Только женщины

Свежий апрельский ветерок пенил гребешки мелких волн, по которым скользили тени бегущих по небу рассеянных белых облаков. С трех сторон вокруг Эйлин и Трэйля до самого горизонта раскинулась непрерывной скатертью водная гладь.

–  Здесь можно - забыть… - выговорила Эйлин после долгого молчания.

–  Да, но надо ли?
– возразил Джаспер.

Эйлин сдвинула колени, обхватила их руками и уперлась в них подбородком.
– А что же мы можем сделать? Стоит ли надрываться, когда будущего все равно нет?

–  Пусть так. Надо изжить свою жизнь как можно лучше.

Она задумалась, нахмурив брови.
– Ты вправду думаешь, милый, что человечество доживает свой век?

–  Не знаю. За последние дни я много раз менял свое мнение. Возможно, что где-нибудь и сохранилась нетронутой - быть может, на одном из архипелагов южных морей - раса, которая, постепенно развиваясь, снова населит мир.

–  Или в Австралии, или в Новой Зеландии, - подхватила Эйлин.

–  Об этом бы мы уже знали. Такая весть дошла бы до нас.

–  А для нас, здесь, в Англии, в Марлоу, по твоему, нет надежды? Ведь есть же у нас несколько мальчиков, родившихся после чумы - и со временем будут еще дети - дети Ивэнса и других. Помнишь, ведь, мы по дороге еще видели двоих мужчин.

–  Да, есть, но вырастут ли они? Мне сдается, что женщины вымирают. Им не для чего жить. Прошел всего год со времени первого появления чумы, а ты посмотри, что с ними сталось. На что они будут похожи через пять лет? Они будут кончать самоубийством, или просто умирать от тоски, от сознания бесцельности жизни. А те, у кого есть цель - матери - те одичают. Они будут так поглощены необходимостью как-нибудь прокормить себя и детей, что учить и воспитывать этих детей им будет уже некогда. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но мне думается, что нам угрожает постепенное вырождение и вымирание.

–  И я сомневаюсь, - продолжал он - я сомневаюсь, чтоб эти дети, родившиеся при новых условиях, оказались очень жизнеспособными. Ведь, с отцовской стороны, это - дети похоти, и притом усталой похоти. Если б мы еще были молодым и сильным народом, как древние евреи, быть может, могучее семя побороло бы всякую наносную слабость, но ведь мы дети дряхлой цивилизации…

Эйлин вздохнула.
– Ну, а как же мы с тобой?

–  Мы счастливы. Наверное, в данный момент самые счастливые люди на свете. И должны попытаться уделить частицу своего счастья другим. Мы должны вернуться в Марлоу и работать для общины. И, насколько это в нашей власти, сделать что-нибудь для молодого поколения. Может быть, можно было бы продвинуться дальше на север и попробовать научиться выделке стали - возможно, что там есть женщины, знакомые с этим делом - они помогут нам. Но я не думаю, чтобы это дало особенно благие результаты, помимо сохранения самого искусства выделки. Единственное, что мы можем - это временно ослабить трудности в одном каком-нибудь небольшом районе. Со временем, нам волей-неволей придется забросить мануфактуру и сосредоточить все свои усилия на добывании пищи. Нас слишком мало, и было бы проще и, быть может, целесообразнее пахать деревянным плугом, чем дожидаться плохо и медленно выделываемой стали. Страшней всего, что взрослые среди нас, и так немногочисленные, будут постепенно вымирать и, может быть, быстрей, чем мы предполагаем…

–  Ну ладно. Будет!
– воскликнула Эйлин, вскакивая на ноги.
– Пока-то мы, ведь, счастливы, как ты сам говоришь, и наша задача ясна. Завтра же едем обратно в Марлоу, хотя мне страшно неприятно везти такие вести Эльзи.

Джаспер подошел и обнял ее.
– Да, нам, во всяком случае, унывать не полагается. Это прежде всего.

