая разница, сплю или нет? — смеялась Энни. — Правда, никакой.

— В общем да.

— Раньше спала. Всех по очереди перепробовала. Отцу это тоже не нравилось.

Энни встала с постели, подошла к шаткому бюро и вытащила из гостиничного почтового набора в ящике лист бумаги. Подложив лист под тяжелое пресс-папье, она аккуратно оторвала полоску сверху, с фирменной надписью, и полоску снизу, где значились адрес и телефоны «Пибоди». Потом посмотрела бумагу на свет. Все это время она словоохотливо рассказывала о своей семье.

— Никто не разбирается в женщинах лучше моего отца. Наверно, так и должно быть, когда имеешь четырех дочерей. — Ей самой сейчас девятнадцать, сестре — шестнадцать. Третья через десять лет родилась, ей, стало быть, девять. Самой младшей восемь. — Эти, как говорят, — плод любви, — смеялась Энни. — Если люди расходятся, а потом сходятся, обязательно появляется ребенок, а то и два.

У ее родителей так и получилось. Потому что отец то ли имел любовницу, то ли просто о нем сплетничали. Сейчас они опять разошлись, хотя и не разведены, и живут отдельно. Мать — в роскошном каменном особняке на другом краю города, и младшие сестры при ней. Говорят, у нее любовник, он политик, большая шишка, заседает в сенате штата в Нашвилле. Супружницу свою — она тоже из местных, с двумя детьми, — он в Нашвилле поселил, а сам в Барлевилле остался. Сестра Энни, Люсин, ей шестнадцать, с отцом живет, в старом доме, который он купил, как только она родилась. Она сейчас на восьмом месяце, но мужа нет.

— Вижу, у вас там не теряются. Непохоже на провинцию, — вставил Лэндерс, по-прежнему лежа на постели.

Энни оторвалась от письма и повернула к нему улыбающееся лицо.

— Непохоже? Только в провинции по-настоящему и понимают людей. Поэтому и баптисты все.

— Или пьянчуги, — вставил Лэндерс.

— Да, или пьянчуги, — согласилась Энни. Она кончила писать и сложила листок. — Положишь в простой конверт, ладно? Не хочу в фирменный. Отец огорчится.

Лэндерс аккуратно спрятал письмо. Энни, сидевшая за бюро, вдруг расхохоталась.

— Ты чего? — спросил он.

— Да так! Просто представила, как ты приедешь к нам и через два — три дня будешь в постели с моей сестренкой — малолеткой.

Лэндерс оторопел.

— Ну что ты говоришь? И не подумаю.

— А куда ты денешься? Сама ляжет. — Энни явно веселилась. — Застеснялся, бедный?

— Ничего не застеснялся, — раздраженно ответил Лэндерс, потом деланно засмеялся, — Как же я посмею, если у твоего папаши пушка?

— Вот-вот! Только он на тебя с пушкой, если ты не посмеешь. Я же тебе сказала — он знаешь, как в женщинах разбирается? Женщине что нужно? Чтобы ты лег с ней. А как это называется — неважно. Можно никак не называть. Мой родитель это с пеленок усек. Поэтому баб так и тянет на него.

Лэндерс не знал, что сказать.

— Ну ладно. Давай одеваться. Надо еще ему звонок сделать.

— Только не отсюда, хорошо? Я не хочу, чтобы Стрейндж и все остальные…

— Не бойся. Давно уже догадалась обо всем. Ты не хочешь, чтобы Джонни-Странь знал, где ты и что. И сержант Уинч тоже. Верно? Сейчас поедем ко мне. Я оттуда при тебе позвоню в Барлевилл. А потом провожу тебя на автобусную станцию. Не возражаешь?

— Нет, почему же… — пробормотал Лэндерс. Он чувствовал какое-то непонятное беспокойство, хотя виски в номере было хоть залейся и он уже порядком принял для храбрости. Его поражало, с какой щедростью Энни предлагала свою помощь, и оттого он лихорадочно искал слова. — Слушай, а почему ты так — всей душой ко мне? — спросил он, силясь изобразить усмешку. — Можешь объяснить?

— Попробую, — откликнулась она с улыбкой. — Во-первых, потому что я не еду с тобой в Барлевилл. Чувствую себя немного виноватой. Во — вторых… — Энни посерьезнела, — во — вторых, мне самой приходилось раза два убегать. Я знаю, что это такое. Особенно когда бежать некуда.