Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга I
Шрифт:
6. Если же и при всем этом некоторые почитают ведущий в жизнь путь трудным, то мнение это происходит только от собственной их лености. Смотри, как Спаситель и иным способом делает этот путь удобным, когда запрещает вмешиваться между псами, предавать себя свиньям и повелевает остерегаться лжепророков, – всячески внушает быть осторожными. Самое даже наименование тесным путем весьма много способствует к тому, чтобы сделать его удобным, – потому что заставляет нас бодрствовать. Как Павел не с тем говорит: несть наша брань к крови и плоти (Еф. 6, 12), чтобы привести в уныние, но чтобы возбудить сердца воинов, – так точно и Господь путь жизни назвал трудным для того, чтобы, так сказать, пробудить от сна путников. Мало того: Он побуждает к бодрствованию еще и дальнейшим указанием на то, что на пути этом есть много препинающих, и – что еще опаснее – последние нападают не явно, но скрытно. Таков именно род лжепророков. Но не на то смотри, говорит Христос, что этот путь труден и тесен, а на то, где он оканчивается; и не на то опять смотри, что противоположный путь широк и пространен, а на то, куда он ведет. Все же это Он говорит для того, чтобы возбудить в нас бодрость. С тою же целью Он и в другом месте сказал, что нуждницы восхищают е (Мф. 11, 12). Подвижник бывает ревностнее, когда ясно видит, что Подвигоположник чтит трудные его подвиги. Итак, не будем скорбеть, если на пути жизни случатся с нами многие несчастия. Пусть путь прискорбен и врата тесны; но не таков тот град, к которому ведут они. Потому-то ни здесь не должно ожидать покоя, ни там не должно предполагать ничего печального. Когда же Спаситель говорит, что мало их есть, иже обретают его, то и здесь опять открывает леность многих, и внушает Своим слушателям обращать внимание не на благоденствие многих, но на труды немногих. Гораздо больше, говорит Он, таких людей, которые не только не идут прискорбным путем, но даже и не избирают его, – что показывает крайнее безумие. Но не должно смотреть на многих и оттого смущаться; а должно ревновать немногим и, всячески укрепляя самих себя, таким образом идти тем путем. Кроме того, что путь этот тесен, многие еще препятствуют идти по нему. Потому Христос и присоединил: внемлите от лживых пророк, они приходят к вам во одеждах овчих, внутрь же суть волцыхищницы (Мф. 7, 15). Вот, кроме псов и свиней, другой род наветов и коварства, гораздо опаснее первого: те, по крайней мере, известны и явны, а эти – скрытны. Потому и Спаситель тех повелел только удаляться, а этих еще внимательно рассматривать, так как невозможно узнать их с первого взгляда. Потому и сказал: внемлите, внушая тем большую тщательность в их распознавании. Потом, чтобы слышавшие, что должно идти тесным, прискорбным и для многих неприятным путем, притом хранить себя от псов и свиней и от других (врагов) злейшего рода, то есть от волков, – чтобы, говорю, слышавшие это не пришли в уныние от множества скорбей, так как надлежало идти путем для многих неприятным, и притом еще иметь в виду вышесказанные препятствия, – для
Когда Господь говорит: мало их есть, еже обретают его, то опять отделяет этих немногих от тех, которые не обретают его, а только притворяются, внушая тем смотреть не на лицемеров, но на истинно шествующих по этому пути. Но для чего, скажешь, Спаситель не открыл таковых лицемеров, а нас самих заставил испытывать их? Для того, чтобы мы бодрствовали и всегда были на страже, охраняя себя не только от явных, но и скрытых врагов, на которых и Павел указывая говорил, что благими словесы прельщают сердца незлобивых (Рим. 16, 18). Итак, не будем смущаться, когда и ныне много таковых увидим. Христос заранее ведь и это предрек.
