Только с дочерью

Он хотел преподнести Резе Шафайи особый подарок и отправил нас с Махтаб его купить. Он подробно объяснил мне, как пройти к кондитерской, где продавались декоративные картины, выложенные из фисташковых орешков. Мы с Махтаб отправились туда в полуденный зной, но оказалось, что магазин закрыт на молитву.

– Давай подождем вон там, – предложила я Махтаб, указав на тень от дерева на другой стороне улицы. – Здесь ужасно печет.

Пока мы ждали, я увидела, что на «охоту» выехал пас-дар. Патруль включал в себя белый фургон, набитый мужчинами в форме, и «пакон» с четырьмя женщинами в чадрах. Инстинктивно я ощупала лоб и осталась довольна: из-под русари не выбилось ни одного волоска. Уж на этот раз они меня не сцапают, подумала я.

Скоро нам надоело ждать, и мы решили вернуться к магазину, чтобы посмотреть, не собираются ли его открыть. Стоило нам ступить на мостовую, как белый «пакон» рванулся вперед, с визгом затормозив прямо перед нами. Из него выскочили все четыре женщины и обступили нас. Говорила только одна.

– Вы не иранка? – с упреком спросила она на фарси.

– Нет.

– Откуда же?

– Из Америки, – ответила я тоже на фарси.

Она заговорила резко и быстро – я со своими скудными познаниями в языке ничего не понимала.

– Я не понимаю, – заикаясь, пролепетала я.

Это только сильнее распалило представительницу закона. Она бранила меня на своем непонятном наречии до тех пор, пока наконец маленькая Махтаб не вклинилась с переводом.

– Она хочет знать, почему ты не понимаешь. Она говорит, что сначала ты прекрасно изъяснялась на фарси.

– Скажи ей, что я знаю лишь несколько слов.

Это несколько смягчило блюстительницу закона, но она все никак не унималась; Махтаб перевела:

– Она тебя остановила, потому что у тебя на носках морщинки.

Я подтянула свои оскорбляющие общественное достоинство носки, и представительница пасдара повернулась, чтобы идти, бросив Махтаб на прощание:

– Скажи своей матери, чтобы больше никогда не выходила на улицу, предварительно не подтянув носки.

Итак, после того как меня высекли, я купила фисташки и по дороге домой предупредила Махтаб, чтобы она ничего не говорила папе об этом происшествии. Я не хотела, чтобы Махмуди опять посадил нас на цепь. Махтаб все поняла.

В тот вечер мы отправились к дядюшке Шафайи (родственнику по отцовской линии), чей дом находился в районе Геиша, с тем чтобы преподнести его сыну Резе подарок из фисташек. Здесь собралось пятьдесят-шестьдесят человек.

Поздно вечером, когда гости уже начали расходиться и мы тоже засобирались домой, раздался зловещий вой сирены воздушной тревоги. Погас свет. Я прижала к себе Махтаб, и мы нашли место у стены среди прочих сорока человек.

В напряженном молчании мы ждали залпов противовоздушных орудий. Мы слышали жуткий, нарастающий рев самолетов, но противовоздушная оборона молчала.

– Что-то здесь не так, – раздался чей-то голос. – Возможно, у наших кончились боеприпасы.

Моторы ревели прямо у нас над головами, совсем близко.

От оглушительного взрыва у меня заложило уши, и в то же мгновение я ощутила страшное чувство, будто в комнату вползло темное привидение, от которого повеяло холодом и безраздельным могуществом. Стена содрогнулась у меня за спиной, толкнув нас с Махтаб вперед. Зазвенели чашки. Послышался звук бьющегося стекла.

Прежде чем мы успели опомниться, нас тряхнуло во второй, а потом и в третий раз. Дом ходил ходуном. Отовсюду сыпалась штукатурка. Я слышала вопли, но они неслись словно бы издалека. Сидя в темноте, мы ждали, когда на нас обрушится крыша. Махтаб скулила. Махмуди сжимал мне руку.