–  Я и не унываю, - весело воскликнула Эйлин.
– У меня ведь ты!
– и вот - море. Мы будем от времени до времени приезжать сюда, если дороги не очень испортятся.

–  Да, если дороги не очень испортятся.

–  А ведь терн и дикий шиповник уже тянутся через дорогу от изгороди к изгороди. Лес возвращается.

–  Да, и лес и лесное зверье.

Он ближе привлек ее к себе, и так они долго стояли, вглядываясь в горизонт.

* * *

На юго-западе стерлась светлая полоска и теперь словно туман подползал к ним.

–  Сейчас дождь пойдет, - заметил Трэйль.

Они спокойно переждали, пока косой дождь, хлеставший им в лицо, перестал, тени бури развеялись и горизонт снова очистился.

–  Какое там странное облачко, - сказала Эйлин.
– Что это? опять предвестие дождя.

Она указывала на маленькое пятнышко на самом краю горизонта.

–  Действительно, странное. Совсем как будто дымок от парохода.

В течение нескольких секунд они напряженно присматривались.

–  Оно разрастается, - взволнованно вскричала Эйлин.
– Джаспер, что это?

–  Не знаю; не могу сообразить.
– Он отошел подальше и затенил глаза ладонью, чтобы их не слепил блеск теперь безоблачного неба.
– Не могу сообразить, - машинально повторил он.

Пятнышко разрасталось, превращаясь в большое расплывчатое пятно с более темным центром.

–  Принимая во внимание, что ветер дует в нашу сторону… - начал было Джаспер - и запнулся.

–  Да, да - так что же?
– с живостью переспросила Эйлин и, так как он не ответил, она схватила

его за руку и настойчиво повторила: - Джаспер, что такое? Что из того, что ветер дует в нашу сторону?

–  Ну ей Богу же, так и есть!
– шептал он, не слушая ее.
– Ей богу, так. Ну да, я не ошибся.

–  В чем? Да говори же! Я ничего не вижу, - умоляла Эйлин.

Но он все еще не отвечая, застыл на месте, как прикованный, не отводя глаз от горизонта.

Облачко постепенно расплывалось, светлело, и Эйлин уже различала на линии горизонта тоненькие зубчики, все придвигавшиеся и, видимо, связанные с черным пятнышком вдали.

–  О, Джаспер!
– воскликнула она, сама не понимая, почему у нее слезы на глазах, застилающие

поле зрения.

–  Это пароход, - сказал, наконец, Джаспер, поворачиваясь к ней.
– И идет он из Америки. Как ты думаешь, американские женщины способны…

Пароход теперь вычерчивался совершенно ясно - высокая палуба, две высоченных дымовых трубы, и три мачты. Он шел наискосок, милях в пятнадцати от них, вверх по Каналу.

Они почувствовали себя, точно потерпевшие крушение моряки на безлюдном острове, которые видят пароход, но так далеко, что зова их он не услышит.

–  Джаспер, как ты думаешь, что это значит?

–  Пароход американский, - ответил он, все так же тихо и глядя сквозь нее, как бы не видя ее, - Неужели - неужели же возможно, чтобы Америка уцелела? Неужели она по-прежнему ведет торговлю с Европой, и только нас обходит, из боязни заразы? Почем знать - может быть пароходы уже несколько месяцев плавают по Ламаншу? Откуда мы знаем, что это первый?

–  Нет, это первый. Я чувствую. Скорей, скорей! едем сейчас же в Плимут, или в Соутгамптон. Я знаю, что он пристанет в Плимуте или в Соутгамптоне. На нем мужчины. Джаспер - мужчины! Женщины нe решились бы идти с такой быстротой. Ты посмотри, как он быстро бежит. О, скорей, скорей!

Молча сбежали они с утеса, вскочили на велосипеды и покатили - с такой быстротой, как будто проехать надо было всего каких-нибудь десять миль я от того, доедут ли они вовремя, зависела жизнь всех женщин Англии. И, хотя потом, волей-неволей пришлось убавить скорость, все же к закату солнца они были в Плимуте.