Только с дочерью

Воодушевленный, Махмуди сейчас же отправился в банк, чтобы получить свой первый заработок почти за год, проведенный в Иране. Но банкир сказал, что денег на счету нет.

– Мы сделали перечисление, – уверял Махмуди администратор больницы.

– Денег нет, – утверждал банкир.

Махмуди метался от одного к другому, свирепея все сильнее, пока наконец не понял, в чем дело. Бумажная волокита. В Иране бухгалтерские операции производятся вручную. Махмуди с возмущением узнал, что сможет снять деньги не раньше чем через десять дней.

Он рассказывал мне эту историю, задыхаясь от гнева, и в завершение произнес примечательную фразу:

– Единственное, что могло бы вправить мозги этой свихнувшейся стране, так это атомная бомба! Стереть Иран с лица земли и создать заново!

Однако, когда деньги пришли, он разозлился еще больше – сумма была значительно меньше обещанной. Более того, оклад был чрезвычайно низким. Махмуди высчитал, что за эти деньги он мог работать только два, а не шесть дней в неделю. Он поставил в известность руководство больницы, что отныне его явочными днями будут вторник и среда. Это высвободит ему время для частной практики.

Он вывесил на дверях простую табличку на фарси, которая гласила: ДОКТОР МАХМУДИ: ОБРАЗОВАНИЕ И ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ ПОДГОТОВКУ ПОЛУЧИЛ В АМЕРИКЕ, СПЕЦИАЛИСТ ПО УТОЛЕНИЮ БОЛЕЙ.

К нам пришел его племянник, адвокат Мортезе Годжи, и закричал:

– Ты с ума сошел! Заниматься частной практикой, не имея лицензии! Тебя арестуют.

– Пускай, – ответил Махмуди. – Я ждал целую вечность, а с моей лицензией дело так и не тронулось с места. Больше я ждать не намерен.

* * *

Если Махмуди и продолжал беспокоиться о том, что мы с Махтаб можем ускользнуть из-под его влияния, он ничего не пытался предпринимать. Теперь он нуждался в нас больше, чем когда бы то ни было. Мы были его семьей, единственными близкими людьми. Ему не оставалось ничего другого, как полагаться на нашу любовь и преданность, пусть даже вопреки здравому смыслу. А это означало новые возможности.

Неподалеку от нашего дома находилась магистральная улица, там было три магазина, куда я ежедневно заглядывала, – надо было пройти наш квартал, затем свернуть на другую улицу и пройти еще один квартал.

Один из магазинов назывался «супер» – хотя его и нельзя было сравнить с американским супермаркетом, здесь можно было купить все необходимое. В продаже всегда были неотъемлемые элементы национальной кухни: бобы, сыр, кетчуп и специи. В определенные дни завозили молоко и яйца. Второй магазин назывался «сабзи», здесь продавались овощи и зелень. И третий был мясной лавкой.

Махмуди поддерживал дружеские отношения с каждым из трех владельцев. Они и их семьи бесплатно у него лечились. В свою очередь они извещали нас, когда у них появлялись редкие продукты, и оставляли нам все самое лучшее.

Почти каждый день я приносила владельцам магазинов газеты и веревочки, которыми они перевязывали товар. Ага Реза, владелец «супера», говорил мне:

– Вы лучшая женщина в Иране. Большинство иранских домохозяек не умеют разумно тратить деньги.

Все трое называли меня «ханум доктор» и всегда посылали какого-нибудь мальчика помочь мне донести покупки.

Махмуди хотелось осуществить свою мечту – жить как процветающий врач, получивший образование в Америке, как культурный представитель престижной профессии, сумевший возвыситься над низменным окружением, но не имеющий времени вникать в подробности быта. Он давал мне деньги.

– Купи все, что нужно, – говорил он. – Устрой дом. Устрой мой медицинский кабинет.