Затаив дыхание, беспомощные, мы пытались побороть панику.

Постепенно к нам вернулось ощущение реальности. Далеко не сразу до нас дошло, что вой воздушных сирен и грохот взрывов сменились воем сирен карет «Скорой помощи». Снаружи раздавались вопли пострадавших.

– На крышу! – скомандовал чей-то голос, и мы все как один устремились на плоскую крышу дома.

Затемнение еще не сняли, однако зарева пожарищ, фары многочисленных карет «Скорой помощи», полицейских и пожарных машин освещали разрушенный город. Сквозь пыль, повисшую в воздухе густым смогом, мы видели царившие повсюду смерть и разрушение. На месте близлежащих зданий зияли глубокие воронки. В ночном воздухе стоял запах пороха и горелого мяса. Внизу, на улице, обезумевшие мужчины, женщины и дети метались со слезами и криками в поисках пропавших близких.

Несколько мужчин решили дойти до близлежащей магистральной улицы и узнать, как обстоят дела. По возвращении они сообщили, что все улицы перекрыты – пропускают только спасательные машины.

– Сегодня из Геиша не выбраться, – сказал кто-то.

В ту ночь нам пришлось спать на полу в доме дядюшки Шафайи; мы с Махтаб благодарили Бога за то, что он даровал нам жизнь, и воссылали отчаянные молитвы о спасении.

Улицы оставались перекрытыми и на следующее утро, однако за Махмуди приехала карета «Скорой помощи», чтобы увезти его в больницу. Он пробыл там целый день, оказывая помощь раненым, в то время как мы, сидя в западне, размышляли о причинах отсутствия противовоздушного огня минувшей ночью. Многие высказывали пессимистическую точку зрения, что у правительства кончился запас боеприпасов. Если это действительно так, то в ближайшем будущем неизбежны сокрушительные бомбежки.

Вероятно, такие слухи расползлись по всему городу, так как во второй половине дня правительственная телестанция сделала заявление с целью развеять страхи. Насколько я могла понять, заявление призывало население не беспокоиться. Противовоздушные орудия не были применены по той причине, что правительство использовало другие средства. Какие – не уточнялось.

Вечером Махмуди вернулся в дом дядюшки Шафайи. Район Геиша был по-прежнему перекрыт – проезд разрешался только спасательным машинам, – и мы остались здесь еще на одну ночь. После многочисленных операций Махмуди был усталым и раздражительным. Он сообщил печальные новости об огромном числе пострадавших. Только в одном доме, где было полно гостей по случаю празднования дня рождения, погибло восемьдесят детей.

Реза Шафайи вынужден был отложить свое возвращение в Швейцарию и предложил Махмуди следующее:

– Тебе нельзя оставлять здесь Бетти и Махтаб. Это слишком опасно. Давай я увезу их в Швейцарию. Я гарантирую, что они будут неотлучно находиться при мне. Я ничего не позволю им предпринять.

До какой степени Реза Шафайи был в курсе моей ситуации? – думала я. Действительно ли он собирается сторожить нас в Швейцарии или просто хочет успокоить Махмуди – уверить его в том, что мы не сбежим? Впрочем, это не имело значения, так как я не сомневалась: из Швейцарии мы как-нибудь доберемся до Америки.

Но Махмуди тут же убил мою слабую надежду.

– Нет, – прорычал он. – Ни за что.

Он предпочитал подвергать нас ужасам войны.

Мы провели второй, а затем и третий день в доме дядюшки Шафайи, пока спасатели откапывали раненых и погибших. С каждым днем правительственные сообщения становились все таинственнее. Журналисты обнародовали сведения, что причиной отсутствия противовоздушного огня якобы служили современные ракеты класса «воздух-воздух», имевшиеся теперь на вооружении Ирана и превосходившие в техническом отношении орудия противовоздушной обороны. Один из репортеров заявил: народ Ирана будет немало удивлен, узнав об источнике поступления новых ракет.