7. Заметь кротость Спасителя. Он не сказал: накажите их; но только: остерегайтесь, чтобы не получить себе вреда от них и чтобы по неосторожности не впасть в их сети. Потом, в предотвращение твоего возражения, что невозможно узнать таких людей, приводит еще доказательство, заимствуя его от примера человеческого: еда объемлют от терния грозды, говорит Он, или от репия смоквы? (Мф. 7, 16). Тако всяко древо доброе плоды добры творит; а злое древо плоды злы творит (Мф. 7, 17). Не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити (Мф. 7, 18). Слова эти заключают в себе такой смысл: люди, о которых идет речь, не имеют ничего кроткого, ничего сладкого, по одной только коже они овцы, – почему и легко узнать их. И чтобы ты нимало не колебался, для этого Христос то, что иначе быть не может, сравнивает с естественною необходимостью. Об этом и Павел говорит: мудрование плотское – смерть, закону бо Божию не покоряется, ниже бо может (Рим. 8, 6). Хотя Спаситель и два раза говорит одно и то же, но тут нет тождесловия. Чтобы кто-нибудь не сказал, что злое дерево, хотя и приносит плоды злые, но может приносить и добрые, а при двояком плодоношении трудно уже делать различение, в опровержение этого Спаситель говорит, что этого быть не может, что оно приносит только злые плоды, но добрых никогда не принесет; равно как и наоборот Что ж, неужели добрый человек не может сделаться худым, и наоборот? Жизнь человеческая наполнена многими такими примерами. Но Христос не то говорит, будто худому человеку невозможно перемениться или доброму невозможно пасть, но то, что человек не может принесть доброго плода, доколе живет худо. Худой человек может перейти к добродетели; но доколе он остается худым, дотоле не может принесть доброго плода. Как же Давид, будучи и добр, принес худой плод? Не в состоянии добродетели, но уже переменившись он это сделал, так что он не принес бы такого плода, если бы всегда пребыл тем, чем был, потому что, оставаясь добродетельным, он не осмелился бы сделать того, на что дерзнул. Эти слова Спаситель сказал и для того, чтобы заградить уста безрассудно клевещущих и обуздать язык злословящих. Этими словами Он хотел лишить всякого извинения тех злых людей, из-за которых подозревают и добрых. После того ты уже не можешь сказать: я обманулся, не догадался! – потому что тебе предложено Мною самое действительное средство к познанию порочных людей, то есть поведено рассматривать их поступки, а не безрассудно смешивать все. Далее, хотя Спаситель не велел их наказывать, но только остерегаться, – однако же, чтобы, с одной стороны, утешить обижаемых ими, а с другой – устрашить обижающих и побудить их к исправлению, Он определяет им наказание, говоря: всяко древо, не творящее плода добра, посекается и во огнь вметается (Мф. 7, 19). Затем, несколько смягчая Свое слово, присоединил: темже убо от плод их познаете их (Мф. 7, 20). Чтобы слушатели не подумали, что Он внушает им одни только угрозы, Он трогает их сердца, предлагая учение Свое в виде совета и увещания. Здесь, мне кажется, Он разумеет и иудеев, которые являли таковые плоды, – почему и напомнил им слова Иоанновы, описывая казнь их теми же словами. И тот говорил то же, напоминая им секиру, и дерево посекаемое, и огнь неугасаемый. И кажется, здесь одно только наказание, именно сожжение; но если кто внимательнее рассмотрит, тот найдет два наказания. В самом деле, кто сожигается, тот без сомнения лишается и Царствия; а это наказание лютее еще первого. Знаю, что многие ужасаются только одной геенны; но я думаю, что лишение небесной славы есть мучение более жестокое, нежели геенна. Если этого нельзя представить в слове, то нет ничего удивительного; мы ведь не знаем и блаженства вечных благ, чтобы ясно видеть несчастие, происходящее от их лишения. А Павел, который ясно знал это, видел, что отпасть от славы Христовой всего ужаснее. Это и мы узнаем, когда будем испытывать на себе.