Для меня эта задача была рискованным предприятием – я, иностранка, должна была решать бытовые проблемы в городе с населением в четырнадцать миллионов человек, подчас враждебно настроенных и всегда непредсказуемых. Я не знала такой женщины – иранки, американки или кого бы то ни было, – которая бы отважилась совершать регулярные вылазки в Тегеран без сопровождения мужчины или по крайней мере другой женщины.

Однажды Махмуди попросил меня съездить в центр, в магазин отца Малук, у которой жила Махтаб, когда Махмуди оторвал ее от меня. Он хотел, чтобы я купила полотенца и материю для простынь – предметы роскоши, доступные только элите.

– Езжай на автобусе, – посоветовал Махмуди. – Путь дальний, а платить не надо.

Он вручил мне множество автобусных талончиков, бесплатно предоставлявшихся правительственным служащим.

Беспокоясь не столько о том, чтобы сэкономить несколько риалов для Махмуди, сколько желая освоить все доступные виды транспорта, мы с Махтаб тщательно выполнили все инструкции. Дошли до улицы Пасдаран, где взяли такси и доехали до автобусной остановки рядом с домом Маммаля. Мы сели в автобус, который напоминал скорее автобус дальнего следования, нежели городской.

Все сиденья были заняты, а проходы до отказа набиты пассажирами.

Поездка в центр города заняла больше часа. На каждой из многочисленных остановок из автобуса выходило несколько десятков человек и столько же втискивалось на их место. Никто терпеливо не дожидался своей очереди – люди входили и выходили одновременно, работая локтями и громко бранясь.

Наконец мы отыскали магазин и сделали покупки. И я, и Махтаб вконец измучились. Руки мне оттягивали тяжелые свертки, но надо было дойти до вокзала по запруженным людьми улицам. Я никак не могла найти автобус с нужным номером, который продиктовал нам Махмуди, и начала ужасно нервничать. Я во что бы то ни стало должна была справиться с возложенной на меня миссией. В противном случае Махмуди решит, что одна я не в состоянии передвигаться по городу. Но что было бы еще хуже, необъяснимая задержка могла вызвать его подозрения.

Видимо, вся степень испуга отразилась у меня на лице, так как какой-то иранец спросил:

– Ханум, что вы ищете?

– Сейид Хандан, – ответила я.

Так назывался район, где жил Маммаль, – пункт пересадки на оранжевое такси, на котором мы бы уже легко добрались до дому. Я указала на автобус:

– Сейид Хандан?

– Нет, – сказал он, помотав головой.

Он жестом позвал нас за собой и подвел к пустому автобусу.

– Сейид Хандан, – произнес он.

Я кивнула в знак благодарности. Мы с Махтаб, нагруженные свертками, забрались в автобус. Мы могли выбрать любые места, но плюхнулись на первое же сиденье сразу за кабиной водителя.

Автобус быстро наполнился пассажирами. К моему удивлению, человек, проводивший нас до автобуса, сел за руль. Он оказался водителем.

Я протянула ему билеты, но он жестом отказался. Я пожалела, что мы выбрали именно эти места, так как от водителя ужасно несло. Он был маленького роста и чисто выбрит, но ни к чему другому слово «чисто» не относилось. Его одежда выглядела и воняла так, словно ее не стирали несколько месяцев.

Перед отходом автобуса водитель прошел назад по узкому проходу и начал собирать билеты. Я не обращала на него никакого внимания. От усталости Махтаб раскапризничалась. Мы были придавлены свертками. И пытались поудобнее устроиться на сиденьях.

Дойдя до передней части автобуса, водитель протянул к нам руку. Когда я отдавала ему билеты, он на мгновение крепко сжал мне пальцы. Недоразумение, подумала я. Иранцы никогда так себя не ведут с женщинами. И я забыла о водителе, думая лишь о том, чтобы побыстрее доставить Махтаб домой.

В течение долгого пути она то закрывала, то открывала глаза и, когда наконец мы доехали до Сейид Хандана, крепко спала. Я ведь не дотащу ее со всеми этими свертками, подумала я. И попыталась ее растолкать.