Только с тобой

Счастливчик скреб лапой по дверце и тихо скулил. Рассеянным сознанием, я открыл его, и он вывалился, а затем, забравшись ко мне на колени, начал облизывать мне челюсть.

– Хорошо, хорошо, - я придерживал его, чтобы тот не упал в своем безумии, наклоняя голову назад, дабы избежать попадания его языка себе в рот.
– Я тоже рад тебя видеть.

Наглаживая теплый, мягкий комочек, я смотрел на город. Нью-Йорк в ночное время имел совсем иной пейзаж: темные переулки сливались с мерцающими высотками, неоновыми витринами и уединенными кафе на тротуаре.

Около двух миллионов человек, живущих на острове, площадью менее двадцати трех квадратных миль, лишь в своих фантазиях могли рассчитывать на неприкосновенность частной жизни. Окна квартир смотрели друг на друга, практически лишенные расстояния. Часто эти окна оставались раскрытыми, давая возможность подглядывать за личной жизнью обитателей. Телескопы были популярным товаром.

В этом состояла жизнь Нью-Йоркского пузыря - ты существовал, надеясь, что каждый, как и ты, занят своим делом и не обращает внимание на других. И в то же время ощущалась клаустрофобия, противоречащая духу свободы, являющейся основой Имперского штата.

Мы подъехали к Кросссфайру, и я вышел из Бентли вместе с Счастливчиком. Ангус последовал за мной через вращающиеся двери, и мы пересекли холл в тишине. Охранники встали, бодро поприветствовав меня, бросая взгляды на крошечного щенка в руке. Поймав свое отражение, я про себя улыбнулся. Одетый в тренировочные штаны и футболку, с влажными от душа волосами, сомневаюсь, что можно было поверить в то, что я владелец этого здания.

Лифт взмыл вверх и через мгновение мы шли по головному офису Кросс Индастрис. Большинство офисов и кабинок были пусты и темны, но некоторые амбициозные сотрудники по-прежнему занимались делами, а может, у них просто не было причин возвращаться домой. Я это понимал. Еще не так давно, я проводил на работе больше времени, чем в пентхаусе.

Войдя кабинет, я включил свет и активировал непрозрачность стеклянной стены. Направившись к дивану, я сел и разместил Счастливчика на подушке рядом со мной. Именно в это время я заметил потертую кожаную папку у Ангуса в руках.

Он придвинул стул к журнальному столу и сел. Его взгляд встретился с моим.

Горло сжалось, когда пришла в голову еще одна мысль. Ангус казался слишком мрачным, встреча слишком формальной.

–  Ты не уходишь на пенсию, - я выпалил, слова тяжестью повисли во рту.
– Я не позволю.

Он смотрел на меня мгновение, а потом его лицо смягчилось.

– Ах, парниша. Я еще побуду с тобой.

Облегчение накрыло меня с такой силой, что я откинулся на диван, мое сердце снова начало стучать. Всегда готовый играть, Счастливчик сиганул мне на грудь.

–  Слезь, - Приказал я, но это сделало его еще более возбужденным. Удерживая рукой щенка, кивнул Ангусу.

–  Помнишь досье, что мы скомпоновали, когда ты встретил Еву?
– начал он.

Услышав имя жены, я выпрямился.

– Конечно.

В голове снова возник день нашей с Евой встречи. Я сидел в лимузине у тротуара, в секунде отъезда от здания Кроссфайр. Она зашла в здание. Наблюдая за ней, почувствовал притяжение. Не в силах сопротивляться, я сказал Ангусу ждать и вернулся, чтобы найти ее. Гнался за женщиной, чего прежде никогда не было.

Увидев меня, она уронила бейдж, а я поднял его, прочитав ее имя и компанию, где она работала. К концу ночи, на моем домашнем офисном столе лежала тонкая папка с краткой биографией, чего я опять-таки не делал прежде ради простого сексуального интереса. Так или иначе, на еще тогда непознанном мной уровне, я знал - она принадлежит мне. Знал, хоть и убеждал себя в обратном, она будет иметь для меня важное значение.

В последующие дни, досье росло, охватывая родителей Евы и Кэри, а затем дедушек и бабушек по отцовской и материнской линии.

–  В Остине у нас был адвокат, - Ангус продолжал.
– Чтобы сообщать нам о необычной активности Харрисона и Леа Трэмелл.

Родители Моники. Их отказ от дочери и внучки меня устраивал. С меньшим количеством членов семьи придется иметь дело. Но также возникла мысль, что, хотя они, возможно, и не имели никакого интереса к Еве, как к незаконнорожденной внучке, их мнение может измениться, когда Ева публично станет моей женой.

– Что они натворили?

–  Они умерли, - сказал он прямо, распаковывая папку.
– Почти месяц назад.

Тишина.

– Ева не знает. Мы только в минувшие выходные говорили о свадебных приглашениях, и они были в списке. Полагаю, Моника не связывалась с ними.

–  Она написала некролог, который опубликовали в местной газете, - Ангус положил на стол ксерокопию.

Взяв листок, я быстро просмотрел его. Оба Трэмелла погибли в аварии на лодке во время летнего отдыха. Сопроводительное фото было сделано несколько десятилетий назад, с одеждой и прической семидесятых годов. Они были привлекательной парой, хорошо одеты и с дорогими аксессуарами. Даже по черно-белой газетной печати я заметил, что у них были темного цвета волосы.

Я прочитал заключительное предложение. Харрисон и Леа живы в памяти их дочери, Моники, и двух внуков. Глядя на Ангуса, повторил я вслух:

– Двое внуков? У Евы есть родной брат или сестра?

Счастливчик вывернулся из моего слабого захвата и спрыгнул на пол.

Ангус сделал глубокий вдох.

– Это упоминание и фото заставили меня копнуть глубже.

Он вытащил фотографию и положил на стол.

Я взглянул на нее.

– Кто это?

– Это Моника Трэмелл, тогда Моника Дик.

Моя кровь похолодела. Женщина на фото была брюнеткой, как и ее родители. И она не имела ничего схожего с Моникой или моей женой.

– Я не понимаю.

– Я еще не выяснил настоящего имени матери Евы, но у настоящей Моники Трэмелл был брат по имени Джексон, который короткое время был женат на Лорен Киттри.