8. О, если бы мы никогда не подвергались этому, Единородный Сыне Божий, – если бы никогда не испытали на себе этого нестерпимого наказания! Невозможно ясно выразить, как велико зло – лишиться небесных благ; впрочем, сколько могу, постараюсь и поспешу хотя несколько объяснить вам это на примере. Представим себе такого удивительного юношу, который бы с добродетелью соединял Царствование над вселенною и который бы во всем был так совершен, что мог бы во всех возбудить к себе отеческую любовь. Чего, думаете вы, не согласился бы с удовольствием претерпеть отец этого юноши, чтобы только не лишиться его общения? Или, на какое бы несчастие, великое ли то или малое, не решился бы он, чтобы только видеть и увеселяться им? Подобным образом мы должны размышлять и о небесной славе. Поистине, не столько любезно и вожделенно отцу его дитя, как бы оно ни было совершенно, сколько вожделенно получить те блага, разрешиться и быть со Христом (Флп. 1, 23). Нестерпима геенна и мучение в ней; но если представить и тысячи геенн, то все это ничего не будет значить в сравнении с несчастием лишиться той блаженной славы, возненавидену быть от Христа и слышать от Него: не вем вас (Мф. 25, 12) и обвинение, что мы, видя Его алчущего, не напитали. Поистине лучше подвергнуться бесчисленным ударам молнии, нежели видеть, как кроткое лицо Господа отвращается от нас и ясное око Его не хочет взирать на нас. И действительно, если Он меня, врага Своего, при всей к Нему ненависти и отвращении от Него, так возлюбил, что даже не пощадил Самого Себя, но предал Себя на смерть, и если, после всего этого, не подам Ему и хлеба, когда Он алчет, – то какими уже глазами буду взирать на Него? Но и здесь заметь Его кротость. Он не исчисляет Своих благодеяний, не жалуется на то, что ты презрел столь великого своего благодетеля, не говорит: Я тебя привел из небытия в бытие, вдохнул в тебя душу, поставил тебя владыкою над всем, что находится на земли; для тебя Я сотворил землю и небо, море и воздух и все сущее; от тебя Я был презрен и казался тебе ниже диавола, но при всем том не оставил тебя: бесчисленные открыл средства для твоего спасения, восхотел сделаться рабом, был бит по ланите, оплеван, заклан, умер поноснейшею смертью; даже на Небе за тебя ходатайствую, даю тебе Духа, удостаиваю тебя Царствия и предлагаю тебе такие благодеяния; восхотел быть твоим главою, женихом, ризою, домом, корнем, пищею, питием, пастырем, царем и братом; избрал тебя наследником и сонаследником Своим, из мрака привел тебя в область света. Хотя Господь мог сказать это и еще того более, но Он ничего такого не говорит, а упоминает только об одном грехе твоем. Являет и здесь Свою любовь и милосердие, которое имеет к тебе. Не сказал: отъидите в огонь, уготованный вам, но – уготованный диаволу. И прежде говорит о том, чем Его обидели, но и тут упоминает не о всех обидах, а о немногих. Притом, прежде осуждения оскорбивших Его, Он призывает праведных, чтобы показать, что Он справедливо обвиняет. Какого же мучения не ужаснее эти слова Его? Никто, видя благодетеля своего истаевающим от голода, не презрит его; а если бы и презрел, то после того лучше бы согласился сам с поношением скрыться в землю, нежели при двух или трех друзьях слышать обвинение в этом. Что же будет с нами, когда пред всею вселенною услышим от Господа подобное обвинение, которого, впрочем, Он не произнес бы и тогда, если бы не хотел оправдать Своего суда? Ачто Он произнес это обвинение не в поношение грешников, но в оправдание Самого Себя и для показания, что Он не вотще и не без причины говорил к ним: отъидите от Мене, – это очевидно из неизреченных Его благодеяний. Если бы Он хотел подвергнуть грешников поношению, то выставил бы все свои благодеяния; а Он говорит только о том, что претерпел.
