Толстый – повелитель огня
Шрифт:
Ваня среагировал быстро и непосредственно:
– Ха! Толяша, бритый! Ты с ним знаком, что ли?
– Молодец, Ваня! – обрадовался Тонкий и подмигнул Лабашову: – Вот видишь – дурак, и еще какой!
Лабашов не разделяя его ликования:
– Ну и что? Мало ли на свете Толяшей?
Пришлось пересказать ему «асечную» беседу столетней давности, где Ваня говорил: «Мне Толяша телефон дал», и поведать, что Васнецова тоже зовут Толяшей и выгнали его из того же университета, где учится Ваня и преподают Сашина бабушка, тетя Лена, Майя Дмитриевна…
Лабашов перестал жевать
Нет, Саня, конечно, добросовестный сыщик и хорошенько все проверит…
– Издеваешься?! – многозначительно отстукал он.
Пусть Ваня все расскажет сам.
– А, ну да! Не можешь ты с ним дружить, это же он мне телефончик ваш дал…
– Брависсимо, Ваня! – возликовал Тонкий. – Теперь ты видишь? – повернулся он к Лабашову.
Студент сидел, обалдело уставившись в экран. Похоже, он не верил, что на свете бывают такие дураки… и такие талантливые подростки.
– Ты што, шерьежно? – выдал он с набитым ртом.
– А ты не видишь?! – засмеялся Тонкий. – Я же тебе говорил!
«Аська» снова замигала – до Вани, кажется, дошло:
– Подожди, а откуда фотка-то у тебя?
– Отдыхай, Ваня! – выдохнул Тонкий и отключился.
Потом он откинулся на стуле и закинул в рот кусок селедки. Он чувствовал себя пожилым и усталым. А еще – очень талантливым.
Вот ты какой, Неизвестный студент!
Дурацкая близость по времени этих дурацких преступлений вообще-то могла быть дурацким совпадением, Тонкий поначалу в этом и не сомневался. Но – пришлось.
Он усомнился один раз, когда после информации о пранкере-студенте, доводившем преподавателя, услышал о наводчике-студенте, который помог обокрасть преподавателя.
Усомнился вторично: когда у третьего преподавателя подожгли склад, а рядом служил ее бывший студент и имелось подозрение, что он замешан в поджоге…
В третий раз: когда выяснилось, что этот самый студент знаком с наводчиком, замешанным в краже у другого преподавателя (не просто знаком, а здорово подставил наводчика и домушников).
И, наконец, сомнение номер четыре: телефон пранкеру дал тот же самый Неизвестный студент. То есть уже известный – Толяшей его звать.
У Тонкого только и осталось, что вялое сомнение насчет поджога.
Может, и совпадение. Может, парень только и виновен в том, что нашептал домушникам, как живет один преподаватель, и дал пранкеру телефон другого преподавателя. То, что этого другого преподавателя потом еще и попытались обворовать, могло быть собственной инициативой воров. На КПП и с Лабашовым говорили о Майе Дмитриевне. Хотя на том же КПП Толяшу обвиняли в том, что его друзья оказались в милиции после кражи у бабушки. Может, наводчик просто умолчал, на какой конкретно краже они погорели? Толяша – козел отпущения, ему не обязательно быть виноватым, чтобы получить в нос. Хотя нет: наводчик у Лабашова и о бабушке спрашивал…
Так вот, может, Васнецов и не думал поджигать пекарню третьего преподавателя, а просто оказался в неподходящее время в неподходящем месте?
Но! Когда Тонкий сказал, что Витек пошел тетю Лену встречать, Толяша ответил: «Я быстро», хотя никто его не гнал… И не так уж сильно он удивился, когда
увидал тетю Лену. Испугался – да, пожалуй. И ей он сказал: «Попросился служить ближе к дому», а тетя Лена возразила: «Ты вроде на «Рижской» живешь».Конечно, если придираться к каждому слову, можно выставить преступником хоть радиоприемник. А что? Тоже много болтает! Но в этот раз Тонкий почему-то не сомневался в своей правоте.
Верный крыс выглядывал из-за пазухи и шевелил опаленными усами. Потрясенный Лабашов сам вытащил его и посадил на стол перед тарелкой. Видимо, он решил, что крысы таких талантливых подростков имеют право ужинать за одним столом с людьми. То есть на одном столе. То есть…
Толстый деликатно взял двумя лапами кусок картошки и съел. Лабашов смотрел то на него, то на Тонкого, то на компьютер, то на снимок. Задал еще пару уточняющих вопросов и выдал:
– Не, Сань, сегодня я тебя никуда не отпущу! Дело важное, но до утра потерпит. Чтобы на свежую голову. А то моя уже трещит.
Глава XXV
Талантливый парень, но дурак
Продавленный лабашовский диван зловеще скрипел в темноте. По дивану прыгала тетя Лена и грозила Тонкому кулаком:
– Ты вроде на «Рижской» живешь! А сам крысу возишь без билета!
В мониторе маячила голова Васнецова и угрюмо подстрекала:
– А вы докажите, докажите!
– Саня!
Тонкий открыл глаза. Над ним стоял Лабашов, уже одетый и готовый ехать.
– Собирайся быстро, мне давно пора на лекции. Ты знаешь, что нужно делать?
Тонкий потряс головой, разгоняя сон, и подумал, что Лабашов знал, о чем спросить. Особенно с утра, когда Сашка еще и не проснулся толком.
– Одевайся-одевайся, – Лабашов кинул ему в ноги свитер и мятые джинсы. – Диван не убирай, опаздываем, я пойду греть машину. – И выскочил на улицу.
Тонкий лихорадочно натягивал джинсы, ища глазами верного крыса.
На подушке, балбес, дремлет. Все изгваздал! Надо же было его намазать… А, в машине!
Сашка быстро оделся, подхватил Толстого, проверил в кармане мазь (фотку отдал Лабашову, он себе еще десяток таких склеит, а Серега передаст эту Роману Петровичу) и выбежал из дома. Замешкался на пороге, запирая дверь на амбарный замок.
Машина стояла уже за воротами. Тонкий запрыгнул, хлопнул дверью так, что стекла завибрировали. Серега газанул…
Смазать ожоги в движущейся машине вообще-то можно. Объект в одну руку, масло в другую и, в такт подскокам на ухабах, пропуская повороты… Реально, в общем. А вот смазать ожоги движущейся крысы в движущейся машине – занятие бестолковое, можно и не пытаться. Сашка перемазал все, включая собственный нос и панель приборов. На Толстого не попало ни капли.
– Подожди, сейчас приедем уже, – одернул его Лабашов.
Лучше поздно, чем никогда: Тонкий уже сам разочаровался в своей затее и решил подождать до пекарни. За окном замелькали знакомые домики, еще чуть-чуть и…
Лабашов ударил по тормозам в паре метров от ворот пекарни:
– Пока, Саня! Звони! Ты ведь знаешь, что делать?
Чувствуя, что он врет, Сашка кивнул и вышел.
Машина газанула прочь, Тонкий видел, как Лабашов на ходу закрывает пассажирскую дверь. Саня толкнул калитку, сел на бревно во дворе и медленно, вдумчиво намазал верного крыса.