Только ты
Шрифт:
Какого черта?
Она подавила вздох, сделав несколько глотков мартини:
— Ну, я предпочитаю мужчин, которые не боятся иногда проявлять слабость. Вот что делает их реальными для меня.
— Но Бонд — выдумка, Эмми. Выдумка, — я встал с дивана, взяв пустой стакан. Кроме того, мне нужно было увеличить расстояние между своим бедром и ее ногой. Она слишком близка к моему члену.
И почему я думал о том, чтобы положить пальчики ее ног себе в рот? У меня нет футфетиша. Должно быть, это алкоголь.
Я зашел на кухню и налил еще
Эмми последовала за мной на кухню и продолжала спорить:
— Он не выдумка. Выдумка — это мечта. Бонд — персонаж. Человеческий персонаж.
— Хорошо, он персонаж — абсолютный альфа-самец. Нет ни жены, ни детей. Нет «дорогая, я дома». Он ест и пьет что хочет, когда хочет, водит крутую машину, спит с красивыми женщинами, убивает плохих людей. Никаких чувств.
Эмми закатила глаза, прежде чем закончила пить, и поставила пустой стакан в раковину. Остальная посуда уже была в посудомоечной машине, остатки убраны в холодильник.
— Это то, к чему ты стремишься?
— Почему бы и нет?
— Потому что это холодная и грустная жизнь! — она начала резко жестикулировать. — Ты умрешь в одиночестве!
Я засмеялся. Мы каждый раз об этом спорили. Понятия не имею, почему она так одержима моими чувствами.
— Мне никогда не одиноко и мне нравится мое личное время. Что же касается смерти, почему бы не умереть в одиночку? Я собираюсь избавить кучу людей от печали и сожаления.
— Это уныло. Мне тебя жаль.
— Конечно, тебе жаль.
— Знаешь, даже альфа-самец иногда может испытывать чувства.
— О?
— Да. Ему не нужно все время быть твердым, как гранит, — она скрестила руки на груди, и прислонилась к стойке, подарив мне злобный взгляд.
Не думай о том, чтобы стать твердым. Не думай о том, чтобы стать твердым. Не думай о том, чтобы стать твердым.
Я прислонился к противоположной стойке и убедился, что мой стакан закрывает промежность.
— Почему ты так одержима альфа-самцами? Ты никогда ими не интересовалась.
— Что? Они меня привлекают.
— Нет, не привлекают, — я хорошо знал ее тип. — Ты всегда говорила, что не хочешь, чтобы тебя спасали. Ты хочешь кого-то, кто мог бы проявить любовь и поговорить о чувствах. Тебе не нравятся высокомерные или парни, которые всегда должны побеждать. Тебе нравятся парни, которые ладят со всеми.
— Что в этом плохого?
— Ничего. Но это не альфа-самец.
— Но посмотри на Бонда, — она жевала нижнюю губу. — Кто он такой, чтобы беспокоиться о безопасности? Почему его тянет убивать плохих парней? Должны быть люди, о которых он заботится больше, чем о себе, чтобы так часто драться.
— Может быть, ему просто нравятся острые ощущения от погони.
— Может быть, он более самоотверженный, чем ты думаешь.
— Я готов поспорить.
Она тяжело вздохнула, и я знал, что разочаровал ее, закончив спор в ничью, вместо того чтобы выиграть или проиграть. В любую другую ночь, я бы продолжил спор, но со мной происходило что-то странное, что-то, что заставляло меня желать сократить расстояние между нами, опрокинуть ее на стойку, просунуть руки под ее мягкий белый свитер, посмотреть каково это, когда ее ноги обернуты вокруг
моих бедер. Но нельзя.Выпроводи ее, пока не сделал что-то глупое.
— Эй, у тебя есть печенья с предсказаниями? Я их сразу не заметила, — она потянулась к маленькому целлофановому пакету.
— Забыл о них.
— Я могу взять одно?
— Ты можешь взять два.
Она вытащила одно и открыла:
— «Корабль в гавани безопасен, но корабли строят не для этого».
— Очень глубоко.
Она проигнорировала меня и перешла к следующему:
— «Тебе нужно разбивать свое сердце, пока оно не откроется». Хм. Я не хочу опасного корабля или разбитого сердца.
Я рассмеялся над грустным выражением ее лица.
— Это не смешно, — сказала она, запихивая кусочки печенья в рот. — Это означает, что я обречена быть несчастной. И умру в кораблекрушении.
— Это означает, что ты все принимаешь близко к сердцу, — я положил свой стакан в раковину. — Так, завтра рано утром мне нужно быть в спортзале.
— Ухожу. Сколько сейчас времени? — она положила остатки печенья в рот и оттряхнула руки.
Я проверил цифровые часы на микроволновой печи.
— Сейчас 11:11.
— О! Загадай желание! — ее лицо засияло.
— Что?
— Сейчас 11:11, ты должен загадать желание, — она закрыла глаза на пару секунд, ее губы двигались, словно произнося молчаливую молитву. — Ты сделал это?
— Нет, — я засмеялся.
— Нейт! Поторопись! Загадай желание, — она взглянула на часы и взволнованно хлопнула в ладоши.
— Я не хочу этого делать.
— Сделай это ради меня. И делай это быстро, пока не стало 11:12.
На этот раз настала моя очередь закатывать глаза, но втайне я загадал, чтобы следующий парень, в которого она влюбится, полюбил ее так, как она заслуживала, и она была бы счастлива. Я не закрывал глаза и не шевелил губами, поэтому она понятия не имела, загадал я желание или нет.
— Ты загадал? — она внимательно на меня посмотрела.
— Да.
— Ради меня?
— Да.
— Что ты загадал? — на секунду ее рот распахнулся.
— Хорошая попытка, мисс Катастрофа, — я начал смеяться, пока выходил из кухни. — Даже я знаю, что нельзя произносить желания, если хочешь, чтобы они сбылись, — титры все еще шли по телевизору, и я взял пульт, чтобы его выключить.
— О, теперь ты веришь в желания? — она села на диван и сняла свои пушистые тапочки.
Нет, — хотел я сказать ей. Я не верю, потому что давно узнал, что желания, молитвы и надежды ничего не значат. Никто их не слушает. Но я не сказал ей не только потому, что она смотрела на меня с моим любимым выражением лица, и я не мог ей сопротивляться, но и потому, что в тот самый момент я услышал шум в холле.
Странный и ужасный звук.
Затем я услышал это снова — безошибочный звук вопля ребенка.
Я посмотрел на Эмми.
— Ты это слышала?
— Да, — сказала она, натягивая тапочки. — Это ребенок?
— Вряд ли. Чей этот ребенок? — мы с Эмми единственные, чьи квартиры выходят в этот холл.
— Возможно, кто-то смотрит фильм на сильной громкости, — предположила она.
Но потом мы услышали это снова, и на этот раз это был не единичный крик, а жалобный вой, который не останавливался.