9, Итак, возлюбленные, убоимся услышать эти слова. Жизнь наша – не игра или, лучше сказать, настоящая жизнь – игра, но будущая – не игра. А может быть, и не игра только, но и хуже того. Не смехом оканчивается, но и большой причиняет вред тем, которые не хотят тщательно благоустроять самих себя. Скажи мне: чем мы, созидающие великолепные домы, различаемся от детей, играющих и строящих домики? Какое различие между их обедом и нашею роскошью? Нет никакого, – разве только то, что мы это делаем с мучением. Если же мы не примечаем ничтожности всего этого, нет в том ничего удивительного, потому что мы еще не сделались мужами. А когда сделаемся, то узнаем, что все это детские забавы. Приходя в зрелый возраст, мы смеемся над детскими занятиями, хотя в детском возрасте почитаем эти занятия весьма важными и, собирая черепки и грязь, тщеславимся не менее тех, которые строят высокие стены. И однако, состроенное нами скоро разрушается и падает; да если бы и стояло, на что нам годилось бы? Так и великолепные наши домы. Они ведь не могут принять гражданина небесного, и не захочет обитать в них тот, кто имеет высшее отечество; но как мы ногами разрушаем детские игрушки, так и Он своим духом ниспровергает наши здания. И как мы смеемся над детьми, плачущими о разрушении построенного ими домика, так и Он не только смеется, но и плачет, когда мы рыдаем о своих домах, потому что Он имеет сострадательное сердце, и видит для нас великий от этого вред. Итак, будем мужами. Долго ли нам пресмыкаться по земле? Долго ли величаться камнями и деревьями? Долго ли играть? И если бы только играли! Нет, мы оставляем и самое спасение свое. И как дети, пренебрегающие учением, а занимающиеся играми только, подвергаются жестоким наказаниям, так и мы, истощив все старание свое на житейские занятия и оказавшись не в состоянии дать на деле отчет в духовном учении, который после смерти потребуется от нас, понесем крайнее наказание. И никто не может избавить нас, хотя бы то был отец, хотя бы брат или другой кто-либо. Но все, чему мы преданы ныне, погибнет, а мучение, происходящее от этого, будет бесконечное и непрестанное. Так это случается и с детьми, когда отец за их леность совершенно истребляет все их детские игрушки и чрез то заставляет их непрестанно плакать. А чтобы увериться тебе в истине слов моих, я представлю такую вещь, которую люди более всего почитают достойною уважения, именно богатство, и противопоставлю ему душевную добродетель, какую тебе угодно: тогда ты ясно увидишь всю нищету его. Итак, представим двух людей (я уже не говорю о любостяжании, а о богатстве, правильно приобретенном), и один из них пусть умножает свое имение, пусть переплывает моря, обрабатывает землю и употребляет всякие другие способы к приобретению; хотя я и не знаю, может ли он, так поступая, делать законное приобретение, но положим, что он приобретает выгоды законным образом. Пусть будет так; пусть он покупает поля, рабов и прочее, пусть не будет в этом приобретении его ни одной неправды.
Напротив, другой, столь же богатый, пусть продает свои поля, продает домы, золотые и серебряные сосуды, подает требующим; пусть облегчает участь бедных, врачует больных, помогает находящимся в нужде; пусть разрешает от уз, одних выводит из рудокопней, других освобождает от удавления, пленников освобождает от наказания… На чьей стороне хотели бы вы быть? Впрочем, я еще не сказал о будущем, но пока о настоящем. Итак, кому из них хотели бы вы последовать: тому ли, который собирает золото, или тому, который избавляет других от несчастья? Тому ли, который покупает поля, или тому, который определил себя на служение роду человеческому? Тому ли, который окружен множеством золота, или тому, который увенчан бесчисленными похвалами? Не уподобляется ли этот последний некоему Ангелу, сшедшему с Небес для исправления прочих людей? А другой не похож ли более на какое-то дитя, которое собирает все без цели и смысла, нежели на возрастного? Если же и законное приобретение богатств так достойно смеха и есть знак крайнего безумия, то как не назвать того несчастнейшим из всех, кто еще и неправедно собирает его? Если же и теперь он достоин великого смеха, то каких слез достойна будет жизнь его по смерти, когда присоединится к тому геенна и лишение Царствия?
