Том 1. Повести и рассказы
Шрифт:
Приставив пустое корыто к стене хаты, Патимат подошла к глиняной печке под навесом, стала выгребать старую золу.
«Приедут – надо кашу сварить, – думала Патимат, – надо, чтобы была горячая. Где Султан? Где Магомед? Кто варит им кашу? Плохо, если сухой паек… В Ругельде, наверно, сейчас гоняют отары на кутаны [9] . Черный Магома сидит на пороге сакли и играет на чонгуре. Скоро время второго намаза…»
Течение ее мыслей прервал странный толчок в груди, и руки мгновенно похолодели. «Султан? Магомед? Кола? Саша? Кто?»
9
Кутаны –
Они не везли ничего взрывного. Хлеб, картошку, сахар, крупу, соль, табак. Но эти обыденные вещи таили в себе силу большую, чем снаряды.
По всей линии фронта стояло глубокое затишье, словно обе уставшие от боев стороны сговорились передохнуть.
Хорошо накатанная, лоснящаяся после легкого ночного дождя дорога изгибалась берегом Терека. К десяти часам утра они завезли продукты во все означенные в путевке подразделения и возвращались домой, в станицу.
Мощные «студебекеры» легко брали подъем. Приближался опасный, открытый обстрелу участок длиной в два километра. Старшина Николай Гриценко прижал педаль, стрелка спидометра стояла на цифре «60». Машина старшины шла головной, за ней, с разрывом в сто метров, машина Саши.
Новая прекрасная машина доставляла старшине почти физическое удовольствие.
«Такую б “машку” мне раньше, – ласково думал старшина о машине, – золото… Все двадцать рейсов в день!..»
Он вспомнил туфовый карьер, на котором работал перед самой войной, и представил, как у него одного из всего гаража вот эта самая «машка», а все шоферы на тех же старых полуторках и уральских «самоварах». Он, Николай, гонит двадцать рейсов в день, а все едва десяток… «Премиальные – раз, – мечтал старшина, – дальше – больше, ха!»
Он уже видел, как заходит вечером после работы в «гадюшник» пропустить свои двести граммов, как расступаются перед ним шоферы у стойки, как высокогрудая Лизка-буфетчица подмаргивает ему тонкой бровью и, подтверждая свое уважение, наливает в стакан не из половинных, которыми заставлен прилавок, а достает запечатанную бутылку, как начальству.
– Оно бы такую «машку», кха! – сладко прижмурившись, крякнул старшина, до отказа вдавливая педаль.
Белая стрелка на спидометре дернулась к цифре «80»…
Вольно откинувшись к спинке сиденья, Саша рассматривал коричневый Терек.
В глубокой теснине Дарьяла,Где роется Терек во мгле,Старинная башня стояла,Чернея на черной скале… —вспоминал он вслух, и сердце его полнилось тоской по тем простым временам…
Меньше чем в две минуты они проскочили опасный участок.
Машина старшины вылетела на вершину горы, от которой шел довольно крутой и длинный спуск, метров в шестьсот, в конце которого Терек резкой излучиной уходил вправо, образуя на дороге поворот почти под прямым углом.
Николай полностью сбросил газ, прижал тормозную педаль. И не услышал привычного скрипа тормозных колодок.
– Машка, мать твою! Машка! – как на живую кричал
старшина, отпуская и вновь всаживая сапог в квадрат педали.«Жидкость, черт… вытекла! Кирюшка, гад!» – мелькнула догадка. Рванул на себя ручной тормоз – тоже безрезультатно…
Все с большим ускорением машина катилась под уклон. Катилась в глухом коридоре: слева – стена откоса, справа – Терек вертит каменья, впереди – гибельный поворот.
Николай схватился за черную головку рукоятки скорости. Третья – вторая – первая, скрежетали шестерни коробки передач, четвертая – третья – вторая – первая – нейтральная.
Но напрасно пытался старшина погасить ход машины двигателем – слишком велика была сила инерции.
«Куда он гонит? Идиот!» – подумал Саша и увидел вдруг, как машина старшины вплотную прижалась к обрыву в Терек, распахнулась правая дверца…
Саша бросил свою машину в обгон. Они поравнялись, когда до поворота оставалось метров триста.
– Тормоза! – повернув к Саше багровое лицо, выкрикнул Николай.
И в этот миг Саша принял единственное решение:
– Руль на меня!
Еще секунда, еще сотня метров позади.
Старшина понял. Разом вывернули они рули навстречу друг другу.
Сцепившись бамперами, как слоны бивнями, машины уперлись друг в друга и, разрывая землю, юзом поползли по дороге.
Машина Николая сталкивала Сашину машину вбок, к стене откоса…
– Мама… – прошептал Саша, дергая на себя стальной рычаг ручного тормоза и одновременно ударив ногой педаль ножного.
Коснувшись откоса, заскрежетало крыло, растрескалось кругами ветровое стекло, капот машины задрался вверх, бессильно сопротивляясь каменной стене. В этот момент Саша ощутил, как что-то тупое вошло ему в живот…
По счастливому случаю через полчаса на них наткнулась санитарная машина. Старшину Гриценко вытащили легко. Ударившись головой о дверцу, он разбил лицо. На его щеках и подбородке в короткой щетине загустели подтеки крови. Левая нога оказалась сломанной в голени. Сашу вынимали долго. Голова и лицо его были целы. В животе застрял рычаг ручного тормоза.
Обоих отвезли в медсанбат – без сознания.
– Давай, мать, спи, чего там, – говорил Деркачев, умащиваясь на соломе в углу хаты. – Эх, а я думал им ноги прикрыть, – недовольно пробурчал он, глядя, как Патимат заворачивает в старый бушлат чугунок с кашей. – Приедут – так и холодной рады будут, а то третий раз варишь.
– Мальчи, Кирбашка, – улыбчиво сверкнула глазами Патимат. – Холёдны сам кушай! Нет – кушай. Зачем другой холёдны кушай? Молёдо, Кирбашка, такой жадни, – погрозила Патимат пальцем.
В выбитую шабку тянул холодеющей к ночи воздух.
Вскоре они уснули.
Около двух часов Патимат разбудили звуки далекого боя. Шум этот нарастал, становился все отчетливее, как будто большой зверь продирался сквозь сухие кусты все ближе и ближе.
Завалившись на спину, храпел Кирюшка. Близкий Кирюшкин храп и далекая канонада сливались.
«Когда в Ругельде бывает снежный обвал, такой же шум бывает, – думала Патимат, прислушиваясь. – Уже прошло лето, осень, зима и еще лето. Если бы не надо было идти сюда, сделала бы еще один сундук калыма и купила большое зеркало – в середине широкое и по краям два узких. Айшат уже выдадут замуж, она была бы хорошая жена Магомеду. Когда вернусь, придется выбирать новых невест…»