10. Но рассмотрим, если хочешь, и другой вид добродетели. Для этого представим опять другого человека – могущественного, всеми повелевающего, облеченного великим саном, имеющего и блестящего глашатая, и пояс, и жезлоносцев, и большое число слуг. Не представляется ли тебе это все великим и вожделенным? Теперь и этому человеку противоположим другого: незлобивого, кроткого, смиренного и великодушного; пусть будут его оскорблять, бить, а он пусть будет сносить терпеливо и благословлять таким образом поступающих с ним. Итак, скажи мне: кто достоин удивления, – тот ли, надменный и напыщенный, или этот, уничиженный? Не уподобляется ли этот последний горним бесстрастным силам, а тот – надутому пузырю или человеку, страждущему водяною болезнью и сильною опухолью? Не подобен ли тот духовному врачу, а это – смешному дитяти, надувающему щеки? Да и чем ты гордишься, человек? Тем ли, что ты носишься на высокой колеснице? Или тем, что тебя возят запряженные мулы? Так что ж? Это бывает и с каменьями. Или тем, что ты облечен в красивые одежды? Но посмотри на того, который вместо одежд облечен добродетелью, – и увидишь, что ты подобен гниющей траве, а он подобен дереву, приносящему чудный плод и доставляющему большое удовольствие зрителям. Ты носишь на себе пищу червей и моли, которые, если нападут на тебя, скоро обнажат тебя от этого украшения (так как одежды – пряжа червей, а золото и серебро – земля и прах; да, земля – и более ничего). Украшенный же добродетелью такую имеет одежду, которой
не только моль, но и самая смерть не может повредить. И это весьма справедливо: добродетели души не земное имеют начало, но суть плод духовный и не подлежат съедению от червей. Эти одежды ткутся на Небе, где нет ни моли, ни червей, ни чего-либо подобного. Итак, скажи мне, что лучше: богатым ли быть, или бедным? В славе ли быть, или в унижении? Иметь ли изобилие, или терпеть голод? Конечно, лучше быть в чести, иметь изобилие и богатство. Итак, если ты хочешь самых вещей, а не одних названий, то оставь землю и все, что находится на ней, и переселись на Небо. Все здешнее есть одна тень, а тамошнее неподвижно, непоколебимо и никем не может быть похищено. Итак, будем искать небесного со всяким тщанием, чтобы нам и освободиться от здешних беспокойств, и, приплывши к тихому тому пристанищу, явиться с великим грузом и неизреченным богатством милостыни. О, если бы всем нам достичь этого пристанища и богатства, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.Беседа XXIV
Изъяснение 7, 21–27. Ни правая вера, ни дар чудотворения не приносят пользы при отсутствии добродетели. – Благодать часто действует в недостойных для блага других. – Одна добродетель доставляет безопасность в настоящей жизни. – Праведнику никто не может причинить вред. – Многочисленные труды не приносят никакой пользы порочным. – Пример апостолов и иудеев показывает силу добродетели и бессилие порока. – Порок бессилен против добродетели. – Жизнь порочного исполнена печалей и страха.
1. Почему Спаситель не сказал: но творяй волю Мою? Потому, что на первый раз довольно было, чтобы и первая мысль принята была слушателями; а последняя была слишком высока для их слабости. Впрочем, в первой мысли заключается и последняя. Притом и то должно сказать, что воля Сына не различна от воли Отца. Но здесь, кажется мне, Спаситель главным образом касается иудеев, которые все полагали в догматах, а о жизни нимало не заботились. Потому и Павел обличает их, говоря: се, ты Иудей именуешися, и почиваеши на законе, и хвалишися о Боге, иразумееши волю (Рим. 2, 17, 18). Но пользы для тебя в том нет никакой, когда не видно того из жизни и дел твоих. Однако ж Христос не остановился на указанных словах, но сказал еще гораздо более: мнози бо рекут Мне в он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом? (Мф. 7, 22). То есть: не только тот лишается Царствия Небесного, который имеет веру, а о жизни нерадит; но равно будет устранен от священных врат его и тот, кто при вере сотворил даже много знамений, а доброго ничего не сделал. Мнози рекут Мне в он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом? Видишь ли, как неприметным образом Спаситель уже вводит и Свое собственное лицо и, кончивши всю беседу, объявляет Себя Судьею? Что наказание постигнет грешников, об этом Он объявил выше; а кто будет наказывать, это Он открывает уже здесь. Впрочем, не сказал прямо: Я буду наказывать; но – мнози рекут Мне, чрез что внушает то же самое. В самом деле, если бы не Сам Он был Судиею, то как бы сказал слушателям: и тогда исповем им: отъидете от Мене, николиже знах вас (Мф. 7, 23), – то есть не только во время суда, но даже и тогда, когда вы творили чудеса? Потому-то и ученикам Своим говорил: нерадуйтеся, яко демоны вам повинуются, но яко имена ваша писана суть на Небесех (Лк. 10, 20). Да и везде Он повелевает иметь великое попечение о жизни. Невозможно, чтобы человек, ведущий добродетельную жизнь и свободный от всех страстей, когда-либо был презрен; хотя и случится ему впасть в заблуждение, Бог тотчас привлекает его к истине. Но некоторые говорят, что представляемые Спасителем люди потому не получат спасения, что они притворно исповедуют Господа. Если так, то Спаситель говорит против Своего намерения. В самом деле, Он хочет здесь показать, что вера без дел ничего не значит; распространяя далее эту мысль, Он присовокупил и чудеса, показывая тем, что не только вера, но даже и чудеса никакой не приносят пользы тому, кто производит их, если нет добродетели. А если бы люди, о которых идет речь, не творили чудес, то Христос никак бы здесь не упомянул о чудесах; с другой стороны – и те не дерзнули бы во время суда сказать Ему о чудесах. Да и самый ответ их, и то, что они говорят в виде вопроса, показывает, что они действительно творили чудеса. Так как они видят конец, совершенно противный их ожиданию, и после того как здесь по чудесам своим для всех были предметом удивления, а там видят себя определенными к наказанию, то как бы в изумлении и удивлении они и говорят: Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом? Как же теперь Ты отвращаешься от нас? Что значит странный и неожиданный этот конец? Но пусть они удивляются тому, что, сотворивши столько чудес, подверглись наказанию; ты же не удивляйся. Вся эта благодать была ничто иное, как дар Подавшего ее, а те ничего от себя не привнесли, почему справедливо и наказываются, поскольку сделались неблагодарными и нечувствительными пред Тем, Который так их почтил, что дал им, хотя и недостойным, благодать чудотворения. Так неужели, скажешь, совершая дела нечестия, они вместе совершали чудеса? На это некоторые говорят, что они не в то время, когда чудодействовали, вели себя нечестиво, но уже после развратились и делали преступления. Но это также совершенно противно намерению Спасителя; Он хотел показать, что ни вера, ни чудеса ничего не значат без добродетельной жизни. То же и Павел говорит: аще имам веру, яко и горы преставляти, и вем тайны вся и весь разум, любве же не имам, ничтоже есмь (1 Кор. 13, 2). Кто же, спросишь, те, которых Иисус Христос, несмотря на их чудотворения, представляет достойными мучения? Многие из веровавших получали дары: таков был тот, который изгонял демонов, не будучи последователем Иисуса Христа; таков был и Иуда, потому что и он, будучи злым, имел дар чудотворения. То же можно найти и в Ветхом Завете, то есть что благодать часто действовала в недостойных, для блага других. Так как не все ко всему были способны, но иные вели жизнь непорочную, а не имели такой веры, другие же напротив, то Господь как первых чрез последних побуждал являть великую веру, так и последних чрез этот несказанный дар призывал к исправлению.
2. Вот почему Господь и давал благодать в великом обилии. Силы многи, говорят они, сотворихом. Но тогда исповем им, яко не вем вас: то есть ныне они почитают себя Моими друзьями, а тогда узнают, что Я даровал им благодать не как друзьям. И что дивиться тому, что Он дары благодати дал людям, уверовавшим в Него, но не имеющим жизни, согласной с верою, когда Он является действовавшим и в тех, которые не имели ни той, ни другой? Так Валаам был чужд и веры, и добродетельной жизни; и, однако, благодать в нем действовала для устроения спасения других. Фараон был такой же; однако и ему Бог показал будущее (Быт., гл. 41). Навуходоносору, самому беззаконному человеку, также открыл то, что имело случиться по прошествии многих родов; также и сыну его, своим нечестием превзошедшему отца, открыл будущее, – и все для чудных и великих дел Своего Промысла (Дан., гл. 2). Итак, поелику и тогда, при начале евангельской проповеди, нужны были многие доказательства силы Христовой, то и из числа недостойных многие получали дары. Впрочем, от таких чудес они никакой не получили для себя пользы, а только навлекли на себя еще большее наказание. Потому Спаситель и произнес к ним страшное это слово: николиже знах вас! Так, многих Он и здесь уже ненавидит, и до Суда уже отвращается. Итак, возлюбленные, устрашимся, и приложим великое старание о жизни своей, и не станем думать, что мы, не производя теперь чудес, по тому самому имеем менее благодати. От чудес никогда ничего не прибудет нам, равно как ничего не убудет и оттого, что мы не творим их, если только заботимся о всякой добродетели. За чудеса мы сами остаемся должниками пред Богом, а за жизнь и дела имеем Бога должником. Итак, когда Спаситель все уже окончил и, со всею подробностью предложив беседу о добродетели, вместе с тем показал различие между принимающими на себя ее личину, из которых одни для выказывания себя постятся и молятся, другие приходят в овечьих кожах, третьи, которых назвал свиньями и псами, чернят ее, то, показывая наконец, как полезна добродетель и в здешней жизни и как вреден порок, говорит: всякубо, иже слышит словеса Моя сия, и творит я, уподобится мужу мудру (Мф. 7, 24). Вы слышали, какое понесут наказание те, которые не соблюдают слов Его, хотя бы и чудеса творили. Теперь вам должно знать и то, какими благами будут наслаждаться не только в грядущем веке, но и в настоящем те, которые повинуются всем словам Его: всяк убо, сказал Он, иже слышит словеса Моя сия, и творит я, уподобится мужумудру. Видишь ли, как Он разнообразит Свою речь? Прежде говорит: не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, и тем открывает Себя Самого; потом говорит: творяй волю Отца Моего, и опять представляет Себя Судиею; мнози рекут Мне в он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом? и скажу: не знах вас. Наконец, здесь опять показывает, что Он имеет власть над всеми, почему и говорит: всяк, иже слышит словеса Моя сия. Так как Он все уже рассказал о будущем, упомянув и о Царстве, и о неизреченной награде, и об утешении, и о всем прочем, тому подобном, то после этого, желая и здесь доставить Своим слушателям плоды, показывает, как сильна добродетель и в настоящей жизни. В чем же состоит эта сила добродетели? В том, что с нею живут безопасно, не колеблются ни от каких несчастий, стоят выше всех гонителей. Что может сравниться с этим? Этого не может приобресть себе даже украшенный диадемою, а добродетельный достигает. Он один со многим избытком стяжал такую безопасность, в пучине настоящей жизни наслаждаясь великою тишиною. И подлинно: удивительное дело, что он не в приятную погоду, но во время жестокой бури, при великом смятении и при постоянных искушениях, нимало не может колебаться. Сниде дождь, приидоша реки, говорит Спаситель, возвеяша ветры, и нападоша на храмину ту, и не падеся; основана бо бе на камени (Мф. 7, 25). Здесь дождем, реками и ветрами Он иносказательно называет человеческие несчастия и злоключения, как-то: клеветы, наветы, скорби, смерть, погибель ближних, оскорбления от других и всякое другое зло, какое только бывает в настоящей жизни. Но душа праведного, говорит Он, ничем не побеждается. Причина этого в том, что она основана на камне. Камнем здесь Христос называет твердость Своего учения. И поистине, заповеди Его гораздо тверже камня: помощью их праведник становится выше всех волн человеческих, так как кто тщательно соблюдает эти заповеди, тот побеждает не только гонения людей, но и козни диавольские.
3. И что сказанное – не одни высокопарные слова, свидетель тому – Иов, который при всех кознях диавольских остался непоколебимым. В том же могут удостоверить и апостолы, которые при устремлении на них всех волн вселенной, и народов и тиранов, и своих (соплеменников) и чужих, демонов и диавола, и при всех ухищрениях стояли тверже камня, и все это разрушили. Итак, что может быть блаженнее такой жизни? И этого ничто не может нам обещать – ни богатство, ни крепость телесная, ни слава, ни могущество, ни другое что-либо, но одно только стяжание добродетели. Кроме одной добродетельной жизни совершенно невозможно найти другой, которая бы была свободна от всех зол. Свидетели тому вы, – вы, которые видите и в царских чертогах наветы, и в домах богатых мятежи и возмущения. Но с апостолами не было ничего подобного этому. Как? Неужели с ними не случилось ничего такого? Неужели не было с ними никакого несчастия? Нет, – но то-то всего и удивительнее особенно, что они многим подвергались наветам, многие разражались над ними тучи – и, однако, все это нимало не поколебало их мужества и не повергало их в уныние, но, сражаясь без всяких внешних пособий, они все победили и превозмогли. Подобным образом и ты всему посмеешься, если захочешь тщательно исполнять заповеди Христовы. Стоит только тебе оградиться любомудрыми этими наставлениями, – тогда ничто тебя не сможет опечалить. Какой вред может причинить тебе тот, кто захочет коварствовать против тебя? Отнимет у тебя имение? Но еще прежде его угрозы тебе поведено презирать богатство и столько отвращаться его, чтобы никогда ничего подобного и не просить у Господа. Ввергнет ли тебя в темницу? Но еще прежде темницы тебе заповедано так жить, чтобы уже распяться всему миру. Злословит ли тебя? Но Христос освободил тебя и тут от печали, когда и без труда твоего, за одно незлобие обещает тебе великую награду, и столько сделал тебя непричастным досаде и огорчению, что даже повелел молиться за врагов. Гонит ли тебя и окружает бесчисленным множеством зол? Но тем самым тебе сплетает Он блистательный венец. Убивает ли тебя и закалает? И чрез это опять приносит тебе величайшую пользу, поскольку готовит для тебя мученические награды, ускоряет твой путь в безмятежное пристанище, доставляет тебе случай к получению большого воздаяния и содействует тебе откупиться от общего Суда. Это-то всего и удивительнее, что наветующие люди не только нимало не вредят тем, которым стараются вредить, но еще делают их чрез то славнее. Что может сравняться с тем благом, когда мы изберем такую жизнь, – одну только добродетельную жизнь? Сказавши, что путь добродетели тесен и прискорбен, Спаситель тотчас, чтобы ободрить Своих слушателей к трудам, показывает на этом пути великую безопасность и великое услаждение, тогда как на противном пути – большую опасность и вред; указанными уподоблениями Он именно показал как награды за добродетель, так и воздаяния за порок. Что я всегда говорил, то и теперь скажу: Спаситель везде созидает спасение слушателей двояким образом – и ревностью к добродетели, и ненавистью к пороку. Так как имели быть такие, которые хотя станут изъявлять уважение к словам Спасителя, но делами не будут этого доказывать, то Он предварительно устрашает их словами: хотя сказанное и хорошо, но одного слушания недостаточно для спасения; нужно еще и повиновение, выражаемое делами, и в этом-то преимущественно состоит сущность всего. И здесь оканчивает Свою речь, оставив слушателей в великом страхе. Как к добродетели Спаситель побуждал их не только будущими благами, упоминая о Царствии, Небесах, неизреченной награде, утешении и о других бесчисленных благах, но и настоящими, когда указал на твердость и непоколебимость камня, – так и от порока отклоняет не только страхом имеющих быть следствий, говоря о посекаемом дереве, огне неугасаемом, затворенном входе в Царствие Небесное, а равно и словами: не знах вас, но и настоящими бедствиями, представленными под образом падения храмины. Потому и речь употребил более выразительную, предложив ее в виде притчи. Если бы Спаситель сказал просто, что добродетельный непреодолим, а порочный скоро изнемогает, то Его речь не имела бы такой силы, какую она теперь имеет, когда для выражения Своей мысли Он употребил камень, дом, реки, дождь, ветры и тому подобное. И всяк слышай словеса Моя сия, и не творяй их, уподобится мужууродиву, иже созда храмину свою на песце (см.: Мф. 7, 26). Справедливо Спаситель назвал такого человека безрассудным. В самом деле, что может быть безрассуднее того, кто строит дом на песке, подъемлет труд, но плода и спокойствия не получает, а вместо того несет наказание? А что и преданные пороку трудятся, то всякому известно. И хищник, и прелюбодей, и клеветник переносят много трудов и беспокойств, чтобы свое нечестие привести в исполнение; но от этих трудов не только не получают никакой пользы, но еще терпят великий вред. Так и Павел, намекая на это, говорит: сеяй в плоть свою, от плоти своей пожнет истление (Тал. 6, 8). Такому-то сеятелю подобны и те, которые на песке строят, как-то: на блуде, роскоши, на пьянстве, на гневе и на всем прочем.